— Черт бы тебя побрал, Дэмиен, — говорит Гордон вскакивая и расхаживая передо мной, словно тигр по клетке. — Я думал, ты что-то понял после пожара. Я думал, ты заслуживаешь уважения, что в каком-то смысле мы стали с тобой на одну ступень. Хорошо хоть там оказался супергерой, которому удалось тебя остановить.
Интересно, он говорит «там оказался супергерой», чтобы дать мне понять, что я таковым никогда не стану? В принципе я и не хотел, но мне все равно почему-то неприятно это слышать.
— Да, хорошо, — соглашаюсь я, стараясь не смотреть Гордону в глаза.
— Я даже не хочу думать о том, что бы случилось, если бы его там не было. Представляю себе, как далеко ты мог бы зайти, чтобы насолить нам. Я тебе доверял. Неудивительно, что твоя мать так легко согласилась тебя отпустить.
— Гордон, — говорит Хелен предупреждающим тоном. Она укоризненно качает головой, вытирая слезы целым пучком бумажных платков.
Замечательно. Теперь она еще и защищает меня. Понятно, что она ничего плохого не имела в виду, но мне становится еще хуже.
Гордон ее не слушает.
— Она, очевидно, вдоволь натерпелась от тебя.
— Гордон, хватит! — говорит Хелен громко.
Чувствую, как к горлу подкатывает комок. Не отрываясь, смотрю на свои колени. Сквозь пелену слез трудно даже разглядеть их форму.
— Он мой сын, я имею право его ругать! Дэмиен, отправляйся в свою…
Не закончив фразы, Гордон вспоминает, что у меня нет своей комнаты. Раз уж мне некуда «отправиться», может, он сейчас скажет, чтобы я паковал чемоданы. Вернее, рюкзак. Больше у меня багажа нет. Но нет, Гордон этого делать не собирается.
— Телефон, — приказывает он, протягивая руку.
Отдаю ему телефон. Я его выключил, потому что знал — Кэт будет звонить.
Лоб Гордона покрывается морщинами. Он явно пытается сообразить, чем еще меня можно наказать.
— Сегодня остаешься без ужина. И… никаких гостей.
Гордон делает паузу. Ясное дело, гости ко мне тоже не ходят.
— Наверное, не стоит даже говорить, что выходить из дома ты не имеешь права.
Гордон, очевидно, охотно сказал бы что-нибудь еще, но вместо это он уходит в спальню и с грохотом захлопывает дверь.
Хелен подходит и садится рядом со мной. Кладет руку мне на плечо.
— Он не хотел, — говорит она глухим от слез голосом. — Скоро успокоится.
Я не заслуживаю ее сочувствия. Отодвигаюсь к краю кушетки, сажусь, обняв колени руками, и прячу в них лицо.
15
Вероятно, со стороны я выгляжу, как лицо без определенного места жительства. Кажется, так вежливо называют бродяг. Сижу на скамейке в парке воскресным утром рядом с Кэт и жадно пожираю сандвичи с арахисовым маслом и желе, которые она принесла. Смотаться из дома было относительно нетрудно, так как утром все ушли в церковь. Гордон хотел в наказание захватить меня с собой, но Хелен убедила его не делать этого. Значит, она опять мне поверила, а я снова ее предал и сбежал. Ну, по крайней мере, это в последний раз, потому что назад я не вернусь. Все, что у меня есть, включая останки мистера Вигглса, я взял с собой, упаковав в рюкзак. В доме Тайнсов остался только телефон, который Гордон спрятал от меня.
Мне холодно, потому что пальто я так и не нашел. Хорошо хоть перчатки на мне. Я их не снимал со вчерашнего дня, потому что был слишком расстроен, а теперь вот еще по рубашке стекает большая капля конфитюра. Не знаю, до чего я так докачусь.
Конечно, можно попросить у мамы разрешения вернуться домой до истечения срока, но, узнав, что я сбежал, она может и отослать меня обратно к Гордону. Вот бы пожить в доме у Кэт. Ее мама меня любит; в доме есть комната для гостей, да еще и на первом этаже. Сейчас для меня это как царствие небесное.
— Значит, Малиновый Огонь твой отец? — спрашивает Кэт, болтая ногой. — Твоя мама с ним?..
— Да. Это полное безумие.
Мне это известно уже почти три недели, и честно говоря, до сих пор не верится.
— Значит, ты наполовину супергерой?
— Да.
Не думаю, что Кэт в полной мере поняла, что это для меня значит. Что такое этот «X», появившийся вместо «З». Впрочем, похоже, ей это пока не пришло в голову, а я до этой части рассказа еще не добрался. — Моя мачеха — владелица того антикварного магазина. И это кольцо для нее очень важная вещь.
— А, эта дурацкая безделушка, — говорит Кэт, смеясь и делая пренебрежительный жест рукой. — Дэмиен, не беспокойся об этом.
Как-то слишком легко она все это воспринимает. Такое впечатление, что я сижу рядом с роботом, очень похожим на Кэт, а сама она сидит где-то взаперти, удивляясь, почему никто не замечает ее исчезновения.
— Кэт, я только что сказал, по сути, что моя мачеха победила твоего знаменитого деда. Поэтому я пообещал тебе помочь его выкрасть, а потом переоделся супергероем и помешал тебе.
— Раз все это было для тебя так важно, мог бы и сказать мне, — говорит Кэт, вздыхая и с отрешенным видом глядя куда-то в одной ей ведомую точку в пространстве.
У меня такое впечатление, что она меня совсем не слушает. С удивлением смотрю на нее, потом машу рукой перед ее глазами, чтобы привлечь внимание.
— Ты вроде бы говорила, что тебе нужно это кольцо. Что оно принадлежит тебе и что ты не хочешь, чтобы оно собирало там пыль. Ты…
— Возможно, я передумала, — говорит Кэт, пожимая плечами. — Думаю, оно мне больше не нужно.
Кольцо защищает того, кто его носит, от разбитого сердца, и оно ей больше не нужно. Потому что я поцеловал ее, хотя должен был быть с Сарой.
— Послушай, я хотел тебе сказать еще кое-что, — говорю я, запихивая в рот остатки сандвича, и начинаю с виноватым видом стягивать правую перчатку.
— Я слышала, — говорит Кэт, — что ты в меня влюблен.
Чуть не подавившись, я кашляю с набитым ртом, выплевывая на землю остатки хлеба с джемом и арахисовым маслом. Продолжаю кашлять, пока в горле не начинает першить. Не нужно смотреть в зеркало, чтобы понять, что у меня красная физиономия.
— Было бы трудно воплотить в жизнь твою идею выйти за меня замуж, если бы жених не испытывал к тебе определенных чувств, согласись? Ты на свадьбе будешь в белом или, как сейчас, в мутно-кремовом?
— Я буду в черном на твоих похоронах, — говорит Кэт, тыча меня кулаком в плечо, — если ты не заткнешься.
В ответ я начинаю ее щекотать — это мое новое любимое оружие в борьбе с девочками, а она кричит, хохочет и пытается меня оттолкнуть. А потом вдруг оказывается, что она полулежит на скамейке, а я — почти что на ней, лицом к лицу. Она перестает смеяться и, обняв меня, крепко прижимает к себе. Я целую ее, удивляясь, почему рядом никогда нет кровати и мы не находимся в какой-нибудь уютной комнатке за закрытыми дверями.
— Дэмиен, — говорит она.
