— Игла перемещается с точностью до сотой доли миллиметра. Сделано в Америке, Фрэнк. Сделано в Америке. Наша страна все-таки чертовски хороша.
Прибор урчал, словно ожидая, когда его запустят в действие.
— Я не знаю, что сказать, — прошептал Бартелми. — Машина — чудо.
Голоса постепенно удалялись. Чалмерсу казалось, что он куда-то проваливается. Когда он проснулся, то понял, что не может пошевелить головой. Во рту был едкий вкус лимонной кислоты, сильно щипало язык. Краем глаза он увидел керамическую дугу, нацеленную на его голову иглу и направляющие лучи синего света. Он закричал, но ни один звук не сорвался с его уст.
— Готов? — спросил доктор Чейз. На экране компьютера светились силуэт шприца и контуры компьютерной карты головы Чалмерса.
— Готов, — взволнованно ответил доктор Бартелми от рабочей станции. — Господи, о господи. Я не могу поверить, что это делаем мы.
Игла опустилась. Раздался скребущий звук, похожий на скрежет резца о камень. После этого в кабинете снова наступила тишина, нарушаемая только тихим гудением прибора. На центральной панели замигали лампочки индикаторов.
Чейз, поколебавшись, отошел от стойки прибора и в растерянности остановился посреди помещения. Бросив взгляд на опустившийся шприц, он снова посмотрел на мигающие лампы центральной панели.
— Что за черт? Ничего не понимаю, — пробормотал он и вопросительно посмотрел на Бартелми. — Я все делал по инструкции. Я же знаю, что все делал по инструкции.
Доктор Бартелми отошел от рабочей станции, чтобы посмотреть, что делается на центральной панели. Наклонившись над бодрствующим, но безгласным пациентом, он внимательно вглядывался в прибор, стараясь не прикасаться к нему.
— Что-то пошло не так, — хмуро произнес доктор Чейз, меряя шагами кабинет. — Биопсия не получилась. Сработал защитный механизм и блокировал прибор. Значит, что-то пошло не так.
— Проклятье, проклятье, — повторял Бартелми. — Не надо было этого делать. Я знал, что не надо было этого делать. Надеюсь, что с ним все в порядке.
— С ним-то все в порядке, — отмахнулся Чейз, продолжая расхаживать по кабинету. — Я посмотрю его позже. Главное, что случилось с машиной? Не могу в это поверить, ведь я все делал по инструкции. Это же совершенно новый аппарат.
Старший врач наконец осознал, что ему страшно.
— Надо будет хорошенько об этом подумать, — сказал он.
Доктор Бартелми согласно кивнул.
— Вы идите домой, — принял решение Чейз. — Я зашью больного и направлю к психиатру.
Среди ночи Билл Чалмерс проснулся от приятного сновидения: красивая рыжеволосая женщина нежно массировала его лоб. Билл был страшно разочарован, обнаружив, что лежит один на узкой кровати и вдыхает не аромат нежной кожи, а противный запах жженой магнезии. Сильно болела голова. Надо бежать. В палате было полутемно. В тусклом свете сквозь дверной проем был виден центральный пост, за ним были такие же палаты без дверей, в которых, ровно дыша, спали еще пятеро больных. За столом сидела дежурная медсестра; в углу охранник читал книгу. Чалмерс принялся ждать. Через полчаса охранник решил, что может на пару минут оставить открытую дверь без присмотра, чтобы сходить в кафетерий за кофе. Чалмерс немедленно сунул подушку под одеяло и спустил ноги с кровати. Где его штаны? Он молча подошел к койке другого больного, крупного мужчины, который громко храпел, лежа на спине. Чалмерс нашел его сумку, порылся в ней, извлек оттуда штаны и надел на себя. Сестра на посту не заметила, как он на цыпочках прокрался к выходу из отделения. На его счастье, другая ночная сестра, которая наверняка спросила бы его, почему он расхаживает по коридору, сонно ворча, пошла к звонившему телефону. На полпути к холлу Чалмерс обнаружил тележку с бельем, которая послужила ему надежным укрытием. Прячась за ней и стараясь не топать больничными тапочками, Чалмерс вышел на лестницу и спустился на первый этаж. После нескольких попыток он нашел дверь, ведущую в подвал, в котором он обнаружил еще одну лестницу, пропахшую терпентином. Следующая дверь, тихо закрывшаяся за ним, вела на улицу. Он был свободен. Ночной воздух был сырым и теплым. В свете луны отражались номера припаркованных у госпиталя машин. На противоположной стороне улицы в окне дома мерцал слабый свет. Билл Чалмерс, одетый в больничную рубаху и брюки, на три размера большие, чем надо, выбрал направление и зашагал в темноту ночи.
ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, НЕСКОЛЬКИМИ ЧАСАМИ РАНЬШЕ
<Сельская простушка: Здесь очень жарко. У тебя, должно быть, прохладнее. У тебя есть время до 4:45? Пожалуйста, скажи, что есть.>
<Профессор: Мне бы очень хотелось так сказать, но в 3:30 ко мне придет студентка, это мое время. Я очень старался перенести время на более позднее.>
<Сельская простушка: Я разочарована. У нас так мало времени.>
<Профессор: Я понимаю, меня это тоже расстраивает.>
<Сельская простушка: Это не твоя вина. У нас целых 45 минут, нет, уже 43.>
<Профессор: Давай попробуем забыть о времени. Расскажи, что ты делала после нашего вчерашнего разговора.>
В свете мерцающего компьютерного экрана Мелисса Чалмерс казалась призрачным силуэтом в теплой темной комнате, в которой плотные шторы превратили день в ночь. Лицо женщины казалось тусклым белым пятном. Стулья, диван, маленький французский письменный стол со старинной настольной лампой — стилизованное бюро мужа, были почти невидимы в темноте. Тонкий провод тянулся от телефонной розетки к кровати, на которой, стуча по клавишам компьютера, лежала одетая в шелковый халат Мелисса.
Несмотря на то что она никогда в жизни не видела своего корреспондента, да и он тоже не встречал Мелиссу на протяжении двух лет общения, она каждый день находила время для их послеполуденного общения. Не стал исключением и сегодняшний день. Придя тридцать пять минут назад из магазина, она наскоро приняла душ, потом, поглядывая на часы, стоявшие на столике в ванной, выпила стакан лимонада, после чего позволила себе провести несколько минут перед задрапированным ситцем туалетным столиком, тщательно накладывая кремы, губную помаду и тушь для ресниц. Мелисса нервно улыбалась, глядя на себя в зеркало. Даже в сорок лет ее слегка вздернутый нос и губы оставались тонко очерченными и изящными. В чертах ее лица было что-то кукольное, а объем талии, как и раньше, был двадцать четыре дюйма. Жаль, что под глазами появились синеватые тени — следствие бессонницы и неумолимого возраста. Мелисса усердно поработала с тенями, и они исчезли. За какие-то две минуты ей удалось вернуть себе вполне ею заслуженную юность, после чего она выключила свет, опустила плотные шторы от «Саламандры» и, взяв с собой лэптоп, улеглась, свернувшись калачиком, на темное покрывало кровати. Из синтезатора, стоявшего в изголовье кровати, доносился рокот океанского прибоя. В три сорок четыре она включила компьютер и унеслась вдаль, перестав слышать бормотание телевизора в квартире этажом ниже, приглушенные крики детей на улице и стук клавиш.
<Профессор: Я думал о тебе.>
<Сельская простушка: А что ты обо мне думал?>
<Профессор: Думал, что мне очень хочется тебя обнять.>
<Сельская простушка: Хм-м, очень мило. А как ты одет?>
<Профессор: В брюки цвета хаки, белую сорочку, красно-белый галстук с глупыми треугольниками. Типичный профессор колледжа. Дай-ка я лучше угадаю, как одета ты. Сегодня жарко, поэтому ты сняла повседневную одежду и сейчас на тебе халатик. Я прав?>
<Сельская простушка: Ты хорошо меня знаешь.>
