Что же касается нашего количества… на спине у куклы, красным фломастером, написана цифра четыре. Она в глаза не бросается из-за красных полосок на курточке Буратино, но вполне четко видна. Значит, приглашают нас, четверых, кто когда-то побывал в чужом городе. Кстати, именно фигурку Буратино некая наша общая знакомая передавала Вечному, как знак своего согласия на сопровождение нас к 'Черному дому'… в последний день пребывания, если помните… А в самом 'Доме' как в последнее время обстановка?..'
Заключительный вопрос адресовался Сове, и вся компания, без дальнейших разъяснений, поняла, что изучает Кассандра 'Черный дом' не сама по себе. Хотя это и казалось слегка странным, учитывая прежнее, неприязненное отношение девушки к жандармской службе в целом.
— Да никаких особенных изменений, — покачала головой Сова. — Было бы что серьезное — сразу сказала бы, а так… всё необычно ведет себя, как обычно…
Нет, все-таки она так и осталась легкой такой фрондеркой, не боящейся махнуть ручкой и слегка огрызнуться на жандармского генерала, мол, сама все знаю, не дурочка, учить меня не надо и без подсказок обойдусь…
— Значит, будем надеяться, что знак этот с 'Черным домом' и его сюрпризами не связан, — согласился генерал.
— …и что собраться мы должны были именно сегодня, — в тон ему иронично договорила Нина. — Помнится мне, что со свиданьями в конкретный день и час в известном нам всем месте были всякого рода проблемы и ограничения…
— Получается, что я здесь, как бы, лишняя? — спросила у Голицына Анастасия о самом важном для нее. — Ведь приглашали-то четверых…
— Ну, лишней ты точно быть не можешь, раз пришла с Алексеем, — по-своему успокоил её генерал. — Надеюсь, что твое присутствие предусмотрено приглашающей стороной…
По зальчику ресторана прошла непонятная волна то ли напряжения, то ли взволнованности. Катилась она от входа, странным образом заставляя посетителей отрываться от ужина или застольных разговоров, суетливо, нервно оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что же такое отвлекло их от обыденных, привычных занятий. Впрочем, волна эта как накатила, так и отхлынула всего за несколько секунд, и большинство посетителей даже не поняли, чем было вызвано их внезапное ощущение тревоги и дискомфорта.
За призрачной вуалью этого невнятного то ли события, то ли намека на грядущие события, никто из собравшейся компании не обратил внимания, как ловко был накрыт их столик графинчиками с водкой, салатницами, соусниками, тарелочками с хлебом, огромной, на фоне остальных, емкостью с зеленоватым абсентом, парой бутылок боржоми и стаканчиком с клюквенным соком. Официант услужливо и предусмотрительно исчез, едва закончив свои манипуляции над столом, и дамы, не ожидая мужских ухаживаний, а скорее, просто понимая, как это будет выглядеть со стороны Воронцова, разлили самостоятельно водку в разноцветные лафитники.
— И тост выдумывать не надо, — сказал Голицын, подымая свою рюмку. — За встречу!
— За встречу! — негромко отозвались остальные, протягивая руки к середине стола…
— А ты тоже водки выпей, Ворон, — остановил их женский голосок. — Что ж это за штурмовик, который клюквенным соком чокается…
Пожалуй, единственная из всех собравшихся сегодня за столом, Маха абсолютно не изменилась за эти годы, оставшись все такой же тощей и жилистой девчонкой-подростком с коротким ежиком рыжеватых волос. Впрочем, волосы она спрятала под платиновой расцветки паричком, да и оделась по-взрослому, хотя и не вполне подходяще для ресторанного вечера в респектабельной компании, в короткую замшевую юбку шоколадного цвета и маленькую курточку чуть более светлого оттенка, похоже, наброшенную прямо на голое тело, во всяком случае при любом движении девушки то и дело обнажалась полоска её кожи между пояском юбки и краем короткой курточки.
— Ему же нельзя… не надо… доктора запретили… — успела было возразить Анастасия.
— Можно-можно… уступи мужу свой лафитник, Настюха, соточка еще никому и никогда не вредила, — засмеялась Маха, ловко и непринужденно, будто не литровый графин, а простенькую зубочистку подхватывая со стола абсент. — Как сказал генерал — за встречу?
Растерявшаяся от неожиданного послушания, собственного да и мужниного, чужим, да еще и женским капризам, как показалось Анастасии, она покорно подала в мужскую дрожащую ладонь наполненный лафитник и тут же, с невыразимым ужасом, мятным холодом скользнувшим вдоль сердца и опустившимся куда-то вниз, заметила, как пополз вверх край курточки Махи, запрокинувшей графин с абсентом жестом 'трубача', обнажая плотный, твердый даже на взгляд животик девушки, покрытый ровным загаром, красивый такой, манкий животик… без пупка… Окончательно смешавшаяся от такого зрелища Настя даже не заметила, как Маха выпила ровнехонько пятую часть абсента, вульгарным, но почему-то показавшимся изящным движением обтерла губы тыльной стороной ладони, не дожидаясь услуг официантов, подтащила к их столику стул от соседнего и уселась напротив Алексея.
Тот, отпив половинку из лафитника и осторожно, стараясь не расплескать остатки, поставив его на стол, сидел молча, сосредоточенно погруженный в собственные ощущения от выпитого, ведь он так давно не употреблял спиртного, что даже начал забывать его вкус.
— Ты умираешь, — деловито сказала Маха, жестом престидижитатора выуживая из карманчика куртки сигаретку. — Сам это отлично знаешь, не боишься, борешься изо всех сил, но понимаешь, что осталось немного…
Перемешиваясь со звуками подпотолочной музыки, звенели столовые приборы, негромко, иногда раскованно, а иной раз и натужено, переговаривались о своих делах люди за столиками. Мигали оранжевым и синим светом неброские, тусклые декоративные лампочки, вмонтированные в самый край стен, плавно и незаметно переходящий в потолок. Скользили, стараясь оставаться незаметными для посетителей, официанты, иной раз через зал проходили по одному или компанией к заказанным или просто свободным местам новые посетители заведения… казалось бы, все было, как обычно…
Но сидящие за столиком женщины невольно замерли, когда очень уж бесцеремонно и равнодушно коснулась Маха болезненной для них темы. А еще не пришедшая в себя до конца Анастасия приоткрыла было рот, чтобы хоть как-то возразить, но Маха не разрешила ей этого сделать спокойным, но на удивление повелительным жестом, одновременно давая понять, что речь её далеко не окончена…
— Сколько тебе еще осталось — трудно судить, тут вмешиваются слишком субъективные факторы, — как ни в чем не бывало, продолжила нелюдь. — Вот та же любовь настюхина… как же здорово она тебе помогает жить, но — оценить её, ввести в уравнение жизни и смерти, как серьезный фактор — невозможно…
Но я тебе ничего не предлагаю, учти. Просто сделать надо так, как я скажу, другого выхода нет… Риск, конечно, но… в твоих, разумных пределах, — Маха хмыкнула чуть иронично, совсем по- человечески. — Пятьдесят на пятьдесят — или получится, или нет, тем более, никто же не пробовал такое делать с людьми, у вас и физиологические тонкости, и психологические… про эмоциональный блок я просто промолчу. К тому же у тебя частично повреждены нейронные связи между головным и спинным мозгом, да и еще кое-что там же работает со значительными перебоями… Зато, если все получится, как надо, тебе еще лет двести все люди завидовать будут…'
— Ты предлагаешь… ты хочешь мозг Алексея пересадить в робота? — взволнованная неожиданной догадкой уточнила Нина, наверное, быстрее всех разобравшаяся в сути слегка заумных слов Махи.
— Что за писательская фантазия, — мило поморщилась нелюдь, изящно и с неким даже эротическим подтекстом, чего раньше за ней никем не замечалось, ставя носок своей туфельки на проножку соседнего стула. — Мозг, куда его не пересаживай, отдельно от тела работать не будет, ну, а если будет, то очень недолгое время… Природа такой вот заслон поставила, чтоб не баловались всякие умники.
— А если не мозг, то что же тогда? Ведь о простом, в человеческом понимании, лечении речь не идет? — серьезно уточнил Голицын.
— Какое уж тут лечение, — махнула рукой девушка, она вообще с самого начала вела разговор очень просто, без надрыва и трагизма, будто обсуждая не смертельный недуг и предстоящую кончину хорошо знакомого человека в его же присутствии, а некий отвлеченный эксперимент, к собеседникам и вовсе мало
