разберетесь.
— У меня возникло множество предположений. К сожалению, ни одно нельзя считать удовлетворительным. Во-первых, страницы. Посмотрите. — Тоуби раскрыл одну. — Это же не бумага, а пергамент. Причем очень высокого качества. Лучший из лучших. Такие пергаменты изготавливали из кожи новорожденного теленка. Ее пропитывали специальным составом, отбеливали, фасонировали и растягивали. Но их обычно использовали для самых дорогих манускриптов с большим количеством украшений, а не для городских регистрационных книг.
Он решительно пролистнул страницы и показал пальцем:
— Это хроника рождений и смертей. Николас Амкоттс 13.01.1527 Natus. Тут сказано, что некий Николас Амкоттс родился 13 января 1527 года. Довольно ясно. Но посмотрите следующую запись. Дата та же самая, в конце указано Mors, то есть умер, но имя написано китайскими иероглифами. И следующая. Здесь обозначена кончина Катерлин Банварц, но по-немецки. А вот эта запись, если я не ошибаюсь, сделана на арабском.
Тоуби довольно быстро обнаружил греческие, португальские, итальянские, французские, испанские и английские имена. Записи сделаны на множестве языков. Тут были и кириллица, и греческий, и иврит, и китайский, и даже суахили. Некоторые разобрать не удалось.
— Что же это был за город с таким своеобразным населением, не говоря уже о его численности в 1527 году? — задумчиво проговорил Тоуби Парфитт. — А этот дивный пергамент в примитивном переплете? У меня ощущение, будто книга эта не XVI века, а старше. От нее веет Средневековьем.
— Но датирована 1527 годом.
— Ну и что? Я привык прислушиваться к интуиции и вам советую. — Он помолчал. — Придется, видимо, обратиться к ученым экспертам.
— Сколько она стоит?
— Понятия не имею. Но в любом случае лот уникальный, а коллекционеры такие вещи любят. Полагаю, за эту штуковину мы получим много. — Он бережно перенес книгу в дальний конец стола и положил на почетное место в стороне от других. — Давайте разберем остальные материалы из Кантуэлл- Холла. Введите, пожалуйста, все лоты в компьютер, а когда закончите, внимательно просмотрите книги на предмет пометок, автографов, печатей и прочего. Нам не следует предоставлять клиентам бесплатное удовольствие.
Вечером, после ухода помощника, Тоуби вернулся на цокольный этаж. Он быстро миновал коллекцию лорда Кантуэлла, выложенную на трех длинных столах, — в данный момент книги представляли для него не больше интереса, чем кипа старых журналов «Хелло!», — и подошел к той, которая занимала его мысли целый день.
Водрузив ладони, уже без перчаток, на гладкую кожу, Тоуби замер в благоговении. В будущем он станет утверждать, будто в тот момент почувствовал с этим неодушевленным предметом необъяснимую физическую связь. Хотя прежде никакой склонности в подобной ерунде у себя не замечал.
— Кто ты и откуда? — громко спросил Тоуби Парфитт, удостоверившись, что находится в комнате один. Ведь разговаривать с книгами в аукционном доме «Пирс и Уайт» было не принято. — Прошу тебя, откликнись, открой свою тайну.
1
Уилл Пайпер с трудом переносил детский плач. Правда, плач своего первого ребенка, четверть века назад, он помнил смутно. Тогда, во Флориде, молодой Уилл только начинал помощником шерифа, и смены были одна тяжелее другой. К утру, когда он добирался до дому, маленькая дочка уже весело занималась своими детскими делами. Когда же ему выпадала радость провести ночь с женой и Лора начинала плакать, он просыпался и сразу засыпал, прежде чем Мелани успевала достать из подогревателя бутылочку с молоком. Менять пеленки и кормить ребенка тогда ему не довелось. Впрочем, Уилл расстался с женой, не дождавшись второго дня рождения Лоры.
Но все это происходило очень давно. Теперь он изменился. Стал совсем другим. По крайней мере так ему казалось.
Миновало шестнадцать месяцев со дня его неожиданного увольнения из ФБР. Теперь он пенсионер, еще не старый, полный сил. Недавно у него родился сын, Филипп Уэстон Пайпер, и вот уже месяц, как его жена Нэнси вышла на работу. Семейный бюджет не позволял им держать няню более тридцати часов в неделю, так что часть дня Уилл оставался с сыном один.
Он прослужил в ФБР двадцать лет и занимал довольно высокое положение. Считался одним из самых опытных и квалифицированных детективов, расследующих серийные убийства. Если бы не его маленькие слабости, как называли коллеги, Уилл ушел бы с почетом, наградами и возможностью работать консультантом.
В слабостях не было ничего оригинального. Уилл пил и увлекался женщинами. Это плюс полное отсутствие карьерных амбиций привели его вначале к позорному понижению в должности, а после пресловутого дела «убийцы Судного дня», которое так и осталось нераскрытым, к уходу на пенсию до срока. Уиллу пришлось подписать кое-какие конфиденциальные соглашения.
Но тут были и светлые стороны. Судьба свела его с Нэнси, напарницей в расследовании дела «убийцы Судного дня». Затем она стала женой Уилла и шесть месяцев назад подарила ему сына.
Малыш был способный. Он каким-то образом чуял, когда мама уходит на работу, и сразу поднимал крик. Пронзительные вопли Филиппа Уэстона Пайпера можно было унять, взяв его на руки и покачав, но они возобновлялись, если Уилл клал сына обратно в кроватку. Он вышел из спальни, как всегда понапрасну надеясь, что малыш устанет от крика и заснет. Включил новости по кабельному каналу, прибавил громкость.
Хроническое недосыпание, однако, не влияло на физическое состояние Уилла. Голова в последнее время была на редкость ясной благодаря добровольному расставанию с «Джонни Уокером». В ящичке под телевизором хранилась культовая бутылочка в полтора литра, полная на три четверти. Уилл не собирался уподобляться большинству бывших пьяниц, очищающих жилище от алкоголя. Нет. Он навещал бутылочку, подмигивал, болтал с ней несколько минут о том о сем, поддразнивал. В общем, она страдала больше, чем он. И не нужны ему были никакие сборища анонимных алкоголиков, где говорили по душам. Уилл даже не переставал пить! В том смысле, что регулярно принимал пиво, а то и бокал вина. И даже хмелел, если выпивал на пустой желудок. Уилл просто запретил себе вкушать янтарный нектар, от которого веяло сигаретным дымом. Ему было безразлично, что пишут в учебниках об отказе от разного рода зависимостей. Он действовал сам по себе, твердо решив покончить с пьянством.
Уилл уселся на диване, положив большие руки на голые бедра. Он собрался на пробежку и уже облачился в спортивные беговые шорты, футболку и кроссовки, но няня снова опаздывала. Честно говоря, ему уже надоело целыми днями торчать в маленькой квартирке с паркетными полами. Он чувствовал себя запертым в клетке. И вообще Нью-Йорк всегда раздражал его, а теперь Уилл этот город ненавидел.
Звонок в дверь вывел его из оцепенения. Появилась няня, Леонора Моника Непомусено, филиппинка метр сорок семь ростом. Бросив хозяйственную сумку на стойку кухни, она вместо извинений начала возмущаться общественным транспортом. Затем скрылась в спальне, откуда через пару секунд вышла с плачущим ребенком, прижимая напряженное маленькое тельце к своей огромной груди. Этой плотной коренастой женщине было за пятьдесят. Уилл и Нэнси долго смеялись, узнав ее домашнее прозвище — Ромашка.
— Ай-ай-ай, — запричитала она, — хватит плакать. Уймись. Твоя тетя Леонора уже пришла.
— Я могу идти? — хмуро осведомился Уилл.
— Да, — отозвалась Ромашка. — И бегайте сколько захотите.
Пробежки теперь стали частью его существования. Отказ от виски и здоровый образ жизни привели к тому, что Уилл впервые за много лет стал почти так же крепок, как и во времена, когда играл в футбол за сборную Гарварда. Он был всего на пять килограммов тяжелее и выглядел моложе своих лет. А ведь пятьдесят были не за горами. Крупный, атлетически сложенный, в белых шортах, с волевой челюстью,
