шелком божница.
Словно не слыша насмешки Чжан Юй-миня, богиня Бо высоко подняла руки к кальяну, стоявшему рядом с божницей. Она зажгла свернутую трубочкой бумажку и, прислонившись к шкафу, стала затягиваться. В кальяне забулькала вода.
— По правде говоря, у меня к тебе дельце. Приходится тебя кое о чем попросить. Хочешь — не хочешь, а помогай. — Лицо старосты стало серьезным.
— Ладно, говори, в чем дело, — ответил Чжан Юй-минь.
Цзян Ши-жун мигнул женщине, она вышла.
Откашлявшись, он принялся рассказывать про свою беду.
В прошлом месяце староста получил из Восьмой армии письмо. Очень спокойное, вежливое. Но не успел он еще донести о нем японцам, как к нему пришли люди из Восьмой армии.
— Молодые, но строгие; говорят складно — то мягко, а то и жестко. Меня не упрекают за то, что я староста, сказали они, но я китаец и не должен терять совесть. «Нам в твоей деревне нужно только зерно, — заявили они. — Привезешь, — ладно, а если совести у тебя нет, если откажешься, — тоже ладно. Убивать тебя мы не станем, сообщим только в японский гарнизон — там у нас есть свой человек — про твои связи с Восьмой армией».
Опасаясь за свою жизнь, Цзян Ши-жун с перепугу согласился отправить им зерна да еще выдал в том бумагу за своей подписью. Он готов был сделать все что угодно, лишь бы они ушли. Но как ему быть теперь? Донести японцам? Нельзя: ведь у бойцов на руках его расписка. Не докладывать? Страшно: узнают японцы — снимут голову. Он кинулся к Цянь Вэнь-гую. Но тот отмахнулся: Восьмая армия только запугивает, не стоит обращать на нее внимания.
Староста было успокоился, но из Восьмой армии снова прислали письмо, а после него пришли люди. Он не может отказать им, а теперь Цянь Вэнь-гуй еще грозит донести в волость о его связях с Восьмой армией. Приходится ему теперь и Цянь Вэнь-гую платить за молчание, и в Восьмую армию отправлять пшено и белую муку. Да еще вопрос — кто же возьмется отвезти это в Восьмую армию? Тут нужен человек осторожный, чтобы не узнали японцы, да и смелый, который не побоится встретиться с головорезами из Восьмой армии. При неудаче его ждет по меньшей мере тюрьма, а она никому не понравится. И вот после долгого раздумья он вспомнил о Чжан Юй-мине. Ведь Чжан Юй-минь недавно, разругавшись с Ли Цзы- цзюнем, отказался у него работать и теперь бедствует. Он смел, осторожен и справится с этим делом. Поэтому староста и пришел за ним сюда, к шаманке. Это услуга не только ему, старосте, но и всем односельчанам. Восьмая армия способна сжечь всю деревню, и староста стал расписывать беды, которые принесет крестьянам Восьмая армия.
Сообразив, чего от него хотят, Чжан Юй-минь про себя уже решил согласиться на предложение старосты, однако же не перебивал его, а только сочувственно поддакивал:
— О! Неужели? Да! Ах! Вот это беда так беда!..
— Уж постарайся, Третий брат… ведь справишься? А придется тебе трудно, положись на меня! Мы люди свои, разве я допущу, чтобы ты терпел нужду? — уговаривал его староста.
— Не то чтобы я не хотел тебе помочь, — закуривая новую сигарету, уклончиво отвечал Чжан Юй- минь, — но я, право, не справлюсь. Человек я простой, не знаю ни одного иероглифа, говорить не умею. Дело как будто нехитрое: отвезти просо, муку, только и всего. Но ведь это «сношения с врагом»! Нет, нет! Не того ты выбрал. В деревне найдутся другие, сумеют и поговорить, и дело сделать. Вот если бы мотыгой работать, бревно поднять, плуг тащить — тут я готов помочь тебе…
Цзян Ши-жун велел шаманке подать вина и закуску, и сама она подсела к ним для компании, помогая обхаживать Чжан Юй-миня. А тот смеялся про себя. Поручение пришлось ему по душе: побывать у прославленных героев Восьмой армии — об этом он уже давно мечтал со всем пылом юности. Ни в какие убийства и поджоги он не верил. Ведь они, как в старину витязи с горы Ляншань[14], боролись за справедливость. Но он все еще продолжал отнекиваться, набивая себе цену: Цзян Ши-жун был человек коварный, случись беда — свалит все на него.
Но у Цзян Ши-жуна другого выхода не было. Ему пришлось принять все условия Чжан Юй-миня: снабдить его письмом за своей печатью, деньгами на дорогу и еще раз в присутствии дяди Чжан Юй-миня — Го Цюаня, которого вызвали сюда же — подтвердить, что в случае провала он, Цзян Ши-жун, даст денег для выкупа Чжан Юй-миня. И лишь после этого Чжан Юй-минь как бы нехотя дал свое окончательное согласие.
В ту же ночь Чжан Юй-минь, в новом тулупе Цзян Ши-жуна, погнал на юг двух рослых мулов. Следующей ночью он добрался до деревушки в сорок домов, где встретился с нужными ему людьми.
Бойцы Восьмой армии были одеты, как все крестьяне, только из-за пояса у них торчал уголок красного шелка, в который они обертывали револьвер. Они встретили Чжан Юй-миня тепло и просто, как родного, налили ему вина, чтобы он согрелся после трудной дороги, накормили лапшой, расспросили о житье-бытье.
Присматриваясь к бойцам Восьмой армии, жадно прислушиваясь к их разговорам, он окончательно убедился, что люди они справедливые, что бить японцев и предателей — священный долг всех китайцев. По душе была ему борьба их против богатых, помощь беднякам, их мужество, товарищеское отношение друг к другу. С такими ребятами стоило подружиться. Он и сам стал разговорчивей, сообщил кое-что о деревенских делах. Рассказал им и про Цзян Ши-жуна — эту японскую ищейку, кровопийцу и советовал не доверять ему.
Поездка доставила Чжан Юй-миню много радости, но Цзян Ши-жуну он лишь коротко доложил об удачно выполненном поручении, скрыв от него все остальное. Старосте пришлось неоднократно поручать ему подобные дела, и Чжан Юй-минь смог тесно сблизиться с коммунистами.
Чжан Юй-минь восьми лет остался круглым сиротой. С годовалым братишкой жил он у бабки со стороны матери. Целыми днями работал он в поле вместе с дядей Го Цю-анем, честным, трудолюбивым, как вол, крестьянином, который был так забит нуждой, что не умел даже приласкать племянника. Их связывал только труд — словно плуг и борона шагали они по полю друг за другом. У бабки тоже не находилось для него времени. С младшим внуком за спиной она ходила побираться по соседним деревням, так как зерна, собранного дядей, едва хватало на уплату аренды. Даже в самые урожайные годы им приходилось только глядеть, как другие едят мясо, белую муку и пшено, сами же они редко наедались досыта даже кашей из гаоляна.
Точно бычок, который вырастает крепким на подножном корму, Чжан Юй-минь к семнадцати годам превратился в здорового, сильного парня. Закаленный знойным солнцем и ледяными ветрами, он был очень вынослив, и богачи охотно брали его на работу. Он пошел в батраки, стал жить отдельно, взяв к себе и брата. Худенький мальчик собирал хворост, готовил пищу, выполнял всю домашнюю работу. Жизненный опыт убедил Чжан Юй-миня в одном: бедняка кормят только собственные руки, а если он споткнется и упадет, тут ему и конец.
У бойцов Восьмой армии Чжан Юй-минь впервые согрелся душой. Они многое объяснили ему, ка многое открыли глаза. И он сам рассказал им, точно самым близким родным, про свою жизнь. Тут впервые он осознал свое одиночество, всю горечь и несправедливость пережитого.
Также впервые он понял, что и он кому-то дорог, что кто-то на него возлагает надежды. И ему страстно захотелось поскорее начать жить по-новому, — так, чтобы его жизнь, до сих пор никому не нужная, приобрела смысл, оказалась полезной другим. Он понял, что виновники страданий его самого, дяди и многих других — богатые люди, угнетающие бедняков.
С тех пор Чжан Юй-минь уже не ходил больше к шаманке Бо. Да и в тот раз он попал к ней, удрученный потерей работы. Теперь, когда ему бывало тяжело, он шел к друзьям, к бедняцкой молодежи, рассказывал им о товарищах из Восьмой армии, гордясь своим знакомством с коммунистами.
Он умел теперь — этому его научили в Восьмой армии — поднимать крестьян против тех, кто виноват в их тяжелой жизни. «Неужели же мы родились для того, чтобы остаться на всю жизнь вьючными ослами?» — не уставал он твердить им.
Летом того же года в Теплых Водах организовалась ячейка коммунистов. Чжан Юй-минь привлек в нее Ли Чана и Чжан Чжэн-го. К зиме они получили два ружья: охотничье и кустарное, и в строжайшей тайне организовали отряд народного ополчения. Посещения из Восьмой армии участились. Иной раз бойцы шли прямо к старосте, и тогда вынужден был охранять их сам Цзян Ши-жун, или же на западную окраину,
