некие сверхсрочные, сногсшибательные сведения.
— Ехать вам минут двадцать, от силы — полчаса, если машинист гнать не будет, — пояснил Дядя отъезжающим, когда они остались возле вагона одни. — Эшелон притормозит, а то и вообще остановится в нужном месте, тогда — выходите, ну, или выпрыгивайте, как кому нравится…
— А потом? — зачем-то спросила Нина.
— А потом двигайтесь к вашему 'Черному дому', там недалеко, — все-таки ответил на глупый женский вопрос Дядя. — Часы-то у вас есть?
Голицын молча поддернул рукав выделенного ему от щедрот аборигена бушлата и продемонстрировал свой платиновый хронометр.
— Отлично, — кивнул в ответ Дядя. — Значит, не ошибетесь… ну, а случись чего не так, у вас есть кому вывести к нужному месту…
И он внимательно посмотрел на Ворона. Тому даже как-то неуютно стало под этим пристальным прощальным взглядом, но говорить Алексей ничего не стал, просто кивнул, соглашаясь с возложенной на него миссией поводыря.
— И вот еще… — предупредил Дядя жестом чуть выдвинувшегося было к нему подполковника. — У нас, здесь, не принято благодарить и прощаться… Если хочешь сказать что-то приятное человеку, просто скажи: 'Увидимся…'
— Увидимся, — коротко, по-офицерски отдавая честь, кивнул Голицын.
— Увидимся… увидимся… увидимся… — повторили за ним остальные.
— Все! По вагонам…
Фигура Дяди и без того невнятная в глубокой тени, начала на глазах расплываться и исчезать, как исчезает кусок сахара в крутом кипятке…
— И в заключение — материализация духов и раздача слонов, — нервно пошутила фразой из знаменитого сатирического романа Нина, когда у затененной стены вагона не осталось и следа от странной городской легенды.
— То-то я смотрю он без Жанетки пришел, — задумчиво сказал в ответ Ворон. — Она, наверное, так не умеет…
— Закончили разговоры, — неожиданно резко распорядился Голицын, вновь принимая на себя обязанности командира маленького отряда. — По местам…
— Теперь главное, чтоб эшелон все-таки остановился, — заметила как бы сама себе под нос рыжая репортерша. — Очень бы я не хотела проехаться до их столицы и потом долго и бестолково объясняться с каким-нибудь местным подполковником от жандармерии…
…Эшелон не мог не остановиться в назначенном месте. Как потом нудно и продолжительно объясняли на профилактической беседе, больше напоминающей изнурительной допрос, машинист локомотива со своим помощником, им абсолютно непонятно было, откуда взялась в кабине тепловоза маленькая, худенькая девка, рыжеватая, с армейской короткой стрижкой.
В кабине и так было не протолкнуться, ведь туда забился еще и контролирующий на всякий случай действия локомотивной бригады экспедитор, бывший офицер особого подразделения спецназа, мужчина совсем не маленький, но убитый рыжей девкой всего одним ударом клинка. Ни машинист, ни его помощник даже сообразить не успели, как это произошла, а та уже уселась на труп, вытирая об его комбинезон узкий, длинный клинок, и ласково, открыто улыбаясь, посоветовала тепловозникам: 'Вы ехать хотели? Ну, так езжайте…'
— Чума на наши головы… — перепугано пробурчал машинист, послушно вставая к пульту управления.
Ситуация была похуже губернаторской из известного анекдота. Внутренняя поездная связь до выезда из города не действовала, а каких-то экстренных сигналов для оповещения экспедиторов на такой вот, крайний случай, предусмотрено не было. Можно было, конечно, прогудеть где-нибудь на стрелках при выезде со станции простейший SOS, но машинист, даже не переглядываясь со своим помощником, решительно изгнал из головы такие дурные мысли. Так легко проникшая на станцию, к тепловозу, и так играючи заколовшая матерого спецназовца девка, разумеется, поняла бы всё, и тогда… О том, что она может сделать с непослушной локомотивной бригадой, размышлять просто не хотелось, чтобы не портить и без того достаточно вздернутые нервы…
Поэтому еще минут двадцать машинист вел состав молча, даже не пытаясь лишний раз оглядываться на сидящую позади него девку, а когда все же такое случалось, неизменно натыкался на её острый, внимательный и беспощадный взгляд. А потом рыжая легко поднялась на ноги и, глянув через плечо машиниста вперед, спросила иронично:
— Призраков на пути не видишь что ли?
На чем она стояла, оказавшись чуток повыше совсем не маленького железнодорожника, у того представить себе, без дрожи, душевной не получилось. Пришлось сосредоточиться на дороге, но путь был чист, темен и привычен, только яркий прожекторный луч, как всегда, поблескивал на рельсах. Что сказать в ответ девке машинист сразу не сообразил, а она, правильно поняв его заминку, продолжила:
— Как же так? вон впереди, прямо поперек дороги их целая баррикада разлеглась… А ну-ка, гудни, да давай, начинай тормозить…
— А потом? — похолодев от собственной смелости, буркнул машинист.
— А потом остановишься, я выйду, а ты дальше поедешь, — засмеялась девка.
Конечно, никто из следователей, беседовавших позже с локомотивной бригадой не поверил бы, да и машинист с помощником не стали им говорить о том, что после кратковременной остановки девка не просто ушла из кабины тепловоза, спустившись по ступенькам маленькой металлической лесенки, а просто- напросто рыбкой выбросилась из кабины в темноту ночи, исполнив перед изумленными невольными зрителями в кратком своем полете двойное сальто… Перед этим, правда, она успела сказать: 'Как только выйду, гони вперед без остановок, а то ведь — я и догнать могу, если задержишься тут лишку…'
Проверять такое категорическое заявление у машиниста не хватило духу, и он, едва только девка покинула приостановившийся тепловоз, 'ударил по газам'. Лишь через полтора часа, с большим трудом, по вагонным крышам и платформам в кабину добрался один из экспедиторов, обосновавшихся в пассажирском вагоне, да и то только для того, чтобы по внутренней связи подтвердить Горвичу правоту доклада локомотивной бригады. Останавливаться и пытаться разыскать собственными силами в ночи предполагаемую убийцу, уже ушедшую на десяток-другой километров от железной дороги, было бессмысленно. Тем более, учитывая ценность той информации, что спешил доставить своему начальству Горвич.
…на удивление без каких-то особых, никому сейчас не нужных происшествий, сразу же после отчаянного гудка тепловоза и краткой, на полминуты, не больше, остановки эшелона, вся четверка удачно покинула последний вагон, тут же вдоль крутого откоса насыпи уходя подальше, в темноту. Никто не споткнулся, не упал в самый неподходящий момент, не подвернул ногу, не отстал. И обе женщины послушно, пусть и чуть неуклюже, как солдаты-новобранцы, выполнили короткую, тихую команду Алексея: 'Ложись!' и замерли, прильнув к земле, в ожидании, когда же состав тронется с места и исчезнет в отдалении.
Ждать пришлось недолго. Вскоре сопровождающий эшелон грохот и металлический лязг удалился и затих, оставив за собой, в ночи, четверку людей.
— Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… — пробормотал слова детской сказки Ворон. — Интересно, от кого нам еще уходить придется?
— Пока еще никуда не ушли, — резонно возразил Голицын. — До 'Черного дома' далеко, да и как там все сложится неизвестно…
— Люди, смотрите, звезды!
Нина, перевернувшись на спину, только сейчас уловила, как среди рваных, лохматых и призрачных ночных облаков поблескивают далекие холодные огоньки.
— Я по ним успела соскучиться, — проникновенно сказала репортерша. — И по ветру тоже…
— А мы не в городе, тут и ветер есть, и звезды видно…
Совершенно незаметно и неслышно даже для Ворона к ним подошла Маха. Все такая же, как первый раз её увидел Алексей, вот только… или это просто кажется в ночи, что с лица девушки исчезла присущая
