не стоящей внимания ерундой: «Украденный ковер проходит через таможню», «Пропавшая валюта найдена в нижнем белье пассажира международного авиарейса», «Охранник арестован с 38 овцами». Наше преступление было куда более серьезным, однако удостоилось лишь небольшой заметки, где цитировались слова все того же пресловутого хранителя по имени Оханнес Ташиджиан. «Эта потеря навсегда останется в моем сердце», — заявлял он. Заметка сопровождалась крупной фотографией. Подзаголовок гласил: «Оханнес Ташиджиан возле витрины недавно открытого в Старом городе магазина часов».
Итак, следующая остановка — Старый город. Ури высадил меня у Ворот Яффы и сказал, что дорогу я найду без труда. Но он явно меня переоценил. Минут пять я блуждал по лабиринту узеньких улочек, которые и составляют так называемый христианский квартал. Но мне повезло. У церкви Флагеллантов я встретил священника и показал ему копию заметки в «Пост». Священник воскликнул: «Ах, ну да, ключник! Его здесь все знают». И он проводил меня до двери в магазин, а я в знак благодарности внес небольшое пожертвование для его церкви.
Затем постучал в витрину, двери тут же распахнулись, и меня впустил полный мужчина лет на десять старше меня. «Мистер Оханнес Ташиджиан?». Он улыбнулся, словно одобрял тщательность моего произношения. Я представился коллекционером карманных часов, добавил, что особенно меня интересуют брегеты, и спросил, нельзя ли с ним кое о чем переговорить.
«Ну, все зависит…» — неопределенно ответил он, потирая живот. Этот жест привлек мое внимание к целой связке заводных ключей, которые болтались у него на цепочке.
Чтобы как-то поощрить «ключника», я пригласил его на ленч. Приглашение было принято, но прежде Ташиджиан должен был запереть свою лавку. А затем мы пошли в замечательное кафе по соседству, которое держали два брата-близнеца из мусульман. «Вы уж извините, — заметил ключник, усаживаясь за столик, — но спиртного здесь не подают». Я расстроился. Я был настолько утомлен, что не отказался бы от чашечки крепкого пунша, ну, вроде «Пиммса», которым имел честь угощать вас.
Впрочем, еда компенсировала эту недостачу. Ташиджиан заказал жареного барашка и, пока мы ели, развлекал меня историями из жизни своих «деток». Никогда прежде, Александр, не встречался мне такой страстный поклонник старинных часов! Он даже устроил мне небольшой экскурс в происхождение и принадлежность ключиков, висевших у него на животе на цепочке. А под конец заявил следующее: «Пусть мы с вами не могли выпить по маленькой, но зато я могу показать вам мою Типси». К счастью, я прочел достаточно книг и знал, что речь идет о хитроумном заводном ключике, изобретенном самим месье Бреге. Я спросил, присутствует ли ключ от «Королевы» у него на цепочке. Ташиджиан мрачно ответил, что нет. «Я так понимаю, его украли?» Он печально покачал головой и сказал: «Нет. Заперт где-то в институте».
Эта новость породила, если так можно выразиться, новый план. Я начал уговаривать ключника показать мне место преступления. Сделать эдакое дружеское одолжение одного поклонника брегетов другому. Ключник счел эту просьбу довольно странной, но согласился после того, как я обещал выслать ему коробку испанского печенья и ящик моего любимого напитка под названием «Пиммс». Он сказал, что так и так должен туда пойти, поскольку его вызвали осмотреть… О, черт побери, Эндрю, я пролил пунш. Нельзя ли подать пару чистых брюк?.. Извините, Александр, но на этом вынужден прерваться.
Глава 35
Я позвонил Нортону и спросил, как это мы могли пропустить статью в «Иерусалим пост».
— Погоди минутку. — Через какое-то время я снова услышал его голос в трубке. — То не наша вина, во всяком случае, не совсем. Данные по материалам в «Иерусалим пост» появились только в восемьдесят восьмом году, через пять лет после преступления.
— А я-то думал, база данных восходит к концу семидесятых.
— Сама база данных — да, но не все значащиеся в ней источники.
— Черт! Из-за этого прокола я чувствую себя полным идиотом.
Нортон попытался утешить меня и принялся рассказывать о достоинствах и пороках современной системы базы данных и принципах ее составления. Я же тем временем просматривал почту на кухонном столе и наткнулся на конверт с восковой печатью цвета бургундского вина. Адреса отправителя на нем не было, но по неразборчивому почерку я сразу понял, что оно не от Джессона. Я вскрыл конверт и достал открытку. Совершенно чистую. О Господи, еще одна загадка!.. Но затем я ощупал поверхность. Шероховатая. Ага, ясно. Мелкие проколы, целые сотни. Я попрощался с Нортоном, повесил трубку и поспешил к большой и мощной лампе в мастерской Ник.
Письмо, написанное без чернил! Как и то, которое, если верить Кристоферу Лайонзу, было «наколото» королевой накануне казни.
Дырочки были слишком мелкие, не помогла даже специальная лампа Ник. Тогда я потер обратную сторону открытки карандашом — старый детский фокус, — и тут же появились буквы. Послание гласило:
«Они никогда не принадлежали ей! Проверить дату. Vive la reine!»[36]
Проверить дату? Дату чего?.. Правления королевы? Ее казни? Преступления?..
Я позвонил Лайонзу, но там сработал автоответчик. Я оставил ему сообщение, затем снова набрал телефон Нортона. Мне сказали, что он только что ушел домой. Мне не хотелось беспокоить Джессона, не разобравшись, в чем тут загвоздка. И вот я достал все документы и начал обводить каждую упомянутую в них дату красным карандашом. И лишь когда добрался до фотокопии отчета, раздобытой в ванной комнате архива, понял, в чем заключалась моя ошибка. Ибо архивная справка начиналась следующими словами:
Регистрационный номер: 83.95.07.
Объект: Часы. Собственность Марии Антуанетты (1783–1827).
Автор: БРЕГЕ, Абрахам Луис.
Годы в скобках я принял за дату рождения и смерти Бреге. Но если он родился в 1783 году, то как мог изготовить часы для Марии Антуанетты? Ведь ее казнили в 1793. Вряд ли, будучи десяти лет от роду, мастер мог создать этот шедевр. Я еще раз перепроверил собственные записи, потом полез в словарь и убедился, что Абрахам Луис Бреге родился не в 1783, а в 1747 году.
Что это все означает? Что означают даты в отчете? Неужели они относились к часам, а вовсе не к их изготовителю? А это, в свою очередь, означает, что королеву — во плоти и крови и во всем ее царственном великолепии — революционеры прикончили лет за тридцать до того, как часы под ее именем вышли из мастерской Бреге.
Возможно, именно это и объясняло, почему Лайонзу не было ничего известно о часах. Да просто потому, что «Мария Антуанетта» никогда не принадлежала Марии Антуанетте, и совершенно естественно, что ее поклонники ничего не знали о брегете. И эти часы имеют к королеве Франции не больше отношения, чем туннель имени Линкольна к шестнадцатому президенту Соединенных Штатов!
Тут я принялся соображать, какие еще ошибки допустил с самого начала расследования, и вдруг понял, что все они в той или иной степени связаны со временем. Именно из-за отсутствия даты выпуска на титульном листе я едва не проглядел «Часослов». Понадеялся на компьютерную базу данных и упустил тот факт, что данные по «Иерусалим пост» появились там лишь через пять лет после преступления. И вот теперь — эти совершенно непонятные даты. Как прикажете объяснить все это Джессону?
Можно, конечно, взглянуть на все эти провалы и под другим углом. К примеру, напирать на то, что недопонимание имело свой положительный результат — позволило вычеркнуть фанов Антуанетты из списка подозреваемых. А если Джессон со мной не согласится, сослаться, допустим, на Щаранского.
