попросила того побыстрее принести хотя бы водку.
Поразглядывав пару минут девку мутноватыми, явно плохо соображающими, где он находится и с кем хочет пообщаться, глазами, Силантий придвинулся к столешнице и тяжело навалился на нее грудью, стараясь при этом заглянуть Махе в глаза:
— Ты же тут недавно с Хромым ходила?
Вытаскивая из брошенной на стол полупустой пачки сигаретку, Маха не сразу отреагировала на вопрос, сперва не спеша закурила, выпустила дым в потолок, оглядела зал, и только потом, не глядя на Силантия, как бы все еще думая о своем, негромко сказала:
— Ходила…
— Вот, значит, как, — Силантий опять попробовал поймать взгляд Махи, и опять ему это не удалось, но он все-таки продолжил: — А Хромого с тех пор никто не видел.
— Видели, — все так же, вроде бы только для себя, проговорила Маха. — В квартале у заводчан видели. И, говорят, не так давно.
— После вашего рейда — не видели, — наливаясь непонятной даже самому черной яростью, на выдохе уточнил Силантий. — Ты с ним ушла, и его не видели больше.
Маха равнодушно пожала плечами. Ей был неприятен этот немытый, опустившийся, воняющий плохим спиртом и немытым телом человек. И расспросы его о Хромом были неприятными, ведь Силантий ни минуты не сомневался, что Маха виновата в исчезновении известного многим бригадира добытчиков, он подсел не для того, что бы выяснить судьбу Хромого, а с простой и невнятной целью — поскандалить, отвести душу и еще разок привлечь к себе внимание тех, кто изредка наливал ему за свой счет стаканчик другой. И Маху выбрал своей целью только потому, что она казалась ему неприятной своей независимостью, денежным карманом, да и вообще, была не такая, как все.
— Не хочешь отвечать? — угрюмо поинтересовался Силантий, распаляясь еще больше из-за пренебрежительного молчания девки. — А почему не хочешь мне отвечать?
— А тебе не кажется, уважаемый, что не стоит приставать с расспросами к человеку, если он не хочет тебе отвечать? — возник возле столика Павиан, как обычно, одетый пестро и безалаберно в цветастую жилетку на голое тело, наброшенный на плечи бушлат, явно взятый напрокат в котельной, малиновые грязные шаровары и обрезки резиновых сапог.
Силантий, слегка затихая, мрачно поглядел на него снизу вверх, потом сверху вниз, тяжко вздохнул, желая высказать очень много про таких вот, которые… но у входа в служебные помещения уже маячили трое плечистых парней с дубинками и при ножах напоказ, в поясных ножнах. Это был основной и очень весомый аргумент хозяев вертепа, хотя и Павиан в драке вполне мог постоять за себя, несмотря на свой несерьезный внешний вид. Злость на себя и на всех окружающих, подымавшаяся в Силантии девятой волной, выплеснуться так и не смогла. Против троих постоянных бойцов вертепа во главе с ряженым Павианом это было бессмысленно и чревато серьезными увечьями.
— А может, она хочет ответить, да только сказать нечего? — неожиданно обрадовался найденной формулировке Силантий. — Вот и молчит… да и тебя, вроде, не звала, так?
— Меня звать не надо, — слегка обиженно ответил Павиан. — Я сам прихожу. А ты знай, Сила, свое место. Здесь, за столиком, люди деньги платят, чтоб просто в покое посидеть, без твоей глупой компании. Да и вообще, чего я тебя учу жизни? или ты у нас первый раз?
— Ха! деньги платят! — немедленно отозвался Силантий, воодушевленный собственной находчивостью. — А раз я без денег, то должен сидеть в темном уголке на вонючем коврике? А вот откуда у нее деньги? Тебе-то, Павиан, все равно, лишь бы платила, а я, может, завтра в рейд, а кто мне спину прикроет в пустых кварталах?
— А ты божий дар с яичницей не путай, и чужие монеты со своей спиной тоже, — самоуверенно заявил Павиан, желая все-таки уладить дело миром, без мордобоя и вывода из зала Силантия, хотя тот уже изрядно поднадоел распорядителю. — Вот уж кто-кто, а она твою спину прикрывать в жизни не будет…
— А я не за себя беспокоюсь, — ответил Силантий, чуток успокаиваясь и, казалось, ввязываясь в дискуссию, в которой рассчитывал победить 'глупого' холуя. — Она вот с Хромым ушла, а вернулась одна, кто следующим будет?
Павиан, еще с первых слов сообразив, что его втягивают в бессмысленную и бесцельную дискуссию, оглянулся, подавая условный знак стоящим у служебного входа помощникам. Вместе они за пару секунд скрутили бы Силантия и вывели того вон, что бы больше уже не впускать в вертеп, по крайней мере месяц, но…
— Ты гляди, что у нее своего, — не заметив павианьего сигнала, продолжал разглагольствовать Силантий, чувствуя, как привлекает своим скандальчиком внимание ближайших столиков. — Где она монетки взяла? у кого? а вот такой нож откуда? и курит она что?
Он кивнул на лежащий на столешнице и в самом деле необычный, длинный, узкий нож, больше похожий на стилет, который Маха выложила, как прибор, к обеду. Большинство посетителей вертепа так поступало, используя собственные ножи, ложки, а некоторые снобы и вилки приносили, чтобы не сомневаться в качестве помывки местных.
Остановив легким движением руки готового отдать заключительную команду своим помощникам Павиана, Маха быстро взяла в правую ладонь нож, незаметным движением освободив его от простых кожаных ножен. Какое-то мгновение-два в свете тусклых, запыленных и от века грязных лампочек блестела отменная сталь, а потом лезвие по самую рукоятку вошло в столешницу, сколоченную из толстенных слегка обструганных и отшлифованных сотнями человеческих локтей досок. Пробив сантиметров десять дерева насквозь, нож застрял, кажется, намертво, только тонкая, под девичью ладошку рукоятка торчала из столешницы, как некое редкостное, экзотическое украшение стола. Силантий и Павиан замерли с полуоткрытыми ртами. Конечно, половина гостей вертепа смогла бы при желании и соответствующем желанию настроении пробить узким лезвием насквозь такую вот столешницу, но… Во-первых, любому из них потребовалось бы, как минимум, встать, да и богатырский замах для этого был неизбежен, а, во-вторых, щуплая, маленькая девчонка никак не вязалась в понятиях мужчин с силой, а тут — почти без замаха, без требующегося напряжения и целеустремленности, без резкого выдоха и издавания дурацких, подбадривающих себя звуков.
— Вытащи, — коротко кивнула Маха на рукоятку ножа.
Слово прозвучало негромко, но настолько требовательно и властно, что Силантий невольно отшатнулся на спинку стула, а Павиан, качнув головой, сделал обратный знак своим помощникам, чтоб не подходили близко. Похоже было, что девка эта и без посторонней помощи справится не с одним, а может и не с двумя такими вот Силантиями. Воспользовавшись замешательством растерявшегося добытчика, Маха не стала ожидать его дальнейших действий, а просто взялась за рукоять ножа тремя пальцами, даже не упираясь локтем в стол, и… через мгновение лезвие вновь блеснуло в свете ламп.
Аккуратно и деловито вложив нож в ножны и пристроив его на то же место, где он лежал до этой потрясающей воображение демонстрации, Маха, уже не обращая внимания на Силантия, этак спокойненько попросила Павиана:
— Поторопи, пожалуйста, мальчика, а то он где-то застрял, может, просто подойти стесняется?
— Сию минуту, — выговорил Павиан те слова, с которыми он обращался только к очень уважаемым клиентам вертепа.
И стоило ему только обернуться, отыскивая глазами замершего с округлившимися глазами у стойки мальчишку-официанта, поддерживающего на правой руке поднос с бутылкой водки и шпротами для Махи, как Силантий попытался скромненько и незаметненько, как нашкодивший кот, исчезнуть из-за стола. Но растерявшийся и потерявший свое лицо и веру в себя, душевно опустошенный превосходством девки добытчик оступился, запутался в ногах, зацепился за стул и не нужно шумно растянулся на полу, успев только выругаться, да и то скорее про себя, чем для окружающих. А из окружающих, больше всего занятых собственными делами и самими собой, мало кто понял суть происходящего, хотя, можно быть уверенным, через пару часов малолетние официанты, а вслед за ними и выстроившиеся у стойки буфета проститутки распишут этот маленький скандальчик в самых ярких красках, добавив к нему собственные фантазии и фантазии своих товарищей.
Едва шевелясь, больше всего на свете в этот момент желая стать невидимым и неслышимым, Силантий привстал на четвереньки и так и побрел на выход из вертепа, ему хотелось выть и визжать от
