черно-белую фотографию: из глубины десятилетий ему улыбались два лица.
— Это они? — спросила Вэлери.
— Да, они, Исабель и Рафаэль, — взволнованно ответил Эндрю.
— Странно, — сказала Вэлери, — но то ли потому, что я знаю их историю, то ли потому, что читала твою статью, лицо этой женщины кажется мне знакомым.
Эндрю поднес фотографию к глазам и прищурился, тщательно ее разглядывая.
— Моя статья ни при чем, — проговорил он ошеломленно. — Мне это лицо тоже знакомо, и даже лучше, чем ты можешь себе представить.
— Как это? — изумилась Вэлери.
— А так… Что мне только не приходило в голову, только не это. Какой же я дурак!
Прежде чем войти в дверь здания по адресу: Восьмая авеню, 860, Эндрю пробежал глазами по черной надписи на фасаде: «Нью-Йорк таймс». Торопливо пройдя через вестибюль, он вошел в лифт и поднялся прямо в кабинет главного редактора.
Там он уселся напротив нее в кресло, не дожидаясь приглашения.
Оливия озадаченно уставилась на него.
— Вы прочли окончание моей статьи?
— Это именно то, чего я от вас ждала. Я отправила текст на верстку, и, если за день не произойдет ничего из ряда вон выходящего, статья выйдет в завтрашнем номере.
Эндрю подвинулся в кресле к ее столу.
— Вы знали, что совсем рядом с тем местом, где живет Ортис, есть деревня с вашим именем? Забавно, не правда ли?
— Допустим.
— Что-то вы не особенно удивились. Возможно, если бы деревня называлась Мария Лус, это было бы действительно необычно: деревня и вы были бы тезками.
Эндрю достал из кармана маленький конверт, вынул из него фотографию и положил ее перед своей начальницей. Она взяла ее и долго на нее смотрела, ничего не говоря, потом так же молча положила на стол.
— Узнаете эту пару? — спросил Эндрю.
— Я знаю, кто они, но их самих никогда не знала, — проговорила Оливия со вздохом.
— Эта женщина на фотографии так на вас похожа, что я даже решил, что это вы, только неведомо почему перенесшаяся в семидесятые годы. Вы все знали с тех пор, как Луиза сообщила вам, кто вы на самом деле, не правда ли, Мария Лус?
Мария-Лус встала и подошла к окну.
— Это произошло в кафе, где обычно собирались после занятий студенты факультета. Луиза часто туда приходила, но со мной не заговаривала. Забьется в угол и смотрит на меня оттуда. И вот однажды она подходит и просит разрешения присесть за мой столик. Мол, она должна рассказать мне нечто важное. Мне будет трудно это принять, но я должна об этом узнать… Моя жизнь полетела вверх тормашками: она рассказала мне историю Исабель и Рафаэля, моих настоящих родителей. Я не хотела ей верить. Узнать, что на протяжении двадцати лет твоя жизнь была сплошной ложью, что ты понятия не имела о своем происхождении, что ты любишь отца, который отчасти повинен в гибели родителей, — такое не умещается в голове. Осознать правду было для меня пыткой. Я не жалуюсь, мне выпал шанс, какого у других не было, а возможно, никогда и не будет: я сумела создать себя заново. В тот же день я покинула дом, в котором выросла, не сказав ни слова человеку, который меня вырастил. Я поселилась у моего тогдашнего бойфренда и подала заявление на стипендию в Йельский университет. Меня приняли, и я с головой погрузилась в учебу. Жизнь давала мне возможность выкарабкаться из всей этой мерзости, почтить память родителей, помочь им восторжествовать над теми, кто хотел навечно уничтожить память о них. Позже, заручившись поддержкой моих преподавателей, я добилась американского гражданства. Завершила учебу, поступила на работу в «Нью-Йорк таймс» — сначала стажером, а потом стала делать карьеру…
Эндрю взял фотографию Исабель и Рафаэля и еще раз в нее вгляделся.
— На эту мысль вас навело мое китайское расследование? Вы сказали себе, что если я один раз сумел найти следы похищенных детей, то и в Аргентине мне может улыбнуться удача?
— Именно такая идея у меня и созрела.
— От кого вы получили досье — от Луизы или от Альберто?
— От обоих. Связь с ними я никогда не прерывала. Луиза для меня как крестная мать. Если подумать, это так и есть.
— Вы пустили меня по следу Ортиса, как собаку, обученную выгонять зверя из норы!
— Я возненавидела его, но выдать сама никогда бы не смогла. Он меня воспитал, он меня любил, так что все куда сложнее, чем вы можете вообразить. Я в вас очень нуждалась.
— Вы отдаете себе отчет в том, что если мы напечатаем эту статью, то его скорее всего арестуют и он проведет остаток жизни в тюрьме?
— Я выбрала это ремесло из любви к истине, для меня это был единственный способ выжить. Я давно отвернулась от этого человека.
— Вы еще имеете наглость говорить мне об истине! Вы с самого начала мной манипулировали, все было подделкой: Мариса, Альберто, Луиза, то, что Ортиса будто бы опознали, когда он посещал клиента… Вы и так уже все знали, но вам захотелось, чтобы открытие сделал я. Чтобы журналист, не имеющий ко всему этому отношения, сложил за вас кусочки головоломки. Вы использовали меня и эту газету для вашего собственного расследования…
— Уймитесь, Стилмен, я поднесла вам на блюдечке самую лучшую статью во всей вашей карьере. Когда она выйдет, ваше китайское расследование останется смутным воспоминанием. Эта статья сделает вам громкое имя, вы знаете это не хуже меня. Но если истина вам дороже, то…
— Нет, уверяю вас, я не об этом. Лучше поговорим о вашей сестре. По словам Ортиса, его вторая дочь ничего не знает о его прошлом. Вы намерены сами открыть ей глаза или позволите прочитать обо всем в газете? Вы считаете, видимо, что меня это не касается, но подумайте хорошенько. Я знаю, о чем говорю, хотя не мне давать вам советы.
— Моя сестра все давно знает, перед отъездом из Аргентины я ей все рассказала. Я даже предлагала ей перебраться ко мне в США, но она отказалась. У нее ко всему этому иное отношение, она ведь его родная, законная дочь. Я не могу ее осуждать, как не виню и за то, что она отказалась от меня из-за выбора, который я сделала.
Эндрю пристально посмотрел на Оливию:
— На кого похожа ваша сестра?
— На свою мать. Анна невероятно красива. У меня есть ее фотография, сделанная в день ее двадцатилетия, — сказала Мария Лус.
Она обернулась, взяла с полки у себя за спиной фотографию в рамке и протянула Эндрю:
— Ее прислала Луиза, понятия не имею, откуда она у нее.
При взгляде на портрет молодой женщины Эндрю побледнел, как мертвец, и вскочил. Прежде чем выбежать из кабинета, он оглянулся:
— Мария Лус, обещайте напечатать мою статью, что бы ни случилось.
— Почему вы так говорите?
Эндрю не ответил. Оливия видела, как он, пробежав по коридору, выскочил на лестницу.
Эндрю пулей вылетел из здания газеты. Мысли в голове налезали одна на другую.
Он обернулся, услышав какой-то возглас. По Восьмой авеню к нему приближалась толпа бегунов. Все его чувства были обострены. Он понял: что-то тут не так.
— Еще рано, решающий день еще не наступил, — прошептал он, оказавшись среди огибавших его бегунов из передовой группы.
Охваченный паникой, он хотел было вернуться, спрятаться в здании, но бегунов было слишком много, и они мешали ему прорваться к дверям.
Внезапно Эндрю узнал в толпе лицо незнакомки из «Новеченто»: она быстро двигалась к нему. Из ее
