три патрона. Стоя, с колена, лежа, потом — в простом движении, потом — в сложном зигзаге… Особенно разбежаться в подземелье, конечно, было негде, но чертовски приятно было слышать восхищенные ахи репортерши, смешки Совы, нарочитые рукоплескания Голицына, но самым чувственным для Ворона признанием оказались слова Жанетки: 'Ну, ты и выдал…'
Впрочем, Алексей и сам всё делал с огромным удовольствием, припомнив, что не тренировался в стрельбе с самого момента загрузки в геликоптер при возвращении из рейда. Пяток пуль по ногам оборотня в 'Черном доме' за серьезную работу Ворон никак не считал. И вот только здесь, в подземелье, натешился от души.
— Ай, красота! — оценил Дядя, когда штурмовик в хорошем темпе, но при этом вовсе не торопясь, закончил расстреливать сорокапатронный магазин и расположился за простым канцелярским столом, превращенным в оружейный для разборки и смазки автомата. — Но… вот только не говори мне, что у вас, там, так любой солдат может…
— Конечно, не любой, — удивленно пожал плечами Ворон. — В штурмовые батальоны любого и не возьмут…
Видимо, тогда Дядя и решил, что с ним пойдет наверх именно Алексей, хотя для себя результаты стрельбы Ворон оценил, как посредственные, все-таки в первый раз с новым, абсолютно незнакомым оружием добиться чего-то существенного, ну, хотя бы половины 'смертельных' попаданий, было трудно. Но… 'Повидаться надо с одним человечком, — туманно сказал тогда хозяин района. — И для вашей пользы тоже… человечек этот очень даже помочь может, надеюсь… а уж если не он, то кто же?..'
— У тебя с ним встреча назначена? — поинтересовался Голицын, казалось бы, просто так, для поддержания разговора.
— Учтите! — Дядя строго глянул на подполковника и Ворона. — В городе уже давно никто никому встреч не назначает. А уж чтобы к определенному времени… у добытчиков это вообще за скверную примету держат, если пообещаешь: 'Буду там-то через такое-то время…'. Убить не убьют, но обидятся на тебя за это сильно.
Немного помолчав, абориген, как бы подчеркивая свои только что произнесенные слова, добавил древнюю сентенцию:
— Знают двое — знает и свинья…
И эта, казалось бы до дыр затертая поговорка, прозвучала от Дяди, как гамлетовское 'Быть или не быть?'
'Наверное, много здесь народу легло от засад, — подумал Ворон, неторопливо прохаживаясь по стволу автомата шомполом. — Ведь в пустом городе, подишь ты, как удобно залечь где-нибудь на чердаке со снайперкой и просто подождать, пока назначивший встречу придет в нужное место…'
… они вышли на поверхность через второй, запасной, как называл его Дядя, вход, который тянулся от самых штабных комнаток, через два шлюза с герметичными дверями, длиннейшим коридором, обложенным почему-то ярко-желтым кафелем, без малого километра на два, и заканчивался в простецкой на вид трансформаторной будке, лишенной своего электрического содержимого. Приземистая будка из хорошего силикатного кирпича стояла в самом центре обширного дворика, далеко от домов. 'С умом как тут все устроено, — подумал Алексей. — Разбомби хоть дотла все эти многоэтажки, до трансформаторной хорошо, если обломки кирпичей долетят, а сама будка — ну, кому она нужна?' А хозяин района долго, на взгляд Ворона, так излишне долго разглядывал через хитрую перископную систему и сам двор, и окружающие его дома, и небольшой, с трудом проглядываемый участок далекой отсюда улицы. Но Алексей терпеливо ждал, когда же Дядя даст команду на выход, понимая, что местному, знакомому со всеми странностями города человеку надо в такой ситуации довериться полностью.
Небо над головой оказалось все такое же мрачно-серое, как и в первый день пребывания в городе, но сегодня оно странно клубилось непонятными завихрениями, напоминая картину абстракциониста, выполненную в единой серой цветовой гамме, но настолько причудливую, что захватывало дух. На безмолвный вопрос заглядевшегося на небо Ворона Дядя, также без слов, только легонько махнул рукой, мол, бывает и не такое, но ничего особенного от этого ждать не надо.
Вокруг было, как обычно, тихо и успокоительно тревожно. Хозяин района перед тем, как двинуться через пустынный двор, взял наизготовку свой карабин, и Алексей повторил за ним движение со своим оружием, теперь уже неплохо знакомым 'калашом'.
— Глянь, — подсказал Дядя, едва они выбрались через узкий проход между стенами двух домов на обочину широкого, наверное, когда-то оживленного шоссе. — Вот там…
Карабин на открытом пространстве прозвучал вовсе не так грозно и солидно, как штурмовка, точнее, автомат-'калаш' Ворона в подземном тире. Алексей проследил взглядом, как от панельной стены довольно далекого дома брызнули осколки. Рядом с образовавшейся щербинкой, меткой от пули, за стеклом обыкновеннейшего окна клубилась, извивалась тьма, резко отличающаяся от окружающей её серости небо и стен, похожая на разлитые внутри дома непроницаемые и слегка взбаламученные чернила.
— Такое редко увидишь, — пояснил Дядя. — Это — смерть, в дом входить нельзя, ну, если, конечно, хочешь прожить подольше. Обычно она себя так не показывает, видать, в твою честь проявилась…
Ворон усмехнулся в ответ на незамысловатую шутку:
— Жизни не хватит, все это понять и прочувствовать…
— Поэтому вам пока что в одиночку по городу шляться не стоит, — коротко кивнул Дядя. — Мы-то здесь с рождения обитаем, насмотрелись…
Они выбрались на широкую, хорошо сохранившуюся трассу, и хозяин района повел Алексея прямо посередине, по ярко-белой, разделительной двойной полосе, нанесенной поверх асфальта.
— Зона безопасности, — пояснил Дядя, уверенно хромая вперед. — На сквозных, через районы, а то и весь город, трассах друг в друга не стреляют. Иначе бы… сам понимаешь, засядь кто с оптикой на верхних этажах, вон, любого дома и отстреливай бредущих из пустых районов добытчиков. Ну, а подельнику только и останется, что подбирать вещмешки, да тащить в укромное место.
Пока они шли по открытому со всех сторон шоссе, начало не резко, но как-то очень быстро темнеть. Воронцову это почему-то напомнило, как плавно, но проворно орудовал реостатом театральный электрик, гася свет в зале перед началом представления.
— Ты говорил, по ночам всякая нечисть оживляется, — как бы в пространство, поглядывая прямо перед собой сказал Ворон.
— Оживляется, но в жилой зоне нечисти мало. Считай, что и нет совсем, а мы — уже на границе, — разъяснил свои давние слова Дядя. — Сейчас институт Физики пройдем и выйдем к вертепу, а это уже — другое дело…
Огромное, внушающее почтительный трепет и уважение своей фундаментальностью, массивностью и основательностью старинное, но вовсе не старое здание института отделяла от шоссе ажурная решетка, чем-то похожая на ту, что окружала дряхлый особнячок, возле которого встретил Дядя пришедших из иного мира. Вот только эта ограда была проржавевшей едва ли не дотла, и на чем она ухитрялась держаться, было непонятно. А через пару сотен метров решетка переходила в огромные, такие же фундаментальные, как само здание, ворота, выкрашенные когда-то голубой краской, и колер этот невероятным образом сохранился до сих пор. У ворот, в быстро сгущающейся темноте трудновато было разобрать, маячила какая-то очень знакомая фигурка, и лишь подойдя поближе Ворон признал — Жанетка. Она стояла, подпирая плечами крашеный металл, согнув левую ногу в колене и упершись каблуком в полотно ворот. Взгляд мулатки был устремлен куда-то далеко-далеко, в неживое, темно-серое пространство города.
— Призрак, — успел сказать слегка отставший Дядя до того мгновения, как Алексей повернулся к нему. — Безобидный, но, знаешь, лучше не трогать. Она здесь частенько стоит, памятное для нее местечко, вот, видимо, флюктуации всякие и сгущаются…
Они прошли мимо, но так близко от призрака, что Ворон смог разглядеть не только то, что одета Жанетка не в привычные куртку-брючки, а в какой-то странноватый, будто размытый по краям балахон с камуфляжными разводами, но и то, что её пушистые ресницы в темноте, казалось, светятся легким флюоресцирующим светом. Впрочем, и в бесформенном, скрывающем очертания тела балахоне мулатка выглядела соблазнительно, как выглядела бы, наверное, в любой, самой затрапезной одежде.
То ли отвлек призрак, то ли так получилось благодаря городским странностям, но вертеп Алексей приметил, когда они подошли уже совсем близко к ржавым и разномастным листам металла, ограждающим
