растерялся, выдавил из себя: «Даже так?» — и бросился от нее бежать, как от морского чудовища.
Интересно, где она теперь? Кто знает? Может, сидит точно так же у печки и вспоминает о том, как однажды призналась в любви одному юному придурку и как он позорно при этом струсил? Тут он подумал, что быть этого не может. Скорее всего, она превратилась в серую тень и шастает по ночному городу, а может, подалась к призракам. Скорее всего…
А потом проверил картошку, которая уже испеклась, и, вытащив ее из печки, разложил на четыре порции. Замер, прикидывая, кого будить первым. Но тут Март дрыгнул во сне ногой, а так как лежал у стены, то нога провалилась в нее по колено, очевидно, высунувшись на улицу. И пока Прохор с изумлением на все это глядел, Март вытащил ногу и поджал под себя.
Прохор зачем–то потрогал стену возле постели Марта и уже хотел пощупать его самого, но передумал и вернулся к печке. Как–то сразу заледенев, переделил картофель на троих и стал будить Пэт с Крохой. Это было тяжким делом, потому что просыпаться они не хотели, а только сворачивались в клубки, как ежики, и старались прикрыться одеялами.
Тогда он плеснул на них водой, и минут через пять Пэт уже уплетала ароматную, горячую печеную картошку. А Кроха ел прямо с корочкой, на зубах хрустели угольки и вокруг губ появился черный налет. Прикончив свою порцию, он выцыганил у Пэт еще одну картофелину и, тотчас же с ней расправившись, мгновенно заснул.
Прохор ел неторопливо, смотрел на Пэт, любуясь хрупкой тепличной красотой, которая всегда будила в нем жалость и желание защитить.
— А Март? — спросила она.
— Он уже наелся, — сказал Прохор и поспешно поинтересовался, как дела. Пэт стала рассказывать, как они сидели, ждали его, и только Март один раз выходил за водой, был очень долго, но вернулся пустой, хорошо хоть вернулся. А еще кто–то стучал в окно, но они не открыли, а Кроха плутует в домино, а Март в последнее время какой–то молчаливый и раздражительный. И вода кончается.
Она все рассказывала и рассказывала, а Прохор смотрел на нее, забыв обо всем, очарованный лицом этой девочки, потому что оно было прежним, таким, как недавно и так невозможно давно.
Она опустила голову на старый ватник, который заменял ей подушку, и еще что–то говорила, но голос становился все тише. Прохор доел картошку, и пристроился рядом. Они немножко пошептались, а потом уснули.
Проснулись утром — от грохота. За окнами двигались батальоны шкафов и этажерок, роты трельяжей и диванов, бригады столов и легионы стульев, а также козетки, кушетки, тумбочки и еще множество другой деревянной и пластиковой мебели. Все это двигалось вдоль по улице, сталкиваясь, сдирая друг у друга полировку и устилая асфальт осколками зеркал.
Из подъездов выбегали люди, ошалело рассматривая это странное шествие. Но кое–кто уже сообразил что к чему: двое самых предприимчивых ринулись в мебельную колонну, отбили понравившийся шкаф и, как он ни отмахивался дверцами, как ни упирался, утащили во двор своего дома, где намертво привязали к дереву. Тут все очнулись. Появились веревки, лица людей стали азартными, а руки приготовились хватать.
Получилась настоящая охота. Люди вытаскивали из колонны стулья и табуретки, тумбочки и деревянные кровати, с шутками–прибаутками вязали их и тотчас же затаскивали в квартиры. Кто–то уже рубил стульям ножки, чтобы не сбежали, еще кто–то разбивал шкаф, а с верхних этажей кричали:
— Выбирай посуше. Чтобы хорошо горело!
Но колонна шла вперед и была слишком огромна, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Не так уж много оставалось людей, чтобы причинить ей заметный ущерб.
Не обошлось и без призраков. Они устроились на крыше одного из зданий и с хохотом смотрели бесплатное представление, встречая каждую удачную поимку одобрительным гулом. А когда какому–нибудь дивану все же удавалось ускользнуть, пронзительно свистели в два пальца, как бывалые голубятники.
На другой крыше сидел птеродактиль и, тараща полуослепшие глаза, шипел, расправлял и собирал кожистые веера крыльев, собираясь взлететь, но не решаясь отдаться на милость суматошной дневной жизни.
Его заметили. Все мгновенно позабыли про мебель. Кое–кто полез по карнизам, не сводя глаз с аппетитной добычи. По нынешним временам столько мяса — это что–то невероятное.
Несколько человек побежали за мушкетами, другие тем временем пытались сбить птеродактиля камнями. Но все дело завалили призраки. Кто же еще? Один из них перескочил на крышу и что–то гаркнул. Праптица неуклюже взлетела и, кренясь на одно крыло, отправилась искать менее шумное место.
Народ опять принялся за мебель. Тут и Прохор вышел на улицу, отловил превосходный буфет, который поначалу сопротивлялся, но быстро успокоился. Он пришелся кстати, ведь дров осталось маловато.
А потом в квартиру ввалился оживленно жестикулирующий Профессор и прямо с порога пригласил Прохора на прогулку. Пришлось согласиться, так как Профессор мог заблудиться в трех соснах. Прохору уже надоело его разыскивать. Гораздо легче сопровождать: ходи за ним, как хвостик, а в нужный момент отконвоируй домой, и дело в шляпе.
— А куда? — поинтересовался Прохор, засовывая за пояс топор.
— О, хочу проверить одну гипотезу. У меня есть предположение, что все эти представители мебели направились к озеру призраков. Может быть? Может. Безусловно.
К озеру призраков Прохору не хотелось. Да куда денешься?
Он долго таскался за Профессором по жаре, слушая его сверхумные разглагольствования, из которых понимал едва десятую часть. Изнывая, проклинал все на свете и вздохнул свободно только тогда, когда они повернули домой.
Солнце склонялось к горизонту. Над городом плыли гигантские мыльные пузыри, покачиваясь на ветру и полыхая яркими боками. Иногда они сталкивались и, лопнув, рассыпались голубыми звездочками, веселым огненным дождем вычерчивая в вечернем небе замысловатые узоры.
Приехали машины с водой, и возле них столпились мужики, пуская в небо сигаретный дым и неторопливо позвякивая ведрами. У самого горизонта, там, где были горы, полыхнуло огнем, в небо взлетели клубы дыма, но тут же рассеялись. Черт знает, что там было, в тех горах. Никто туда не ходил.
Они брели по улице, и Профессор рассказывал, как можно усилием воли сделать из простого куриного яйца диетический кубик, но Прохор не слушал, а думал о том, какие странные вещи иногда случаются на свете. Вот ведь жил, и хорошо жил. Только все чего–то не хватало. А потом с неба посыпались ракеты… Ладно хоть не ядерные. Да толку–то…
А Профессор уже рассказывал, что, по слухам, на соседний город упала какая–то особенная бомба, кажется психотронная. Теперь там джунгли, а все жители превратились в чертей и леших, драконов и кентавров. При этом они утратили память, хотя и сохранили человеческий разум. И лучше туда носа не совать.
А на тот город, что подальше, ничего не попало, только, по слухам, объявилась там какая–то дорога миров. Интересно, похожа ли она на озеро призраков? Тоже, надо сказать, наистраннейшая штука! Я думаю, говорил Профессор, становясь призраками, люди проходят сквозь него и попадают в параллельный мир. Но тогда почему мы их видим? И они нас?
Вот если бы у меня было немного динамиту, я бы поставил один очень интересный эксперимент. Мне кажется, для того чтобы перемещать людей в другое измерение, озеро должно быть настолько сложной штукой, что в нем просто обязано зародиться какое–то сознание. Если провести эксперимент, предполагаю, что мир призраков не останется неизменным, а может, и совсем исчезнет. Если бы мне удалось экспериментальным путем доказать свою теорию, то коллеге Трумвелю ничего иного не осталось бы, как сжевать со злости собственный галстук.
— Ну и что? — спросил Прохор.
— То есть? — не понял Профессор.
— Легче нам будет от вашей теории? Ею что, детей можно лечить? Ее можно есть заместо хлеба?
Профессор снял очки и посмотрел на Прохора такими круглыми и беззащитными глазами, что тому
