Вечером, на совете, шаман Абай сказал:
– Уважаемые батыры! Стоит ли, как говорил мой отец, дергать волка за усы? Основные силы покинули Драгнитар и уже в землях Пурхана. Большая часть твоих людей, уважаемый Габа-хан, далеко, за холмами. Стоит ли идти на неизвестного врага, имея всего пятьсот воинов?
– Неверные слова, Абай, плохие, – надменно скривив губы, ответил ему Габа. – Подумаешь, жуть какая!
Послышались робкие смешки.
– Никогда в жизни Габа не отступал! Мне говорили, что дженчи непобедимы; что они быстры, как ветер и их отравленные стрелы смертоносны, как укус каракурта. И что? И что?! Спроси-ка, Тукена, Абай, спроси-ка, почтенный! Легко ли умирают дженчи?
– Очень даже, Абай-ата, очень! – отвечал вышеупомянутый Тукен. – Два года назад мы изрядно их потрепали! Пустили шакалам кровь!
– Вот, – указав рукой на Тукена и удовлетворенно изогнув бровь, сказал темник. – Поэтому я повелеваю Берюку разведать, где они скрываются. Нет. Нет-нет. Берюк не пойдет, а то за ним потянется полоса крови, ха-ха!
На этот раз все рассмеялись громче и уверенней.
– Пойдет сотня Нохая. Эй! Где ты, Нохай?
– Я здесь, повелитель!
– Всех женщин здесь перетрахал?
– Нее, не всех.
– Вот тебе шанс, подлец! Возьмешь свою сотню, и разузнай все про этих шакалов на холме! Только смотри, не усердствуй! Мне шептали, что у местных баб есть обычай – отрезать яйца врагов и кормить ими своих мужиков, чтобы у них храбрости в постели поприбавилось!
Тут весь шатер содрогнулся от хохота. Габа тоже смеялся; он снял повязку со слепого глаза и вытирал кривыми заскорузлыми пальцами слезы, собравшиеся на воспаленных веках, обрамлявших помятый, как оплывшая свеча, белесый зрачок.
Отчего-то этот момент запомнился Ашанту на всю жизнь.
Красавец Нохай, с волнистой ухоженной черной шевелюрой и тонкими бледными губами, на которых навсегда застыло нечто вроде брезгливой усмешки, всматривался вдаль. Весь джагун собрался на том самом холме, где накануне они заметили загадочных всадников. Рядом стояли Тукен – коренастый парень с тяжелым жестоким взглядом, и Беар – белолицый, вихрастый, с лучезарной улыбкой на устах, и большими глазами цвета ясного неба.
Утро было сырое, пасмурное. Дул холодный ветер.
– Так… – протянул Нохай. – Я ничего не вижу. Только холмы и деревья. И ихние села. Где кого искать? А? Скажи, Тукен.
– Откуда я знаю? – как-то обиженно пожал плечами Тукен. – Колоть надо местных, покуда не расколются. А то, как мы что узнаем? Ищи ветра в поле!
– Да, – согласился с ним сотник. – Габа такой. Как придумает что-нибудь, так не отвяжешься.
– Я все слышу!
Все вздрогнули, обернулись и с удивлением узрели в своих рядах темника. Он горделиво восседал на коне; тонкие, засаленные усы – длинные, до груди, – прилипли к вспотевшей шее.
– Что, не ожидали?
Славившийся своей кровожадностью Габа на проверку оказывался человеком очень даже непростым и противоречивым. В нем сочетались прямолинейность и грубость тупого и безмозглого вояки с каким-то совершенно ребяческим любопытством и озорством авантюриста.
– Да как без тебя, повелитель! – буркнул Нохай. – Разве ты устоишь перед таким делом!
– Да-да. Не мог заснуть, знаете ли. Ведь кем же надо быть, чтобы тебя так боялись?
– Шайтаном, – бросил кто-то.
– Нет, – хищно улыбнулся Габа. – Тут не шайтан. Тут пахнет людьми. Людьми, сожри меня демон!
Полдня прошло и ничего. Моросил мелкий дождь. Вокруг простирались сплошные возвышенности, гряды и урочища. Единственная здесь плотно утоптанная дорога раскисла от грязи; кони по ней скользили как по льду.
– Повелитель! – недовольно ворчал Нохай. – С чего ты вообще взял, что те демоны чего-то стоят? Да может они какие бродяги? Эти… циркачи? А что? Может у драгнов праздник какой-нибудь?
– В который раз убеждаюсь в твоей непроходимой тупости, Нохай, – раздраженно отвечал ему темник, высморкавшись в сторону. – Праздник, ага! Эй, свистун! – позвал он Беара. – Что за песню ты нам пел на днях? Как называется?
– 'Пир во время чумы', повелитель! – засияв, словно ребенок, которому подарили конфетку, ответил Беар.
– Вот, точно! – подметил Габа. – Ты слышал, Нохай? Это про тебя! Неужели ты думаешь, что в то время, когда мы режем их как баранов, они будут плясать и веселиться? А если ты так думаешь, то ты идиот!
Нохай промолчал и яростно осмотрелся, стремясь отыграться на том, кто осмелится засмеяться. И поэтому никто не засмеялся.
Ашант слушал их, и всё больше сердился. Он горел желанием высказаться. Уверенности ему добавляло завышенное самомнение – как же, так молод, и уже нукер! Слова жгли его изнутри, и он решился:
– Позволь сказать слово, повелитель!
– Говори, парень.
– Не могут ли это быть венеги? Или марны?
– Вот! Хоть у одного голова на плечах. Как тебя зовут?
– Ашант…
– Ааа! Так ты и есть тот непобедимый юнец! – воскликнул темник, пристально посмотрев на юношу. – Вот он, уважаемые, тот самый Ашант, который надрал задницу Берюку в недавнем поединке! Мне сказывали, что он так треснул его по башке, что деревянный меч сломался. А Берюку хоть бы что! Эй. Берюк! Как же так? У тебя внутри что есть?
– Где внутри? – переспросил Берюк, насупившись.
– Ну не в жопе же, баранья кишка! Мы все хорошо знаем, что там находится. В твоей тупой башке мозги есть?
– Есть.
– Если они и были, то после того, как этот сопляк тебя хватил палкой, они провалились в брюхо! Ты когда по большой нужде пойдешь, посматривай! Как бы чего… хха-ха-ха!
Поднявшиеся в ответ нестройные, усталые смешки тут же стихли под усилившимся дождем. Отряд остановился у каких-то руин, вдавленных в землю и обильно поросших разноцветным мхом. Руины покрывали несколько холмов.
– Так, парень, – говорил Габа Ашанту, с интересом разглядывая руины. – Венеги, говоришь… Может быть, может быть. Только я сильно сомневаюсь на этот счет. Венеги трусы, и так далеко не ходят. И такой страх не наводят. Что, они страшней нас что-ли? А о марнах я и говорить не хочу, сожри меня демон! Этим тупицам хрен покажи, они тут же без чувств падают. Нет, тут кто-то иной. Меня чутьё еще никогда не подводило! Мой тебе совет – доверяй своему чутью. А моё чутьё шепчет мне, что скоро будет славная битва!
Вскоре дождь прекратился. Габа скомандовал привал.
– Жрать охота, сожри меня демон! – крикнул темник, деловито расхаживая среди руин. – Эй, свистун, и ты, Ашант, сбегали бы, подстрелили бы чего?
– Будет исполнено, повелитель, – отозвался Беар, смахивая мечом грязь с сапог. – Уже идём.
Настреляв в ближайшем ельнике с десяток куропаток, Беар с Ашантом связали их, повесили на круп лошадей и поехали в лагерь.
