— Да-да, конечно, — марионеткой закивала репортерша, все еще пребывая в шоке от стремительного и смертельно опасного развития событий.
Будто остолбеневшая сразу после захвата Сова, простоявшая все это время неподвижно, как памятник самой себе, неожиданно опустилась на пол, уселась, подтянув ноги к подбородку и высказалась, как всегда, невпопад:
— Западня… он нас заманил в западню, из которой нет выхода…
Лицо убитого не было похоже на тот классический стереотип оборотня, навязываемый обывателем многочисленными мистическими романами и кинематографом. Никакой лохматости, звериной, заостренной морды, круглых волчьих глаз с вертикальными зрачками. На первый взгляд, да и при более внимательном осмотре оказалось, что у лежащего на полу мертвого тела самое обычное лицо, разве что, малость вытянутое вперед, да еще из-под губ поблескивали белоснежные, гораздо длиннее простых, человеческих, клыки. И еще необычными были глаза, когда-то разноцветные. Теперь на Голицына, осматривающего труп, невесело смотрел лишь один уцелевший, застывший, будто подернутый морозцем, светлый глаз.
Услышав слова Совы про западню, подполковник резко выпрямился, оборачиваясь к сидящей на полу девушке, и переспросил:
— Что значит — западня? Вы не могли бы изъясняться точнее?
— А то и значит, что выхода в прежний мир отсюда нет, — сердито отозвалась Сова.
И будто бы подчеркивая её неожиданно резкие слова, колокольным ударом раздался лязг металла о металл. Впрочем, звук этот, показавшийся чуточку зловещим в мистической потусторонней атмосфере Зеркальной Комнаты, имел самое естественное происхождение. Воронцов, стоящий поодаль от остальных, сменил в пистолете едва ли на четверть опустевшую обойму на свежую и привычно загнал в ствол первый патрон.
— Как же нет? — слегка удивленно спросил Алексей. — Вот же он — выход…
И штурмовик ткнул стволом пистолета в направлении черной бархатной портьеры, за которой, по его мнению, должна была находиться сауна в подвале 'Черного дома', наполненная жертвами только что ликвидированного субъекта.
— Вы не понимаете, — все так же сердито, но уже с каким-то оттенком безнадежности в голосе, сказала Сова. — Выход есть всегда, и отсюда тоже, но куда?..
— А можно пояснить так, чтобы мы поняли? — спокойно, но настойчиво переспросил Голицын.
— Можно… попробую. Видите — зеркала… в них отражаются варианты будущего… и прошлого тоже, будущее так же влияет на прошлое, как и прошлое на будущее…
Сова задрала голову и попыталась поймать своими круглыми птичьими глазами взгляд жандармского подполковника. На какую-то долю секунды ей это удалось, и девушка заметила в глубине глаз Голицына бешеную работу мысли. Приободренная этим, она продолжила:
— Я не знаю, как, но все эти варианты отражаются на нас, пока мы находимся здесь, в этой комнате. Меняется наше прошлое, меняется наше будущее, каждую секунду, каждое мгновение. Причем так, что это невозможно предугадать… без всякой логики… без всяких причинно-следственных связей…
'Какие она слова-то знает, — удивился Воронцов. — А по виду — шарамыжка шарамыжкой базарная… удачно как прикидывается…'
— Мы все-таки выйдем из Зеркальной Комнаты? — уточнил главное на сей момент Голицын.
— Конечно, — кивнула Сова. — Замкнутых пространств не бывает, бывают запертые, но это — открытое, без ограничений.
— И сколько же шансов на то, что там, — вмешавшийся вновь в разговор Ворон опять махнул пистолетом в сторону портьеры, — что там — сауна?
— Как в любой игре — пятьдесят на пятьдесят, — нарочито усмехнулась Сова. — Или сауна, или нет. И самое худшее, что я не вижу этих вариантов, как видела до сих пор.
— Послушайте, Кассандра, — спросил Голицын. — И сколько же людей знали про эту Зеркальную Комнату?
— Да все знали, — приподняла бровки Сова. — Только кто-то верил, кто-то пропускал мимо ушей. А таким вот, как тот Степка… им и дела никакого не было ни до зеркал, ни до вариантов будущего. Пожрать, выпить, с женщиной покувыркаться… ну, еще иной раз показать своим дружкам, какой за ним папашка стоит — вот вся его жизнь.
— Наверное, потому, что знали все, не знала моя служба, — хмыкнул недовольно подполковник. — Значит, выхода отсюда, да и того, что с нами произойдет, ты теперь не видишь?
— А я и раньше не видела, — успокоившись немного, честно ответила Сова. — Чувствовала, знала, ощущала… но ведь это — совсем не то, что видеть… по-вашему…
— Но здесь оставаться тоже не имеет смысла, — Голицын, выслушав девушку, просто принял её слова к сведению, теперь предстояло не говорить, а действовать.
— Так чего проще? — спросил Воронцов, привычно уже тыкая стволом в сторону портьеры. — Выходим и — смотрим…
— А если попадаем не туда? — спросила Сова.
— А там и увидим — куда, — железно возразил Алексей.
— Ну, что ж, так и поступим, — согласился жандарм и двинулся было к выходу.
— А как же я? — жалобно спросила Нина, стоя практически на одной ноге, сжимая в руках туфельку с обломанным каблучком.
— Милая барышня-репортер, снимите вторую туфельку и выбросьте обе, — посоветовал Голицын чуть язвительно. — Прогуляйтесь немного босиком, в газетах пишут, что это полезно…
— Полезно — это когда по земле или по траве, — возразила рыженькая, все-таки следуя совету подполковника. — А тут вон — пол какой…
В самом деле, пол в комнате был странный. Где-то в глубине её и под зеркалами лежал темный холодный мрамор самых различных оттенков — от серого до бордового, а вот ближе к выходу, к портьере почему-то были настелены обыкновенные крашеные суриком и казавшиеся теплыми доски.
— Не капризничайте, — попросил жандарм, понимая, что Нина просто нервничает. — Сейчас выйдем и отыщем вам какую-нибудь обувку, снимем с кого-нибудь, в конце концов…
— Я в обуви с покойников ходить не буду, — решительно заявила девушка, вспомнив трупы возле бассейна и на постели, и даже попятилась от выхода, будто там, сразу за порогом, её ждал десяток мертвецов, обутых в туфельки всех размеров и фасонов.
В пол-уха прислушивающийся к маленькой перепалке репортерши с подполковником Ворон презрительно хмыкнул. И неожиданно его поддержала Сова:
— Тоже мне… а я бы вот не побрезговала такими сапожками, да только не по ноге они, размерчик не мой…
Она указала на разлохмаченные пулями, но уже переставшие кровоточить ноги убитого, обутые в очень добротные остроносые полусапожки на небольшом каблуке, сплошь обвешанные металлическими побрякушками.
— Ну, уж с этого-то я бы точно ничего не взяла, — передернула плечами Нина. — До сих пор дрожь пробирает, как его лапу на шее вспомню…
— Достаточно, — остановил разговорившихся женщин Голицын. — Ворон, ты первый…
…за бархатной черной портьерой оказалась пустая, запыленная и плоховато освещенная единственной лампочкой без абажура, висевшей под потолком, комнатка. Ни кафельным, с подогревом, полом, ни бассейном здесь и не пахло.
— А если еще раз? — задумчиво произнес подполковник.
Алексей послушно три раза подряд сдвигал и задвигал импровизированный занавес, но ничего не изменилось, всякий раз открывался унылый вид на пустынную комнату, больше всего похожую на заброшенную подсобку.
— А если зайти туда и вернуться? — продолжил Голицын.
— Только лучше всем вместе, — предупредила Сова.
— Разумеется, — согласился жандарм. — И без того для хождения по лабиринтам настроение не самое лучшее, а если при этом еще и размышлять, куда подевались остальные и как им теперь без нас…
