– Не надо, – отмахнулась я. – Его потом Змей придушит.
– А тебе что за дело? Только не говори, что ты в этого увальня влюбилась.
– А что? Смотри, какой он нарядный.
Лилька критически оглядела Леху и скривилась.
– Рожа как у дегенерата. И шапка эта дебильная. Сразу видно: у человека проблемы со вкусом.
– Ну и что? – возразила я. – Зато у него сердце доброе и кулаки пудовые. С ним по улице не страшно ходить.
Лилька фыркнула и оставила эту тему. Я же, закончив работу, направилась на прогулку вместе с Лехой. Поначалу он отнекивался, но потом признал мою правоту: и я на виду, и проблем никаких. За оставшиеся от новогодних праздников выходные я сводила его в кино, кафе и заставила полдня таскаться со мной по ГУМу. Леха все время мрачно озирался по сторонам, опасаясь встретить знакомых, но я видела: он получает от этого какое-то ребячье удовольствие. Я даже подумала, не сводить ли его в цирк, но потом решила, что это будет перебором. Привыкая ко мне, Леха терял бдительность.
– Как ты жил раньше? – спросила я. Леха, которого всегда выбивали из колеи мои неожиданные вопросы, покраснел и уткнулся в плошку с мороженым. Мы, прогулявшись по центру, зашли в кафе, где заказали кофе и мороженое, как в детстве. Со стороны, наверное, мы выглядели смешно, уж больно не сочетались друг с другом: девица в норковой шубе и парень со сломанным носом, угрюмый, в спортивных штанах и куртке. Слава богу, что входя в помещение, Леха хоть шапочку снимал. Впрочем, москвичей трудно удивить несуразностью наряда. Я невольно вспомнила, что в моем провинциальном городке эпатажные наряды вызывали у людей ступор и осуждение.
– Нормально жил, – нехотя пояснил Леха, ковыряя ложечкой подтаявший шарик. – Как все.
– А как это?
– Что?
– Жить как все?
Леха пожал широкими плечами. На эту тему ему было явно неприятно говорить.
– Ну… Школа, армия. Я в науках не силен, институтов не кончал. После армейки пошел в охрану. Так вот и бегаю.
– А родители?
– Отца не было. Мамка спилась давно. Не знаю даже, жива или нет. Я ее уже лет пять не видел.
Я подперла щеку кулачком и вздохнула. Леха насторожился.
– Так, по-твоему, живут все люди?
– Ну, не так. А что? – вдруг разозлился он. – Ты-то конечно, жила по-другому, и нас, пролетариев, не поймешь.
– Ошибаешься.
– Ничего я не ошибаюсь, – надулся он.
– Ошибаешься.
Я помолчала, а потом сказала куда-то в пространство.
– Отец нас с матерью бросил, когда мне было лет пять. Жили бедно, часто даже покушать не было. Я работала с четырнадцати лет. Потом в театр попала на третьеразрядные роли. Мама от рака умерла. Так что я тебя понимаю, как никто другой.
Рассказывая Лехе о своей жизни, я с удивлением поняла, что не чувствую ничего: ни жалости к себе, ни ностальгии, словно все это касалось совершенно постороннего человека, а я же озвучивала текст позабытой роли. Как бы то ни было, но в последнее время все старые горести и страхи казались сущей ерундой. И только где-то глубоко в душе, погребенная под стылым слоем осенней листвы и пепла тлела горечь. Леха сочувственно сопел. Чтобы не смотреть на него, я отвернулась в сторону, вовсе не потому, чтобы он не видел моих слез. Какие слезы, если все это – буффонада, в театре одного актера, с единственным зрителем. Я боялась, что если посмотрю на Леху, то расхохочусь, и он поймет, что я вру.
Высокого блондина у стойки я заметила сразу, и поначалу не могла понять, откуда мне знакома его фигура. Парень выделялся своим ростом и горделивой осанкой бравого гренадера. И только когда он повернулся, я узнала своего недавнего знакомого.
– Илья! – воскликнула я.
Он обернулся и, увидев меня, направился к нашему столику, продираясь между людей. Леха насупился и недовольно спросил.
– Кто это?
– Так, знакомый один. А что?
– Ничего. На педика похож. Прилизанный какой-то.
– Он танцор, – возмутилась я.
– Я и говорю – педик, – проворчал Леха. – Ходят в колготках и сношаются друг с другом. Тьфу…
Я хотела достойно ответить, но не успела. Илья подошел к нам, чмокнул меня в щеку и протянул руку Лехе. Тот пожал ее с явным нежеланием.
– Это Илья, мой знакомый, а это мой друг Алексей, – представила я их друг другу. – Садись к нам.
– Спасибо. Ты тут какими судьбами? – спросил Илья, с любопытством оглядывая Леху. Тому не понравились эти взгляды, и он заскрипел зубами.
– Да вот, гуляли, – неопределенно сказала я.
– Я курить пойду, – буркнул Леха и, сдернув куртку с вешалки, направился к выходу. Илья улыбнулся.
– Странный у тебя парень.
– Почему?
– Ну… Вы явно не пара. Представлял рядом с тобой что-то более шикарное, как минимум на «Ламборгини-Диабло». А у этого на мопед-то хоть есть?
– У него «Мерседес», и он – просто друг, – пояснила я.
– Ну, «мерин» тоже хорошо, – смилостивился Илья. – Слушай, ты у Левиных давно была? Я слышал, там какая-то заваруха случилась на Новый год.
– Честно говоря, не в курсе, – пожала я плечами. – После фейерверка сразу уехала. Нас еще в одном месте ждали. Инга что-то совсем пропала. Она не звонила тебе?
– Нет. Честно говоря, не думаю, что позвонит. Я ведь тоже уехал довольно быстро, услышал, как одна парочка собиралась в Москву, ну и попросил подвести.
– Почему ты думаешь, что Инга не позвонит? – быстро спросила я.
– Ну, слухи ходят, что у Левиных что-то случилось с дочерьми. Я сразу подумал про Ингу. Если что и произошло, то с ней.
– Ты какими-то загадками говоришь, – недовольно сказала я, покосившись в витрину. Леха стоял на улице, курил и корчил злобные рожи. Илья получил свой чай и пирожное и сделал неопределенный жест.
– Ты давно Ингу знаешь? – спросил он.
– Не особо. А что?
– Оно и видно, что не особо. У нее ведь вообще нет друзей.
– Я заметила. А почему?
Илья скривился.
– Честно говоря, я лично думаю, что она ненормальная. Знаешь, есть такой термин «немотивированная агрессия». И Инга явно чем-то подобным страдает.
– С чего ты взял? Я за ней такого не замечала.
– Потому что ты человек новый. Она сперва присматривается. Когда я стал с ней танцевать, тоже считал ее вполне адекватной. Даже недоумевал, почему все о ней так злословят. А потом понеслась звезда по кочкам…
Илья махнул рукой и отхлебнул из своей чашки.
– Поясни, – попросила я.
– Ну, то, что она ни с того, ни с сего, орать начинает, это тьфу, семечки. Сошло бы за какие-то рабочие моменты. Так ведь она ж не по делу орет. Обзывает, оскорбляет. Педагоги от нее вешаются и не
