— Но, если в остальном мире всё по-прежнему, а вот только наш город таким стал, то почему люди здесь продолжают жить? Среди всяких опасностей, без удобств, без нормальной пищи, — задумчиво спросил Голицын.
— Уйти-то можно, — согласился Дядя. — Вот только не всех город выпускает, ну, так же, как не всех извне в себя впускает. Говорят, по окружной дороге можно сутками ездить, если с той стороны, а в город въехать так и не суметь. Да и еще… ведь от добра добра не ищут. Тут люди уже которое поколение живут, привыкли, приспособились, другой жизни не видели и не знают, и сколько им не рассказывай про солнышко, дожди, снег… ну, не нужно им какое-то непонятное солнце, если они его в глаза не видели.
— А сюда, значит, извне все-таки попадают люди? Обыкновенные, не потусторонние, как мы? — спросил Ворон.
— Попадают, да еще как, — кивнул Дядя. — Особенно поначалу, кто только не рвался… и ученые, поглядеть, что тут да как, и военные, имущество свое прибрать, и так — любители острых ощущений. Считать, конечно, никто не считал, но мне думается, один-два из сотни пройти смогли. А вот дальше…
Тут же как. Зайдешь в один дом, все чисто, тихо, можешь даже пожить остаться недельку-другую, пока не надоест. Телефон, опять же, работает, звони в любое место. Водопровод во многих домах функционирует. Вода, правда, плохая, грязная, но… для бытовых-то удобств вполне подходящая. А в соседний, или через один-два, дом зайдешь, тут тебя и ногами вперед вынесут, если будет кому выносить. И непонятно почему. Нет никаких закономерностей в этих странных ловушках.
Потому добытчики, те, кто в городе шурует, смертники. Сами это знают, и редко кто до серьезных годков доживает, всего ведь предусмотреть невозможно. Но ходят упорно, кто сам по себе, кто по заказу железнодорожных… а те, по большей части, сами заказы получают от иногородних.
Вопросец ваш общий, от обоих, предупрежу. Конечно, ученым всяким жуть, как интересно было, что же у нас происходит, да как такое возможно, но… Что тут сказать? Аппаратура, которую они иной раз сюда протаскивали, показывает, что всё в городе нормально. И радиации особой нет, и каких-то канцерогенов и мутагенов… черт разберет эти слова, но все это значит только одно — нормально всё в городе. Ученые эти отколупнут, бывало, на анализ кусок от кирпича, а анализ показывает, что камушку этому полторы тысячи лет. От соседнего дома отколупнут, а тому — и полусотни лет не наберется.
Вообщем, из-за таких вот загадок и погас как-то научный интерес к нам. А какой может быть интерес к сплошной загадке без разгадок? Да никто и не в обиде, меньше заморочек без этих-то умников. А военные… те из-за другого утихомирились.
Как получалось. Шлют они полностью снаряженную группу из лучших бойцов спецназа. Задача — тьфу для таких профессионалов. Пройти через пару районов, добраться до лаборатории какой-то секретной или заводика, на котором вояки заправляли, взять оттуда то ли записки, то ли какие результаты экспериментов, а может и какие готовые изделия не громоздкие и — вернуться. А группа исчезает. Как сахар в горячей воде, растворяется без остатка. Не то, что тел, ни оружия, ни кусочка амуниции, ни даже следов от стоянок их не остается. Даже передать ничего не успевают, как и что тут происходит. Радио-то в городе совсем не работает, не пропускает волны ни туда, ни оттуда. Пробовали через городские телефоны связь держать, так еще хуже выходило. Любой почти звонок — минус человек из группы.
Вот так и успокоились, чего ж людей гробить, да и не людей жалко стало, а то, что безрезультатно. Правда, бывает и до сих пор, раз-другой в год кого подсылают… или по их же просьбе любители приключений забредают. Но с такими тут разговор короткий… да и не у нас, у самого города'.
Не сказать, что Голицын и Ворон слушали Дядю раскрыв рты, им по своему предыдущему статусу жандармского подполковника из отдела неординарных расследований и штурмовика с огромным боевым опытом не положено было открыто выражать свои эмоции. Но вот впитывали они все, что говорил абориген, как сухая губка воду. Это могло, да и обязательно пригодится им в сложившихся жизненных обстоятельствах, поможет избежать многих обязательных в начале любого нового пути глупых ошибок.
— Получается, что обратной дороги нам нет? — почему-то решил в завершение сегодняшнего, первого обстоятельного разговора спросить Алексей.
Сейчас его по непонятной причине больше волновало не возможное возвращение, а то, как сложатся здесь его отношения с мулаткой, ничего не подозревающей об их предыдущей, казалось бы случайной, встрече в дебрях Африки.
— Дорога-то, наверное, через все тот же 'Черный дом' проходит? — риторически спросил Дядя, которого Голицын уже успел просветить по некоторым деталям их попадания в город. — А к 'Черному дому' вам еще дойти надо. Вопросец пока самый сложный для вас. Вы же сюда больше ехали, чем шли, и шли потом по трассе, а это — разговор особый, ну, да еще и новичкам везет, вот и проскочили без потерь. Ну, или почти без потерь. Девка-то ваша оправится через сутки, может, и пораньше, у нее только кровопотеря большая, а так — пустяки. А вот обратно только идти придется. Как доберетесь? И дойдете ли вообще? У нас на такие рейды, да еще и за город, не всякий добытчик вызовется. А вы все пока еще здесь, у нас, зеленые…
И в самом деле, ни Голицын, ни Ворон, ни кто-то из девушек не имели даже минимального опыта выживания в таких экстремальных, непредсказуемых условиях. Наверное, лучшим выходом было пожить хотя бы несколько недель в городе, освоиться с местными условиями, подготовиться к переходу.
— Ну, ладно, разговоры разговаривать бесконечно можно, — прервал сам себя Дядя. — Теперь надо перекусить, что там успели девки приготовить, помыться да отдыхать…
— А почему же девки? — поморщился от такой явной вульгарности аристократ.
— А как еще? — искренне удивился Дядя. — У нас такое обращение всегда было, ничего обидного, девки, пока молодые, и мужики…
— Ну, если только всегда, — вскинул подбородок Голицын, давая понять, что ему все равно не нравится такое обращение к женщинам, и сам он будет тщательно оного обращения избегать.
На аскетичные, больше всего похожие на тюремные, крепящиеся к стене нары настелили отличные матрасы с какой-то мягкой и упругой одновременно синтетикой внутри. В самой дальней от входа в штабное помещение комнатке легли женщины, Нина и Сова, во второй устроились мужчины вместе с Дядей, который, похоже, ради них пожертвовал плотскими удовольствия с Жанеткой. Во всяком случае, его постель была вдвое шире, чем все остальные в комнате и явно предназначалась не одному человеку. Мулатку же абориген отправил дежурить в аппаратную. 'Пусть последит за приборами, там и вздремнуть есть где', — коротко пояснил Дядя, но все, конечно, поняли, что караулить Жанетка будет не показания вольтметров и амперметров, а их самих, нежданных гостей. И то правда, мало ли кто чего задумает учудить ночью? Тем более, что девушка захватила с собой компактный, но грозный на вид пистолет-пулемет, казалось бы, совершенно излишний в изолированном от внешнего мира подземелье. 'Ночь — время особенное, — туманно пояснил Дядя. — А с оружием спокойнее всегда…'
Впрочем, если верить все тому же аборигену, ночи в городе отличались от дня лишь сменой серого неба на очень темно-серое. Ни Луны, ни звезд сквозь загадочный покров видно не было, как и не пробивались к земле уже который год солнечные лучи.
Измученная долгим днем, полным неожиданных встреч, открытий и прикосновений к тайнам, не менее долгой ночью, проведенной в 'Черном доме' и успокоению нервов тоже не способствующей, рыженькая репортерша уснула мгновенно, что называется — без задних ног. Прилегши на правый бок, она на том же, казалось, боку и проснулась утром, ни разу не пошевелившись за долгие без малого десять часов. И снов не видела, как бы не старалась что-то вспомнить на утро.
А вот Сова, изобильно напоенная за ужином красным вином для скорейшего восстановления потерянной крови, спала беспокойно, то и дело переворачиваясь со спины на живот, сворачиваясь калачиком и снова распрямляясь. Может быть, её беспокоил порез на ноге, может быть, туманные, полные неясных намеков сновидения, но и она утром ничего не могла вспомнить из, кажется, увиденного.
Лучше и спокойнее всех собравшихся в бомбоубежище спал Воронцов. За годы солдатской службы у него выработался иммунитет и к нервным встряскам, и к условиям отдыха, лишь бы достаточно было времени на сон, а здесь его никто не собирался будить по 'подъему' или чужими выстрелами поблизости.
Долго не мог уснуть подполковник Голицын, хотя никогда не жаловался на нервы, находясь едва ли не с юношеского возраста на работе особых служб. Но в данный момент вся его закалка не помогла, и Князь
