— Антон, беги давай. Твой район, — Алевтина потянулась к пирожку, что остальные присутствующие восприняли как команду продолжать.
Выполнена команда была со вздохом облегчения.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, Антон Петрович, как обычно, столкнулся со скучающим на одной из площадок Киреевым.
— Что не идете в садик, Киреев? — задал на ходу дежурный вопрос Антон.
— Глубина большая… — как обычно ответил больной.
«Бред стабилен», — автоматически отметил Антон Петрович.
— Девушка… Молодая… — не оборачиваясь от окна, пробормотал вслед доктору Киреев. Он почему-то всегда угадывал, кого привезли в приемный.
Миновав мрачный сводчатый коридор первого этажа больницы, Антон вошел в приемный покой. На стуле, действительно, сидела молодая девушка. Над ней нависала санитарка Клава, мгновенно положившая тяжелые руки девушке на плечи, как только та попыталась вскочить, завидев доктора.
— Сидите, больная. Сейчас доктор вас выслушает и посмотрит.
— Я не больная! — девушка повторно попыталась вскочить.
— Конечно, конечно. Клава, ну, что вы такое говорите? — Антон прошел за стол и сел напротив развернувшейся девушки. — Ну-с…
Он быстро пробежал глазами по строчкам сопроводительных бумаг, пару раз кивнул, чуть нахмурившись, и поднял взгляд на девушку, приветливо улыбнувшись.
— Вы помните, как вас зовут?
— Ну, конечно, помню! Ирина, — фыркнула пациентка.
— Прекрасно. А отчество и фамилию?
— Ирина Владимировна Косенко. Доктор, это недоразумение, — Ира снова попыталась встать, но Клава ее остановила.
— Я тоже на это надеюсь. Не расскажете, что с вами случилось?
— Доктор, я… Как вас зовут?
— Антон Петрович.
— Антон Петрович, я вполне понимаю, что здесь происходит. Мы, в некотором роде, коллеги…
«Ну да, студентка-медик…»
— Но мой сын, на самом деле, жив. Он болел корью в пять лет, в третьем классе сломал руку — четыре месяца в гипсе… Курить начал в шестнадцать, а в семнадцать бросил. В армию не взяли из-за плоскостопия… — Ирина схватилась руками за виски. — Господи, как же объяснить-то?…
— Ирочка, давайте успокоимся, — Антон очень старался из всех чувств оставить на лице только самую малость сочувствия с приличной добавкой понимания.
— Да жив он, понимаете? Жив! — Ира запустила пальцы в короткие пепельные волосы и с усилием провела ладонями по щекам. — И мне не девятнадцать лет, как у вас написано…
— Хорошо, Ирочка, — Антон закрыл папку с бумагами и прихлопнул сверху ладонью. — Давайте так. Сегодня вы побудете у нас. Как коллега, вы должны меня понять. Бумажки, справки… Мы заложники этой бюрократии.
Ирина, закусив губу, обреченно кивнула.
— А пока вы будете отдыхать, я все разузнаю про вашего сына. Договорились? Вот и чудненько. Давайте-ка пройдем в соседнюю комнату. Клава вас проводит. Мне надо будет вас осмотреть. Ничего не поделаешь, так положено.
Проведя Ирину в смотровую, Клава на секунду остановилась в дверях и, полуобернувшись, тихо спросила:
— Куда ее потом, Антон Петрович? В первую?
Антон вновь открыл папку с историей болезни и журнал регистрации. Чуть подумав, ответил:
— Да, пожалуй. Пусть пока будет в надзорной. Только не пеленайте без необходимости.
Усиленный мегафоном голос предлагал выйти из челнока с поднятыми руками.
— Да щас… — проворчал Димон, стягивая с себя белый костюмчик со свастикой. — Организуем встречу на Эльбе…
Слава уже закончил с переодеванием и теперь придирчиво осматривал собственные джинсы.
— На славу пропылились.
Он осторожно выглянул через закопченное лобовое стекло челнока наружу и тут же присел.
— Габешников-то понагнали… Куда ни плюнь, все в фиолетовый погон угодишь.
— Ага, ты еще поплюйся, — откликнулся Дмитрий. — Суда присяжных по причине военного времени, думаю, не будет.
— Да кабы не расстрел на месте с конфискацией.
Друзья переглянулись.
— Не будем сдаваться?
— Фиг им.
Внутри аппарата что-то заурчало, и перегородка, отделявшая кабину от коридора, плавно уехала в сторону. Димон глянул в тоннель и заметил медленно открывающийся наружный люк. Мегафонный голос смолк на полуслове.
— Ага, сеанс окончен, всех просят на выход. Ну, что, замедляемся?
Вспышка. Стекло.
Слава прополз немного по коридорчику и прямо в проеме люка построил вихрь портала. Димка показал другу язык и сиганул туда первым.
— Ах, мать!
Слава не успел сделать даже полшага, когда Димон с криками вернулся назад.
— Погодь, — Базов приподнял ладони в останавливающем жесте. — Там, на этом месте, самолет рулит.
Он выдержал многозначительную паузу и улыбнулся.
— Гражданский! Летайте самолетами Аэрофлота!
Димка сунул голову в портал и вернулся через несколько секунд.
— Порядок, первый пошел, — и вторично исчез в вихре.
Несмотря на приличную высоту от проема люка до бетонки, приземление произошло успешно. Слава обнаружил блаженно улыбающегося Димона, который провожал глазами заруливающий к зданию аэровокзала Ил-62.
— Лепота, — Базов развел руки в стороны и глубоко втянул носом воздух. — Ну, что, проскочим в замедлении? Или наведем шухера на местных ментов, прогулявшись по полю открыто?
Ответа не последовало, и Димка тревожно оглянулся на товарища. Слава так и сидел на корточках, задумчиво глядя куда-то в траву.
— Крот, ты чего?
Вячеслав медленно перевел взгляд на Димона и чуть нахмурил брови.
— Ты ничего не заметил?
— Где? — Базов оглянулся.
— В портале…
— А чего там может быть? — Димка снова посмотрел на Славу.
— Может, и показалось. Но как-то уж больно отчетливо… — Кротков чуть помолчал. — При самом выходе из вихря я краем глаза заметил надпись.
— Какую еще надпись? На чем? — Баз удивленно приподнял брови.
— Да ни на чем, в воздухе. Мелькнула и пропала.
— Слышь, Крот, давай не томи. Что ты там вычитал-то?
— Там было написано «мап восемнадцать-тридцать шесть»…
Первая палата оказалась довольно обширным залом, мрачным, несмотря на попытки выкрасить стены в светлые тона. Давления прибавлял низкий сводчатый потолок, навевающий сравнения с каким-то казематом. И у палаты отсутствовала дверь. Вместо нее в проеме на стуле восседала массивная санитарка, наблюдающая из-под сдвинутых бровей за присутствующими в палате пациентками.
Постоялиц палаты, кроме Ирины, было еще четыре. Одна из них просто спала на спине, разметавшись по кровати и свесив одну ногу. Две другие тоже спали, но сон их со стороны не выглядел ни спокойным, ни безмятежным. Они были туго спеленаты по рукам и ногам простынями, и их смотрящие в потолок закрытые глаза поднимали в сознании мелкую рябь отвратительного потного ужаса.
Четвертая тоже обездвижена простынями, только, в отличие от остальных, она не спала. Ее колючие черные глаза буравили переносицу Ирины из-под густых бровей. Из глаз невидимо выливалось что-то липкое и горячее, готовое вот-вот взорваться…
— А почему ее не завернули?! — громко выкрикнула бодрствующая, все так же не отводя глаз от Ирины. — Почему ее не завернули?!! Почему ее?…
Санитарка отклонилась на задних ножках стула и, повернув голову направо-налево, обозрела коридор. Не заметив нежелательного присутствия, она резко подскочила и в два прыжка, неожиданные для ее комплекции, оказалась возле кровати орущей пациентки.
— Ты что, Федорова, опять полотенцем по жопе захотела? — прошипела санитарка. — Или в инсулиновую?
Смена поведения Федоровой была подобна выключению радиоприемника. Она вжала голову в подушку и молча заискивающе смотрела снизу-вверх на нависшую над ней санитарку.
— Валя, ну что ты? Я ж ничего, я ж только спросила…
— То-то же… — пробурчала санитарка Валя, медленно возвращаясь на свой пост.
Ира молча наблюдала за сценой, вжавшись в угол отведенной ей кровати.
— А в инсулиновую она не может, — громко прошептала Федорова, вновь обратив колючий взгляд к Ирине. — В инсулиновую только доктор может. Антон Петрович. А она не может.
