– Да, буду. Потому что Женя умная девочка в отличие от некоторых. Она все обдумает спокойно, взвесит и…
– Ты некоторых не трогай, Жбанский! А то эти некоторые об тебя оставшуюся бытовую технику доломают. Я ей там ничего взвешивать и обдумывать не позволю. Девушки на море не для этого ездят, – заявила Ася, взяв с полки зонтик и сделав с ним выпад вперед.
Эдуард вжался в стену, но не сдался, твердо решив закончить спич и старательно игнорируя помеху в лице Муравской:
– А пока ты, Евгеша, будешь скучать, я подожду тебя здесь, в нашем гнездышке!
– Слушай, кукушонок! – крикнула Ася. – Если тебя сюда однажды по ошибке подкинули, то это не дает тебе права считать чужую квартиру своей! Тут не постоялый двор! Жень, хватит уже зеленеть на заднем плане! Доломай об этого самоуверенного пижона чайник, и займемся делом.
– Эдик, тебе лучше уйти, – послушно произнесла Женя.
– Куда я пойду-то, Жень?
– А откуда ты сейчас пришел? – заинтересовалась бдительная Ассоль.
– Из гостиницы.
– Ага, теперь это так называется. Ясно. Вот туда и возвращайся. Жень, скажи ему!
– Да, Эдик, уходи…
– Твоя подруга давит на тебя авторитетом. Это не ты говоришь, а она. Я по глазам вижу, что тебе хочется, чтобы я остался.
– Ну, это если только для того, чтобы тебя тут добить, – задумчиво промолвила Муравская. – Евгения, не зли меня! Ты же не хочешь, чтобы он оставался?
Судя по забегавшим Жениным глазкам, она пока не решила. Вернее, решила, но последний шаг – самый трудный. Лучше рвать резко и бесповоротно, как самоубийца, сигая из окна. Нельзя думать и медлить, потому что с каждым мгновением оправданий все прибавляется, и надежда вновь отрастает, как хвост у ящерицы. Хочется верить в то, что недавно казалось бредом и нелепицей. И поступать хочется так, как никогда не посоветуешь близкому, глядя со стороны на его ситуацию. Но ведь у каждого ситуация своя. Объективно они все одинаковые, но когда бултыхаешься внутри, уходя на дно безнадеги и судорожно вырываясь на поверхность, чтобы в последний раз вдохнуть, то кажется – это только у меня так, по- особому!
Когда человек, еще вчера бывший твоей второй половинкой, сегодня просто половинка от совершенно другого набора – смириться сложно. И вот чувствуешь себя неполноценной полутарелкой, и даже эту, уже, казалось бы, чужую половину отпустить страшно. А вдруг больше никакой не подвернется? Лучше криво- косо, из разных кусков, но хоть подобие целого. Никому не известно, что лучше – быть одинокой, гордой половинкой или наступившей на гордость кривобокой тарелкой. К старости жизнь покажет, но… Как бы не вышло так, что истина к нам пришла, да опоздала. Время пройдет, и ничего нельзя будет изменить…
– Лебедева, очнись, – пошевелила Женю Муравская. – За путевки заплачено. Не пропадать же деньгам. Если хочешь, скучай там, думай, но только – там! Не порти мне отпуск. А Эдик твой пусть скучает и ждет извинений на нейтральной территории. А то вдруг мы там мужчину твоей мечты подцепим, привезем в дупло, а тут, как старый филин, Эдя твой ухает и крылья растопыривает? Это потом дольше объясняться. Правильно я говорю, Жбанский?
– Нет, – проскрипел Эдик.
– Вот. Раз возражает, значит, правильно, – повеселела Ася. – Послушай женщину и сделай наоборот, послушай мужчину и сделай назло. Кстати, Жека, вспомни свои выброшенные полотенца и вечер, убитый на мытье санузла после его бабы.
– Эдя, уходи. Пока уходи, – произнесла Женя. – Мне надо подумать.
– И не начинай свою шарманку про «негде жить»! – воскликнула Ассоль. – На то ты и мужчина, чтобы бороться с трудностями. И вообще, не факт, что в Женькино отсутствие ты не перепортишь остальные полотенца и белье.
Этот довод окончательно укрепил Женю в намерении оставить квартиру на время своего отъезда пустой. Она решительно тряхнула головой и отчеканила:
– Уходи, Эдя! Так будет лучше.
– Молодец, – похвалила ее Ася, выдавливая Жбанского на лестницу. – Надо быть в жизни твердой. Из мягкого материала легко лепятся фиги, а из твердого – что было, то и останется. Ты же не хочешь, чтобы какой-нибудь Жбанский свернул тебя в фигу?
– Нет, – устало вздохнула Женя, наблюдая, как Ася вышвыривает вслед за удаленным из помещения Эдиком его букет.
– Это были лилии, – напомнила Муравская. – От них болит голова.
– Болит, – согласилась Женя.
– Ой, Лебедева, какая ты ранимая! Надо тебе психику подлечить и силу воли потренировать. Давай, пошли вещи собирать. А еще лучше – поехали за купальником. А то скоро магазины закроются!
– Да я уже и макияж сняла. И вообще, я очень устала. Сегодня еле отпросилась в отпуск. Хорошо, что затишье на работе и аврала нет. А то бы могли и не отпустить.
– Вот! – радостно подняла указательный палец Ася. – Сама судьба толкает тебя на море. Покорись! Поехали за купальником! У меня тоже старый из моды вышел. И, если честно, стал мал.
– Везет тебе. А мне все велико.
– Он мне мал не в том месте, про которое ты подумала. У меня валики какие-то по бокам образовались, как у старой коровы.
– А мы и есть старые коровы, Ась.
– Кем человек себя считает, то он и есть. Это я еще мягко сформулировала. Евгеша, что за унылое создание! Я тебя не узнаю. Включи оптимизм! Мы к морю едем.
– Не включается. Я, между прочим, жениха лишилась. А запасного у меня нет.
– Ой, там на море столько запасных женихов…
– Одноразовых.
– Экономная и хозяйственная женщина из любой одноразовой ерунды сделает полезную вещь многоразового использования. Жека, не трусь! Поехали. И не красься. Это ни к чему. Мы на пляже краситься не станем. Поэтому купальник надо мерить на бледную морду, чтобы было ближе к правде.
Когда весна неотвратимо скатывается в сторону лета, женщины активизируются и, словно перелетные птички, начинают собираться на юг, обновляя устаревший за зиму гардероб. Именно в этот период и выясняется, что стандартных женщин, для которых шьется большинство летних нарядов, мало. Мир населен дамами нестандартными, которые, вместо того чтобы гордиться своей нешаблонностью и эксклюзивностью, бродят вдоль магазинных полок и вешалок с трагическим выражением лица и заглядывают в зеркала, содрогаясь от собственного несовершенства. А кто сказал, что совершенство 90–60—90? Это точно выдумала женщина с соответствующими пропорциями. Умная женщина, поскольку приняла за эталон красоты себя, любимую, а не соседку Марьванну, у которой бюст крупнее или попа мельче!
Муравская была очень близка по габаритам к общепринятому стандарту, поэтому ее тормозил лишь выбор фасона.
– Что за хрень? – бубнила Ася, брезгливо вороша разнокалиберные купальники. – Кто это раскрашивал? Цыганщина какая-то! Пестрота, стразики, бантики! Мне нужен классический, эффектный купальник без клубничек и листочков на неприличном месте. Что это за жуть?
Она потрясла шедевром перед носом распаренной и утомленной долгими, бесплотными поисками Евгении. Та уставилась на лифчик и вздрогнула. С серебристых чашек на нее смотрели большие, красивые глаза с длинными ресницами.
– Во, – удовлетворенно констатировала Муравская. – Даже ты вздрагиваешь. А что будет с мужиком? А на трусах, вопреки ожиданиям, не третий глаз, а губки бантиком! Дизайнер – извращенец.
– Ой, вы не будете брать? – восхищенно воскликнула сочная брюнетка лет шестнадцати и умоляюще потянула тряпочку к себе.
– Нет, не будем. – Ася осуждающе окинула девицу взглядом. – И вам не советуем.
– Ась, я устала, – проныла Женя. – Мне все равно что, лишь бы не сваливалось. А тут такого не продают. У меня фигура: доска – два соска. Пошли в детский мир!
