– Попапочно! – поспешил заявить товарищ Михаил. – Подокументально нам и месяца не хватит!
– Хорошо, – согласился товарищ Федор. – Итак, заседание коллегии по редактуре реальной истории объявляю открытым. Что там первое?
Товарищ Михаил вытащил из ящика верхнюю папку и прочитал ее название:
«Дела товарищества иностранных рабочих в СССР. 1924–1938».
Товарищ Алексей скривился и чихнул. Даже глаза у него заслезились.
– не надо нам это! – скоропалительно промолвил товарищ Борис.
– Все так считают? – Товарищ Федор обвел присутствующих пытливым взглядом. – Что ж. У нас демократия большинства. Откладывай, товарищ Михаил, и доставай следующую.
– «Дипломатическая война Чили – СССР. Причины и последствия. Взаимное удержание заложников», – прочитал товарищ Михаил, и рука его поползла к значку «Ворошиловский стрелок», словно хотела убедиться в том, что он не оторвался.
– О! – улыбнулся товарищ Борис, поправляя хнистые седые волосы, спадавшие на лоб. – Сорок восьмой! Забавная история.
Товарищ Алексей равнодушно пожал плечами.
– Нас она не касается, – сказал он.
– Пускай остается, – резюмировал товарищ Федор. – Мы ее молодому гражданину подарим. Подзаработает. Берите и пользуйтесь! Что дальше?
На следующей папке надпись была замазана тушью.
Товарищ Михаил развязал узелок, выровнял папочные загибы и бросил взгляд на содержимое. Вдруг на его лице появилась светлая добрая улыбка, и он мечтательно прищурился.
– Что там такое?! – заерзал на стуле товарищ Алексей.
– Я его избирал в Горьком. Это речь моего депутата. – Товарищ Михаил поднес один листок к глазам. – «Когда умер Владимир Ильич Ленин, один из поэтов писал следующее:
Вы, конечно, понимаете, – продолжал возбужденно читать товарищ Михаил, – что поэт имел в виду не фотографические портреты Владимира Ильича, а весь его облик, все его дела, и считал, что только века смогут дорисовать портрет этого величайшего человека эпохи. Поэт ошибся и просчитался здорово. Видимо, он недостаточно хорошо знал нашу партию. Нашелся такой художник революции, зодчий нашей социалистической стройки, который не в века, не в сотни лет и даже не в десятки сумел поднять на невиданную высоту нашу советскую страну и тем самым нарисовать портрет Владимира Ильича, о котором писал в своем стихотворении поэт. Этим величайшим, гениальным художником ленинской эпохи, этим зодчим социалистической стройки, который нарисовал на деле портрет Ленина, каким он должен быть, является наш вождь и учитель товарищ Сталин…»
– Ну хватит. Хватит! – замахал старческой ладошкой товарищ Алексей. – Хватит тронных речей!
– А кто это выступал? – негромко спросил Турусов.
– Николай Иванович Ежов, – уважительно произнес товарищ Михаил. – Огромного значения был человечище. Как хорошо помнится: 9 декабря тридцать седьмого, Горький…
– Нам этого не надо, – процедил сквозь зубы товарищ Борис. – Отложить!
– Как это не надо! – возмутился товарищ Михаил, и руки его затряслись. Он привстал, опустил дрожащие руки на папку, придавив ее, как живую, к поверхности стола. – Это надо! К этому еще придут!
– Я тоже за то, чтобы оставить, – кивнул товарищ Федор. – Отдадим молодому гражданину.
Теперь на столе перед Турусовым лежали уже две папки, по праву принадлежавшие ему. Он ласково посматривал на них, то и дело подравнивая по краю стола.
– Поехали дальше! – Товарищ Федор зевнул и сонным взглядом уставился на открытый ящик.
Названия оставшихся двух папок очень не понравились пенсионерам, и они единодушно решили избавиться от них.
Товарищ Федор встал из-за стола и торжественно произнес:
– Пришло время согреться!
Старички поднялись. Товарищ Федор взял отложенные за ненадобностью три папки и вышел на улицу. Остальные последовали за ним.
Они стали в кружок, в середине которого товарищ Федор поставил папки домиком, засунул под них несколько скомканных листов бумаги и чиркнул спичкой. Бумажный домик воспламенился. Старички неподвижно стояли, торжественно глядя на костер, отражавшийся в их напряженных глазах. Турусов вышел из круга и, прижимая к груди свои две папки, широко открытыми глазами наблюдал, как огонь облизывал до черноты бумагу и картон.
– Отречемся от старого мира, – запел дребезжащим голосом товарищ Федор.
– Отряхнем его прах с наших ног, – подхватили песню еще два голоса.
Молчали только Турусов и товарищ Алексей, тоже вышедший из круга, оба завороженно наблюдавшие костер из истории.
«нет, не отрекусь, – думал Турусов. – Это все равно, что отречься от отца и деда. Сказать, что не было их у тебя, что сам вырос, как трава, а значит, и после тебя никого не будет».
Трое стариков допели гимн и торопливо направились в домик. Турусов и товарищ Алексей зашли последними.
«Искать, чтобы сжечь? – лихорадочно думал Турусов. – Зачем?! Значит, все-таки есть история, раз боятся ее. Значит, есть она, и только что часть ее превратилась в пепел по воле этих сумасбродных пенсионеров! И ради того, чтобы избавиться от нее, они готовы на все! Ради этого один из них бросался на Радецкого с ножом!»
Все расселись вокруг стола. Товарищ Федор вытащил откуда-то гроссбух, раскрыл и, надев очки в железной оправе, стал водить пальцем по написанным от руки строчкам.
– А-а, вот оно, – сам себе довольно сказал товарищ Федор. – Дело о товариществе иностранных рабочих в СССР объявляю закрытым. Остались разрозненные документы и воспоминания, по которым события все равно не воссоздать.
Он достал черный фломастер и жирной линией вычеркнул из гроссбуха несколько строчек, следовавших за номером 961.
– У нас еще масса работы, – вздохнул товарищ Борис, поглядывая утомленно на товарища Федора. – Но я думаю, что на сегодня хватит.
– Да, не в нашем возрасте работать сутками, как это бывало в тридцатых, – поддакнул товарищ Михаил. – Эти два ящика разберем потом.
– Хорошо, – согласился товарищ Федор. – Расходимся. Завтра ночью у нас еще одно важное изъятие, потом две недели отдыха.
Турусов взял вещмешок и вышел. Идти было некуда, но об этом он не думал.
Возле домика еще пахло сожженной бумагой. Турусов поднял с земли пригоршню пепла, поднес ко рту и что было силы дунул. Пепел, рассыпаясь на микроскопические частицы, поплыл в густом от сырости ночном воздухе Выборга.
– Историю по ветру! – зло хмыкнул себе под нос Турусов.
– Вам есть где остановиться? – Сзади подошел товарищ Алексей.
– Нет. Негде.
– Пойдемте со мной, молодой человек. – Голос товарища Алексея был мягок и доброжелателен.
Не попрощавшись с остальными, Турусов и персональный пенсионер, не поддержавший старую песню у костра, отправились в сторону центра.
– Извините, у меня дома слишком роскошные условия, – сбивчиво заговорил товарищ Алексей. – Четыре комнаты на одного… Вы не думайте, что я сам себе это устроил… Я вижу, что вы, молодой человек, весьма серьезны…
– Вам, наверно, положено, – пожал плечами Турусов. – Да и за что извиняться?! За то, что у вас все в порядке?
– Стыдно, – признался товарищ Алексей. – Соседских взглядов избегаю. На моей площадке семья –
