палатки, Потураев на ощупь нашел свободную кровать и осторожно положил свой чемодан на нижнюю койку. Потом кто-то нашарил в углу гору сырых матрацев, наваленных на одной из кроватей. Евгений, шепотом матерясь и проклиная все на свете, на ощупь взял один матрац и бросил рядом с чемоданом. Разложил его, пристроив чемодан под голову. Шлепая по невидимой воде, вернулся за вторым матрацем, принес его и прилег прямо в шинели, укрывшись вторым матрацем. Был третий час ночи и даже здесь, на юге, было уже прохладно. Даже холодно. Его попутчики, «вспоминая чьи-то матери», тоже кое-как устроились и успокоились.
Утром они выплыли из палаток растрепанными и разбитыми. Шинели тоже отсырели и комом висели на плечах. Но узбекистанское яркое солнце быстро высушило и офицеров и лужи на асфальте плаца. Из других палаток тоже повыходило много офицеров и прапорщиков со всех концов страны. Сотни приехавших кое-как приводили себя в порядок, уже ничему не удивляясь и не ругаясь. А что там удивляться? Как всегда — это у нас без изменений. Подошли местные начальники в чине подполковников и разъяснили дальнейший порядок пребывания на пересылке. Сегодня и завтра регистрация, прослушивание различных инструкций, прививки и отправка за кордон. Выходить за пределы пересылки и распивать спиртные напитки запрещается. В первый день с ними провел занятие прямо на плацу, в одной из палаток, полковник-узбек, много лет проработавший военным атташе в Афганистане. Он рассказал о культуре страны, военной и политической обстановке на данный момент. За полковников выступил финансист из штаба Туркестанского военного округа, молодой майор — Ветров. Этот подробно и понятно разъяснил порядок денежного содержания прибывших и членов их семей, оставшихся в своих городах.
С утра второго дня на плацу пересылки был устроен пункт проведения прививок. Это был стол с препаратами, стоящие рядом с ним военные медики и длинная, в несколько сот человек, очередь прибывших военнослужащих, раздетых по пояс и по спущенными штанами, придерживающих их руками. Каждому специальным пистолетом под высоким давлением в считанные секунды делали четыре прививки: под обе лопатки и в обе ягодицы! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Следующий!
К полудню руководители пересыльного пункта стали составлять списки для посадки в самолет и вскоре автобусами перевезли офицеров и прапорщиков на военный аэродром «Восточный».
Потураев с интересом прочитал на одном из зданий аэродрома надпись: «Таможня». К ней уже выстроилась очередь. Они медленно продвигались вперед, пока не зашли в узкий коридорчик, стоя друг другу в затылок. Подойдя к маленькому окошку, Евгений подал свой паспорт сидевшему там пограничнику. Сверив фотографию с «оригиналом», тот проставил штамп, возвратил паспорт и очередь протолкнула Евгения дальше, непосредственно к таможенникам. В их небольшую комнату запускали по три человека. Потураев поставил свой чемодан.
— Откройте, пожалуйста, — попросил один из чиновников. Евгений поднял крышку чемодана. Таможенник бесцеремонно стал небрежно перебирать его содержимое. Полотенце, бритва, пакет с оставшимися пирожками, шапка, тельняшки. Стоп!
— А это что? — он держал в руках плоскую железную банку.
Потураев улыбнулся, вспомнив, как не хотел он ее брать с собой.
— Там же написано: сельдь «Иваси» в пряном посоле.
— Я-то вижу, что там написано, — таможенник поднес банку к уху и потряс банкой. Внутри забулькал рассол. Он посмотрел на своего второго коллегу. Тот внимательно следил за его работой и одобрительно кивнул головой.
— Товарищ Потураев! Есть предположение, что вы контрабандой провозите спирт, закатанный в банку, под видом селедки. Сейчас мы проверим.
Таможенник достает консервный нож и начинает открывать банку. Такого идиотства Евгений еще не встречал. Он пытался остановить чиновника:
— Что вы делаете? Ведь там булькает рассол сельди! Не надо! Все стечет, сельдь высохнет и испортится!
Но его сопротивление только усилило уверенность таможенника в поимке контрабандиста. Он сделал ножом отверстие в банке и плеснул содержимое себе на ладонь. Понюхав эту мутную жидкость с горошками перца и… покраснел. Прокол! Не поймал!
— Ну, что будем делать? Вы мне не поверили, а теперь заткните эту дырку как хотите, — потребовал Потураев. Таможенник пошел в соседнее помещение, принес моток изоленты и щедро залепив отверстие, обмотал ею всю банку. После этого он поставил штамп в паспорте Потураева.
Месяца через два Евгений слышал, что эту Ташкентскую бригаду таможенников арестовали за неприкрытую и незаконную обдираловку и поборы с тех, кто едет в Афганистан и обратно. Они отбирали у солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров все, что им понравится. Люди из Афганистана спешили домой и им не с руки было задерживаться в Ташкенте и искать правду у таможенного начальства. А у них забирали все, что приглянулось чиновникам. Был суд, их посадили, а в Ташкент прислали бригаду таможенников из Бреста.
Разрешено было провозить по две бутылки водки и по четыре бутылки вина. Излишки таможенники забирали. Евгений видел, как некоторые офицеры, не желая отдавать эти излишки, открывали новые и через плечо, вытягивая руки, кричали: «Бери! Пей, кто хочет!» Кто-то брал и пил. В таком нелицеприятном шуме и бардаке, после шмона вещей Потураев оказался в так называемом отстойнике. Это железная клетка, 10x10 метров, с двумя дверями: одна в таможню, другая на летное поле к самолетам. Народ выходил из таможни и постепенно отстойник так уплотнился, что все стоя придавливали друг друга всеми частями тела. Какая убогость! Какое унижение взрослых людей, офицеров! Где еще такое может быть?
Наконец открылись железные двери в сторону летного поля и толпа вынесла Потураева прямо к большому реактивному четырехмоторному самолету «Ил-76». Здесь, правда, по спискам выкликивали фамилии и ошарашенные люди по одному заходили по рампе в хвостовой части в салон грузового самолета. В нем, как и во всех военно-транспортных самолетах, железные лавочки были только вдоль бортов, в посредине большое пустое пространство. Первые зашедшие в салон самолета уселись на лавочках, а остальные размещались на полу, прижимая друг друга. Большой самолет, но и триста пятьдесят человек — тоже немало. Военные набились туда, как в Ноев Ковчег. Потураев сидел на полу, чемодан на коленях, сзади его подпирала чья-то спина, придавили и по бокам. Шум, гам, чей-то пьяный смех — все смешалось в невообразимый гул. Хочешь не хочешь, а родителям нужно сообщить о внезапном и быстром отъезде Жени. Да и нас с Анькой что бы встретили, — думала Наташа, одевая потеплее дочку.
— Мы гулять идем? Папа скоро приедет? Он мне игрушку обещал привезти, — спрашивала Анечка, нетерпеливо вырываясь из рук матери.
— Доченька! Мы сейчас с тобой пойдем звонить бабушке, а потом поедем к ней в гости. Хочешь к бабушке?
— Хочу, хочу! Когда мы поедем к бабушке? А у кого мы будем, у бабушки Веры или у бабушки Нины?
— Мы будем сразу у всех, доченька.
Вчера Наташа с Аней сходила в воинскую часть Евгения, в квартирно-эксплуатационную часть, КЭЧ, и договорилась там о том, что квартира остается за ними, пока Женя в Афганистане, а она уедет к родителям в Коммунарск.
Они вышли из подъезда и пошли на почту. Сегодня похолодало, ветер гнал по земле опавшие листья. Анечка бежала впереди и звала за собой маму. Но маме сейчас было не до бега. Тяжелые и невеселые мысли одолевали ее.
В Коммунарске пойду работать в школу, Аню оставлю у бабушек. На будущий год закончу институт, а там, глядишь, и Женя приедет. Только куда его направят служить? Неужели опять куда-то ехать?
— Анечка! Не убегай далеко! Иди сюда!
Аня остановилась, поджидая маму. Наташа взяла ее за руки и они пошли рядом, каждая думая о своем.
Межгород соединил Наташу с квартирой ее мамы в Коммунарске. Как можно спокойнее она сообщила о том, что Женя уехал, они остались одни и послезавтра на поезде приедут к ним. Вера Петровна, мать
