– Ну, по словам, может, чуток и не так, а по смыслу именно это и говорилось. Уж я-то помню.
– А сколько вам тут как дворнику платят? – поинтересовался Радецкий.
– А зачем мне платить?! Я, как и обещано было, без денег живу. Мне чё надо? Одежда есть, пропитание есть, а радость – от работы получаю. Ведь только здесь наконец смог заняться любимым делом.
– Это подметательством?! – ухмыльнулась Клавдия николаевна. – И давно подметаешь?
– Я здесь уже больше тридцати лет, с пятьдесят пятого. А вообще дворником с тридцать третьего считался, но разве тогда давали поработать?
– А чё, не давали? Дворникам завсегда работа была. Мусора все одно всего не выметешь!
– А! – Мужик недовольно скривился и махнул рукой. – По месяцу, бывало, не давали метлу в руки взять. Только встать спозаранку соберешься, а тебя уже будят и будьте-тебе-любезны-понятым-к-жильцам-ваше- го-уличного-участка! Отвоевал потом, думал: вот теперь сколько работы, война ведь только то и делает, что везде сорит, обломки и от людей, и от вещей оставляет. Так нет же. И после войны то же самое. Не выдержал я, вот и пустился подале от столицы. Сначала с какими-то выселенцами ехал, а потом сам пробирался и вот…
Дворник опять потрогал бороду, недовольно нахмурился.
– У вас зрячесть хорошая? – спросил он Турусова.
– Он у нас слепой, – вставил Радецкий. – А у меня зрение что надо.
– Ну вот тогда сделайте доброе дельце. – Дворник протянул Радецкому большие портняжьи ножницы. – Обрежьте ее ровненько, а то я там понакуролесил без зеркала.
Мужик задрал бороду кверху, чтобы Радецкому было удобнее, и продолжил:
– Я б тут и опосля смерти остался бы. Чем не рай?! Жаль, что нельзя…
– После смерти нельзя? – улыбнулся Турусов.
Неподвижно сидящий дворник только глазами покосил в сторону сказавшего.
– Даже до смерти нельзя. Умирать здесь не положено, – пояснил он. – Места для умирания нет, здесь только для жизни место.
– Вы хотите сказать, что кладбища нет? – спросил Турусов виноватым голосом.
– Да не, оно-то маленькое есть, там, в углу. Не совсем, конечно, кладбище… – Мужик не глядя ткнул рукой в противоположный угол площадки.
– Все, порядок! – Радецкий щелкнул ножницами и выпрямил позвоночник.
Дворник потрогал бороду и остался доволен.
– Молодец! Стригун, что ли?
– Нет, я по другой специальности. А что там у вас за кладбище? – после Турусова заинтересовался Радецкий.
– Пошли! – дворник бодро поднялся, струшивая на бетон обрезанную шерсть бороды.
– Идите поглядите! – напутствовала Клавдия Николаевна. – Нам о смерти еще не время радеть.
Турусов, Радецкий и дворник вышли на край площадки и склонились над выбитым неровными буквами в бетоне списком фамилий, инициалов и дат, вмещающих человеческие жизни.
– Тут урны замурованы? – догадался Радецкий.
– Какие урны! Здесь мертвых не бывает. Они ж сами, как поймут, что жизнь кончается, так сами себя тут запишут и уходят с «Факела».
– Так это же не кладбище! – Турусов непонимающе пожал плечами. – Зачем оно?
– Эх, профессор, – вздохнул Радецкий, – это же летопись, это история «факела», именно этого, а не другого «факела». Убери ты отсюда это кладбище, и все: будет витать «гостиница» в облаках – ни людей, ни эпохи, словно и нет ее вовсе. А тут же, читай! «Феоктистов Г. В. 1938–1982; Борисоглебский А. В. 1914– 1967». Есть кладбище, значит, и история, и прошлое у этого места есть.
– Так, может, кладбище и есть история? – ехидно спросил Турусов.
– В некотором смысле. Кладбище – доказательство существования истории.
– Да пошто вам эта история! – перебил их дворник. – Главное – память. Что она вмещает, то и было на самом деле, а остальное: хочешь верь, не хочешь – не верь. Неважно все остальное. Вот этих я всех знал, – он кивнул на выбитый в бетоне список. – А вон того, Лапкина… так я даже за него и фамилию, и даты выбивал. Он-то сам руки отморозил до мертвоты и как бы уже без них жил. Висят две жерди высохшие, а его не слушаются. Вот и решил он уйти. Сказал, что чувствует, мол, пора…
Дворник внезапно оборвал свою речь и прислушался.
– Звери, што ли? – прошептал он.
– Люди, – сказал Радецкий, расслышавший далекие человеческие голоса.
Там, где кончалось тепло, начиналась темнота. Как раз по кромке снега. Как ни всматривались дворник и двое постояльцев в темноту, а ничего разглядеть не могли.
Через несколько минут из темноты, как сквозь стенку, появились двое насупленных бородатых мужчин с обмороженными лицами и заиндевевшими усами и бровями.
Они подошли как можно ближе к трубе и принялись растирать каждый себе подмерзшие щеки.
– Вечер добрый! – окликнул их дворник.
– Угу! – промычал кто-то из них.
– Откуда такие подмерзшие? – спросил дворник.
– С соседнего «Факела», – ответил один, борода которого при ближнем рассмотрении оказалась рыжей. – Едва дошли, сплошные сугробины по тайге.
– В работу али так пришли? – дворник спрашивал хрипловатым голосом, будто старался выглядеть посуровее.
– Да я же почтальон, а этот не из наших, чужой, – рыжебородый кивнул на второго, который был помельче телом и бородка у него оказалась редкой, с трудом пробившейся сквозь высохшую кожу щек и подбородка. – Тут письмо уже третий год ношу по «Факелам», никак адресата не отыщу. Уже раза четыре опаздывал к нему.
– А как твоего адресата звать-то? – дворник смягчил голос.
– Смуров…
– Был такой, – кивнул дворник. – Сашка Смуров. Еще недавно был и ушел.
– Опять опоздал! – чуть не заплакал почтальон. – А куда ж он подался, на какой «Факел»?
Дворник развел руками.
Турусов задумчиво смотрел на «кладбищенский» список и вдруг обратил внимание на надпись «Смуров А. П. 1942–1986».
– Так вот же он! – крикнул Турусов. – Здесь в списке!
– А шо ж он сам-то… – дворник ошарашенно выпучил глаза. – Ни мне не сказал… А ну, где он там…
Дворник подошел к списку, склонился, изучая.
– Так и есть. Последним уходил… Хоть бы сказал, что насовсем…
– Значит, адресат выбыл, – вздохнул почтальон. – Что ж теперь?
– Эй, там не Пашка? – крикнула, подходя торопливым шагом, Клавдия Николаевна.
– Да не, – ответил ей дворник. – Это почтальон с кем-то. Письмо принес…
– Кому? – Запыхавшаяся бабуся остановилась рядом.
– Да уже некому! – махнул рукой дворник.
– Возвращать придется, – безрадостно покачал головой рыжебородый почтальон. – А где этого, который послал, искать? Опять по «Факелам» шастать!
– А ты не переживай, сынок! Неча так серьезно ко всему! Сожги или выкинь его и дело в порядке.
– Нельзя, – враз посерьезнел почтальон. – Тот-то будет думать, что получил адресат его письмо, а вдруг там что важное?
– Так возьми и прочитай! – подсказала Клавдия Николаевна.
– Это не по-честному! – недовольно проговорил дворник. – Так даже там, где я раньше был, редко делали. А тут и вовсе нельзя.
– Вы же мне помочь обещали! – неожиданно зашипел на почтальона пришедший с ним хрупкий человек с редкой бородкой на утонченном лице.
– Ну, вот и спрашивайте их! – Почтальон показал взглядом на дворника.
– Я извиняюсь… У меня тут дело… – заикаясь заговорил хрупкий. – Я из европейской части прибыл в
