нем уже при сером свете дня. Перехода этого — от темноты к еле внятному, слабому, но все-таки свету — никто не заметил. А вот изменения, произошедшие с городскими улицами, приметили все. И Голицын, и Ворон обратили внимание, что часть домов, мимо которых они проезжали, выглядят заброшенными, будто лет сто в них не живут люди, а часть — свежими, едва ли не только-только отремонтированными, но — все равно пустыми и безжизненными. На отдельных участках дороги лежал небольшими кучками строительный мусор, а некоторые были чисты, как после тщательной дворницкой уборки перед проездом высокого начальства. Тем не менее, это был их знакомый город, с теми же улицами, домами, проулками, что и прежде, вот только до сих пор нигде они ни разу не заметили, даже мельком, ни одного человека.
— Дальше попробуем свои ходом, — решительно сказал Голицын, открывая дверцу машины. — Может быть, встретим кого, кто сможет хотя бы немного нам разъяснить, куда же мы попали. Во всяком случае, к центру дойти надо бы, посмотреть, что же там…
— А как же я? — жалобно спросила рыжая репортерша, все еще пребывая в босом состоянии.
— По домам сейчас ходить не стоит, — задумался подполковник, рассуждая вслух, где же можно добыть обувь для попутчицы. — Как считаешь, Ворон?
— Я бы не стал туда соваться, — кивнул Алексей. — И так странного выше крыши…
— Кстати, а ты в багажник не заглядывал? — поинтересовался у него Голицын, прекрасно помня, что делал Воронцов, сойдя с крыльца 'Черного дома'.
— Не до того было, — покивал головой штурмовик. — Вы тутже сели и поехали. А надо бы посмотреть.
Выбравшись из автомобиля, они окружили его заднюю часть, почему-то всем хотелось едва ли не лично проинспектировать содержимое багажника чужой машины, будто там мог найтись ответ на вопрос, куда они попали, ну или, на худой конец, специальный комплект летчиков или полярников для выживания в экстремальных условиях.
К сожалению, ничего интересного в багажнике не нашлось. Пара пустых, пованивающих бензином, канистр, непременный трос, какие-то грязноватые тряпки, брезентовая промасленная рукавица и — счастье для Нины — две пары коротких резиновых сапог, этакий дачный вариант, черного и зеленоватого цвета.
— Да уж, к такому платью — самое то, — истерически хихикнула репортерша, вертя в руках болотного цвета сапожки, они более подходили ей по размеру, чем черные.
Все еще оставаясь в вечернем платье с обнаженной по самые ягодицы спиной, разрезами до верхней части бедра, Нина мечтала, как о несбыточном, о собственном стареньком рабочем комбинезоне и стоптанных, тяжелых пролетарских ботинках, оставленных ею, казалось бы, совсем недавно в кабинете жандармского подполковника.
Молчавшая все это время Сова отошла на пару шагов в сторону и присела на корточки у стены дома, подметая подолом цветастой юбки довольно чистый тротуар. Подполковник, подал репортерше руку, помогая для пробы сунуть ноги в сапоги, а Ворон… на что отвлекся в этот момент Алексей, он и сам бы не мог сказать, но момент появления странной колонны они все прозевали, как зеленые, лопоухие новички- первогодки.
А колонна людей, выстроенных по четыре в ряд, неслышно, как призрак, вынырнула из недалекого подземного перехода, зияющего глубокой темнотой в сером свете дня. Слева и справа от колонны шли молодые солдатики в странной униформе без погон, с непривычными, короткими автоматами с большими круглыми магазинами-дисками, небрежно взятыми наизготовку.
Шедшие в колонне, высокие и не очень, широкоплечие и сутулые, худые и плотные, люди были одеты в потертые старые ватники синеватой расцветки, разномастные фуфайки и штаны, ботинки, сапоги, калоши на босу ногу. На головах у них, как бы подчеркивая принадлежность к единой категории граждан, были измятые, плохонькие ушанки. Передвигались конвоируемые чуток заторможено, будто изможденные непосильным трудом, безмерно уставшие люди, едва поднимая ноги, пришаркивая при ходьбе, но по- настоящему смертельно изможденных, дышащих на ладан, в колонне не было.
Замершие у раскрытого багажника Голицын и Нина, откинувшийся к стене, успевший все-таки достать пистолет, Воронцов и присевшая Сова растерянно наблюдали, как мимо проходят непонятные люди, так похожие и одновременно такие отличные от арестантов их мира. А со стороны колонны уже пахнуло тяжелым запахом давно немытых тел, дрянной, вонючей махорки, плохой пищи, сапожной ваксы и скипидара.
Все это было настолько реально, близко и приземлено, безо всяких мистических фокусов, что ни Голицын, ни Ворон не могли понять, почему же ни конвоируемые, ни солдаты не обращают ни малейшего внимания на странных людей, замерших у странного автомобиля в нелепых позах. Будто придавленные внезапностью появления колонны, ни подполковник, ни штурмовик даже не пытались сменить неудобные позы, а девушки просто повторили за своими мужчинами детскую команду: 'Замри'.
Колонна проходила мимо, слышно было тяжелое, хрипловатое дыхание конвоируемых, шарканье сотен ног, перемешавшееся с довольно бодрыми шагами конвоиров, прикашливание, редкие плевки на асфальт. И больше — ни слова, ни звука, ни окрика и — никакого внимания по сторонам, будто двигались они в тесном — полметра до стен — тоннеле, не видя и не слыша ничего в окружающем мире.
— Человек пятьсот, — будто выплюнул из себя слова Ворон, когда колонна втянулась в далекий, едва видимый подземный переход на противоположной стороне улицы. — И всего двенадцать конвоиров.
— Мне почему-то показалось, что их вывели из преисподней… вроде бы, как на прогулку, — приходя в себя, задумчиво проговорил подполковник, все еще глядя в черный зев подземелья, где только-только скрылась колонна. — Пять минут на свежем воздухе и — обратно, к адским котлам и сковородкам…
— Вам, жандармам, виднее, где ад, а где рай, — нервно засмеялась Сова, подымаясь на ноги, видно было, что утратив свой редкостный дар предвидения, девушка находится не в своей тарелке, хотя и старается вести себя, как обычно.
— У вас обывательское предубеждение к нашей службе, — мягко возразил Голицын. — Ни с адом, ни с раем при жизни жандармы не общаются. А что бывает после смерти, знают лишь умершие…
— Хотите сказать, что все мы еще живы? — продолжила Сова. — Нас не порвал оборотень и не валяются наши тушки в Зеркальной Комнате в то время, пока души разгуливают в этом странном чистилище?
— Православие не признает чистилища, — пожал плечами подполковник и, завершая теологическую тему, спросил: — Наверное, сейчас не время для разговоров на такие темы. Надо идти…
— Куда и зачем хотелось бы знать, — окончательно приходя в себя, спросила Сова.
— Пока идем в центр города, — как маленькой, объяснил ей Голицын, изо всех сил стараясь не допустить конфликтов в их маленьком отряде в самом начале пути. — А в центре — посмотрим. Или вы хотите предложить что-то другое?
— Куда ни кинь, повсюду клин, — пошевелила плечами Сова. — В центр, так в центр.
Но прежде еще предстояло приобуть рыжую репортершу, ведь заставить её шагать в резиновых сапогах на босу ногу, пусть и по ровным городским улицам, означало сбитые ноги, кровавые мозоли и полную не транспортабельность в ближайшие часы. Выручила солдатская смекалка Ворона. Помыслив всего пару минут, он отхватил ножом от подола платья Нины два примерно одинаковых куска черного шелка и моментально научил репортершу наматывать эти импровизированные портянки.
— Шикарно, — сказала она, притопывая сапогами об асфальт и демонстрируя изрядно обнажившиеся красивые ножки. — В шелковых портянках, кажется, только литературные персонажи мечтали ходить. Мне не хватает бриллиантовых подвесок…
При упоминании бриллиантов Голицын и Воронцов мельком переглянулись, но говорить ничего не стали.
— Милая барышня, как только окажется, что в дома заходить безопаснее, чем находится на улице, я лично вам подыщу достойную обувь, — разразился высокопарной тирадой подполковник.
— Интересно, а как мы это узнаем, не заходя в дома? — съязвила Сова.
— Узнаем, — твердо, как подобает командиру, пообещал жандарм. — А сейчас — вперед…
…Примерно через час, если судить по бесстрастно тикающему на руке подполковника хронометру, они вышли к широкому и длинному проспекту. Впереди было едва ли не вдвое большее расстояние до центральных улиц и площадей, но девушки уже заметно устали, не привычные к длительным пешим
