Сейчас я хочу объяснить тебе, в чём состоит моя новая теория. Будь добра, сядь и не прерывай меня.
Я ничего не сказала, и Куусинен снова заговорил:
— Русская революция произошла спонтанно, царизм был к ней не готов. Недальновидное русское правительство отрицало всякую вероятность революции. Может показаться странным, но в тот момент революционеры и сами не верили в осуществление их цели — и меньше всех Ленин… Но теперь дело обстоит иначе. Капиталистические правительства знают о коммунистической угрозе и без стеснения используют все способы, чтобы в зародыше задушить революцию. Правительства преследуют коммунистические партии, имеющие хорошо обученные кадры, во всех странах Европы тюрьмы набиты коммунистами. На заводах и везде, где есть рабочие и служащие, коммунистов увольняют. Или третируют коммунистическую прессу, партийную пропаганду всячески стараются задушить. В таких условиях подготовка революции едва ли возможна. В Коминтерне мы продвигаемся очень медленно, обучая кадры из разных стран, но потом в капиталистических странах тех, кто мог бы по-настоящему руководить, не ставят на ключевые посты. Сталин признал вчера в разговоре со мной, что у Коминтерна в международных кадрах есть очень способные люди, но у большинства из них нет настоящей работы.
После такого вступления Отто ясно обрисовал мне свою теорию, которую, стало быть, поддерживал и Сталин:
— Я буду говорить прямо и откровенно. Вполне возможно, что скоро вспыхнет война. Финляндия тайно готовится к нападению, хочет захватить Восточную Карелию и часть северной территории до Мурманска…
Я всё время сидела молча, но тут не выдержала:
— Неужели, ты думаешь, финны так глупы, что нападут на эту огромную страну? Это всё равно что мухе напасть на слона! Откуда у тебя такие сведения? Это неправда!
Прямого ответа Отто мне не дал.
— Ты же знаешь любовь Гюллинга к Финляндии, помнишь, как он с восхищением говорил о финской административной системе: страна разделена на губернии, в каждой — самоуправление. Помнишь, он говорил, что это разделение применимо и в Восточной Карелии?
— Да, я помню. Но тот разговор никакого отношения не имел к военным вопросам. Гюллинг имел в виду только экономику.
Отто на это заметил:
— Гюллингу доверять нельзя. — Затем продолжал: — Можешь мне поверить, скоро начнётся война, очевидно, она охватит много стран. Ты должна понимать, что Германия всегда стремилась к захвату Финляндии, а сейчас немцы выжидают момента, чтобы Финляндия начала какие-либо действия против Советского Союза, тогда у неё будет повод кинуться на помощь финнам. Будь то Финляндия или любая другая страна, немцы готовы в любой момент начать войну против Советского Союза. Англия, кроме того, имеет виды на мурманское побережье, даже Норвегия пришла бы на помощь. Значит, мы должны сосредоточить все силы на том, чтобы не растерять достижений большевистской революции. Финляндия — страна маленькая, но она имеет важное значение! Во-первых, мы должны выяснить, как можно помочь Финляндии защититься от угрожающих ей внешних опасностей. Я имею точные сведения о международных кадрах Коминтерна, которые в нашем распоряжении: их надо за границей верно распределить, расставить на те места, где они смогут действовать наиболее эффективно.
Сейчас наступило время и тебе применить свои способности для осуществления этого грандиозного предприятия. Сталин уже давно следит за твоею жизнью и работой, и сейчас у него есть для тебя важное место, где ты можешь наилучшим образом повлиять на будущие события. Ты была в Японии — ну и чего добилась? Сталин хочет предложить тебе настоящую работу!
Ты ведь знаешь Александру Коллонтай и то, как часто она в политическом отношении изменяла нашему правительству. Она из старых меньшевиков, выступавших в своё время против Ленина. После революции она присоединилась к группе Шляпникова и была за это арестована.
После этого она приняла сторону Троцкого и, будучи послом в Норвегии, поддерживала Транмеля[151] в его борьбе против Коминтерна. Ты знаешь, что потом её направили послом в Мексику, где жил Троцкий и где она к нему и примкнула[152]. Сейчас она в Швеции, но Сталин хочет её отозвать и уже больше не выпустит за границу. Послом в Швеции и Норвегии должна быть ты!
Я всё с большим изумлением слушала торжественный монолог Отто, в его словах было даже что-то забавное, но тут я сердито воскликнула:
— Я? Послом? Я не дипломат и этого места мне не надо!
— Но Сталин уверен, что ты — лучшая кандидатура на это место. Скандинавы привыкли к тому, что наши послы — женщины. Ты знаешь язык, знакома со страной. Что ещё? Отсутствие опыта дипломатической работы тебя не должно волновать: рядом с тобой будут люди, которые тебе помогут. Ты много лет проработала в штабе большой международной организации. Думаешь, работа в Швеции будет очень отличаться от твоей прежней работы? Можешь быть уверена, мы постоянно будем находиться рядом с тобой, ты можешь всегда обращаться к нам за советом.
Терпение моё лопнуло:
— Теперь мне ясно. СССР начнёт войну против Финляндии, а я как посол в Стокгольме должна помогать авантюре, должна идти против моей родины и её народа. Нет, спасибо, я с этим не хочу иметь ничего общего. Объясняй это Сталину как хочешь.
— Но Сталин всё же пригласит тебя на беседу, сам объяснит, насколько это важно. Что ты ему ответишь?
— Пока не знаю. Ясно одно: послом я не буду и к подготовке войны не хочу иметь никакого отношения!
На этом закончился мой разговор с Куусиненом в декабре 1935 года. Я ушла, не простившись, и больше мы с ним не виделись.
Я не спала всю следующую ночь, всё думала, как мне выпутаться из этой истории. Я ни в коем случае не хотела соглашаться на предложение Куусинена и Сталина.
На следующее утро после моего разговора с Отто пришёл майор Сироткин, передал телефон генерала Урицкого. Генерал попросил прийти на следующий день в семь утра к нему на квартиру в Дом правительства. Урицкий был стройный, среднего роста брюнет, с небольшой бородкой. Он вежливо поздоровался. Я рассказала о своём разговоре с Отто, просила сделать всё возможное, чтобы я смогла вернуться в Японию. Он обещал постараться, однако опасался, что решению Сталина и Куусинена противостоять невозможно. Скоро генерал заторопился уходить. Во время разговора в комнату забегал мальчик, он был из Испании, его отец, командир военно-воздушных сил, отправил его для безопасности в Москву.
Целую неделю я с беспокойством ждала в гостинице приказа прибыть к Сталину. Наконец Сироткин принёс радостную весть: принято решение о моём возвращении в Японию. Урицкий хотел ещё раз со мной поговорить, и Сироткин проводил меня к нему. Кроме Урицкого в кабинете находился незнакомый мужчина в гражданском. Я сразу почувствовала к нему неприязнь и, хотя он не сказал ни слова, по выражению его лица решила, что неприязнь взаимна. Урицкий был рад, что вопрос о моём возвращении наконец решился. С осуждением взглянув на незнакомого мужчину, он сказал, что вызов в Москву был ошибкой. Будто давал понять, откуда исходил приказ.
Затем генерал расспросил в подробностях о моей жизни в Японии, о моих связях, о политической обстановке в стране. Я подчеркнула, как опасны террористические организации для парламентского строя Японии. Урицкий согласился, он считал, что это может отрицательно сказаться на отношениях между Японией и Советским Союзом. На этот раз я опять не получила никакого определённого задания: Урицкий посоветовал продолжить занятия японским, завязать новые знакомства. Зорге, которым Урицкий был недоволен, я должна избегать. Когда я сказала, что помощник Зорге просит двадцать тысяч долларов, чтобы открыть магазин, генерал сердито воскликнул:
— Эти жулики только и знают, что пьют и транжирят деньги! Не получат ни копейки!
Под конец беседы Урицкий предложил мне написать о Японии книгу, обрисовать в ней в выгодном свете страну и народ — это мне поможет занять определённое положение. Не следует ни в коем случае критиковать японскую политику, наоборот — надо осудить Советский Союз. Подумаешь, одной
