– Да какая теперь разница?
– Ради меня.
– Ты думаешь, еще может что-то получиться?
– Шансы есть всегда, особенно если самим от них не отказываться.
– Хорошо, – кивнула Лара. – Я сделаю, как ты просишь…
– Спасибо. Мне будет гораздо легче, зная, что с тобой все… в относительном порядке.
Лара на это лишь слабо улыбнулась.
Иннокент готовился к неизбежной процедуре дознания, когда его пеленали в кресле и надевали датчики. Хотя чего тут готовиться? Из всей готовности можно только лишь расслабиться и получать сомнительный кайф. Прямо как в анекдоте про изнасилование… Впрочем, именно это и будут делать с его мозгом вот уже в который десяток раз. Так что все привычно, даже скучно.
В комнату дознавателей зашел Давид Сукерман для непосредственного наблюдения, хотя мог все видеть по монитору в соседней комнате. Но вживую лучше.
– О! Генерал! Какая честь, вы не только лично арестовывали меня, но еще и допрашивать будете! – решил под конец поерничать Иннокент. – Право слово, я такого внимания с вашей стороны не достоин.
Комитетчик ответил лишь ухмылкой. Дескать, ладно, смейся, пока я добрый, разрешаю. Смеется тот, кто смеется последним, а уж как я сейчас посмеюсь, обхохочешься просто.
Один из дознавателей вколол Иннокенту сыворотку правды, и как только она стала действовать, началось стандартное дознание. Каин на все вопросы отвечал правдиво, даже не пытаясь как-то юлить, говоря полуправду, что иногда покруче и действеннее откровенной лжи.
Но один вопрос из стандартного блока про спецслужбы все-таки поставил в тупик даже его самого.
– Имеешь ли ты отношение к каким-либо спецслужбам?
– Хм-м…
– Отвечай! – взвизгнул Давид Сукерман над его ухом.
– Пожалуй, нет.
Сукерман взглянул на оператора полиграфа. Тот выглядел несколько смущенным.
– Не врать, отвечай!
– Послушай, генерал, меня всегда удивлял это крик: не врать. Как я вообще могу лгать, если нахожусь под действием сыворотки правды? Я просто органически не могу врать…
– А полиграф показывает, что ты врешь! Пятьдесят процентов достоверности ответа! Это все равно что ложь!
– Потому что вопрос не корректный… Научитесь задавать правильные вопросы. Давай я так скажу: я – Каин Иннокент, позывной Ригель, не являюсь агентом спецслужб… Сколько процентов теперь показывает полиграф?
– Девяносто три… – глухо признал комитетчик.
– Вот видишь…
– Но в какой-то связи ты со спецслужбами состоишь, это показывает предыдущий ответ, – не сдавался работник невидимого фронта. – И я хочу знать в какой! Живо говори!
– Да особого секрета и нет… Я был неявным агентом. РУВКФ сделало все, чтобы я попал в пиратскую среду, вы уже знаете как, с целью последующего использования, так сказать, активирования, воззвав к таким чувствам как долг, честь и прочей поэзии, посулив всяческие блага, звания и награды.
– И ты работал на них?
– Нет. Более того, я им всячески мешал.
Сукерман хмурился, полиграф показывал высокие проценты правдивости ответов.
– Кто такая Лара?
– Агент РУВКФ, мой куратор, – не стал отрицать Каин, надеясь, что и она не запирается, иначе ей могут устроить кошмарную головомойку.
– Она и сейчас курирует тебя?
– Нет. Хотя… никогда нельзя быть ни в чем до конца уверенным. Ей лучше знать.
Допрос продолжился до самого последнего момента, пока Иннокент еще мог шевелить губами и отвечать.
43
– Мн-да! – похохатывая, протянул главный комитетчик, стоя над Каином, когда тот очнулся уже в камере.
Чувствовал он себя довольно сносно, только голова чуть гудела, видимо, частые проверки начинали вырабатывать к ним иммунитет.
– И десятой части того, что ты о себе рассказал, хватит на расстрел! А уж все вместе – на средневековое четвертование!
– И когда произойдет сие мрачное мероприятие? – внутренне похолодев, но постаравшись не выдать своего состояния, поинтересовался Каин.
– Торопишься на тот свет?
– Не особо, – признался Иннокент, невольно вспоминая свою попытку суицида, – но и тянуть тоже не хочу. Страшна не сама смерть, а ее ожидание, без надежды ее избежать.
– Понимаю!
– Ни хрена ты не понимаешь… Что с Ларой?
– А тебе не все равно?! – продолжал изгаляться комитетчик. – Не сегодня-завтра мы тебя шлепнем как врага народа, а ты о какой-то вражеской шпионке беспокоишься.
– А что еще делать врагу народа, как не беспокоиться о вражеской шпионке? Она же мне ближе, чем… тот, кто назначил меня врагом и грозится расстрелять.
– Тоже верно, – согласился Сукерман. – Два сапога – пара.
– Ну, так ты скажешь, что с ней?!
– А ты сам-то как думаешь?
– Ну ты и садист. Покуражиться пришел напоследок?
– Не без этого, – признал комитетчик. – Я давно об этом грезил.
– Я, конечно, предполагал что в КФБ идут работать садисты и моральные уроды. Но чтобы до такой степени…
– О, ты еще не видел настоящих садистов и моральных уродов.
– Поверю на слово знающему человеку…
– Что касается твоей шпионки, то ты, наверное, догадываешься об участи подобного континента?
Иннокент молча кивнул.
А Сукерман все же не сдержал и сказал:
– С ней сначала повеселятся ребята, ну а потом пуля в лоб.
– Это непрофессионально… если ты, конечно, считаешь себя профессионалом.
– Что? – не понял Давид Сукерман, несколько сбитый с толку. – Повеселиться с ней?
– И это тоже, но я вообще-то о другом. Непрофессионально так долго изгаляться над арестованным, если только это не преследует какую-то цель. Итак, что ты хочешь… генерал Сукерман? Есть какая-то профессиональная цель или это личное?
– Что ж, ты меня раскусил, признаю, – закивал головой комитетчик. – Я пришел сюда не только затем, чтобы потешиться. Отвечая на твой вопрос, скажу: ты – засранец. Ты все такой же засранец, то есть способный в любой момент пойти на предательство. Ты сам в этом признался.
В подтверждение своих слов комитетчик включил воспроизведение дознания, и из динамика послышался голос Сукермана:
– Ты хотел каким-либо образом предать Союз независимых миров, хоть на секунду, хоть на миг?!
– Да… – услышал свой вялый ответ Иннокент.
Этого он уже не помнил. Видимо, спрашивали под конец допроса, перед самой отключкой.
– Каким образом ты хотел предать СНМ?! Отвечай!
– Плюнуть на все… взять катер и улететь с Ларой куда-нибудь, где нас никто бы не нашел…
– А ты хочешь сделать это сейчас? Взять катер, Лару и улететь?
