— Да! Не арестовали бы, никто не посмел бы и рта раскрыть!
— Вот уж мудрый наш председатель Мао!
Видя общую радость, Чжан Пинь не мог сдержать веселой улыбки. Он разговаривал со всеми одновременно и непрерывно потирал длинную шею.
— Ну вот, видите? За кем сила? Что народ захочет, то и сделает. Основная наша задача теперь — сплотиться крепче. Наша сила в единстве. Злодей и кровопийца арестован. Рассчитайтесь за все обиды, за все преступления. Главного злодея теперь свалили, бояться больше нечего, высказывайте все, что думаете! Выносите приговор, как того требует революционная воля народа. А мы, из уезда, вас поддержим! Крепко стойте на своем, не бойтесь!
Чжан Пинь пошел к школе, где тоже собрался народ. У ворот стоял часовой. Следом за Чжан Пинем в школу вошел и Чжан Юй-минь. Все недоумевали. Что там происходит? Высказывали всевозможные предположения. Старый У то и дело шмыгал туда и обратно. Немного погодя появились Чжан Пинь с Чжан Юй-минем, а за ними плелся учитель Жэнь с узелком за спиной, бормоча что-то невнятное.
— Пройди с учителем вперед, — сказал Чжан Пинь ополченцу, — не торопись, я вас догоню. — Стараясь сохранить независимый вид, Жэнь, спотыкаясь, пошел за ополченцем.
В толпе зашептались.
— Давно уж я говорил, что он человек подозрительный, — сказал кто-то. — Все что-то вынюхивал да прятался за спинами богачей. И о чем только ему было хлопотать?
— Что? Арестовали учителя? Ведут в уезд?
— А как вы думаете, что он за человек? — с улыбкой спросил Чжан Пинь подошедших к нему крестьян.
— Видать, что весь черный — туши напился, — ответили все хором.
— Он молод, мы еще подумаем, что с ним делать. Попробуем его перевоспитать. Сейчас я беру его с собой в уезд, на курсы учителей. Прочистим ему мозги, чтобы не портил ваших детей, а потом вернем вам обратно, — закончил Чжан Пинь, собираясь уходить.
— Вот это верно! Надо хорошенько поучить его!
— Ты уходишь, товарищ Чжан? А как же нам быть теперь? — обступили Чжан Пиня крестьяне.
— Я вернусь через два дня, — на прощание пообещал Чжан Пинь. — У меня ведь еще и другие дела. А здесь у вас остается бригада. По всем вопросам обращайтесь к ней или к Чжан Юй-миню.
У ворот деревни он сказал провожавшему его Чжан Юй-миню:
— Ну, теперь возвращайся. Помни, что самое главное в твоей работе — считаться с мнением масс! Тогда все будет спориться. Вот видишь, что делалось сегодня с утра. Все осмелели, теперь уж нечего бояться, что народ не раскачается. Но только… — Он помедлил, они взглянули друг на друга, и Чжан Пинь, наконец, проговорил:
— Но только ни в коем случае нельзя его убивать.
— Значит, передать его вам в уезд?
Чжан Пинь призадумался. Он знал психологию крестьян. Они долго не решались на борьбу, а решившись, могли забить врага насмерть. Обращаться в суд крестьяне не любили. Они находили, что суд слишком часто смягчает приговоры, вынесенные крестьянами, и отправляет в ссылку тех, кто заслуживает расстрела. Восьмая армия казалась им слишком великодушной. Кругозор крестьян еще был слишком узок. Они требовали немедленной мести и кары. Они нередко пускали и ход кулаки и, не задумавшись, собственноручно расправлялись со злодеями. Деревенские власти в таких случаях сваливали все на крестьян: их много, где тут с ними справиться в такой горячке? Разве найдешь виновных? Чжан Пинь по опыту знал, что и деревенские активисты, как и все крестьяне, сначала долго колеблются, но если уж начнут расправляться с помещиками, удержу им нет.
— Передавать его нам в уезд, пожалуй, тоже не стоит, — решил, наконец, Чжан Пинь. — Там столько помещиков, которых нужно судить, что дело Цянь Вэнь-гуя может затянуться. Решать его судьбу нужно на месте, в деревне.
— А как? Ты же сам понимаешь: от этого решения зависит вся дальнейшая борьба в деревне.
— И ты тоже так думаешь? — спросил Чжан Пинь.
— У многих активистов на душе то же, что и у всех крестьян.
— Это неправильно. Надо раз навсегда внушить им, что возврата к старому нет и не будет. Мы не должны допускать расправы, а передать в суд весь материал о преступлениях Цянь Вэнь-гуя. Ведь в чем смысл нашей борьбы? Показать, что политическая роль помещика кончена: он должен склонить голову перед народом. Физически же истреблять его не обязательно. Убивать без суда не следует. Ты должен их уговорить.
— Постараюсь, — со вздохом согласился Чжан Юй-минь.
— А там посмотрим. Я доложу в уезде, и мы обсудим вопрос с товарищами. Если народ потребует смерти Цянь Вэнь-гуя, если он своими преступлениями ее заслужил, мы пришлем за ним. А я сам не могу решать. Слышишь, ударили в гонг? Прощай. Уничтожьте помещика, но оставьте его пока в живых.
Чжан Юй-минь повернул обратно, прислушиваясь к ударам гонга. Старый У шел по главной улице, за ним следовала толпа. Гонг гудел как-то особенно громко, а старик подпевал хриплым голосом:
— Спеши в собрание, народ! Живым схватили бога зла! Веселье, — что на Новый год! Злодею будет приговор, а мы воспрянем к жизни.
ГЛАВА XLVIII
Деревня идет на суд
Точно волны прибоя людские толпы заливали двор Сюй Юу. Те, кто пришел раньше, заняли места поудобнее, а опоздавшие нажимали на них и проталкивались вперед. Толпа бурлила, колыхаясь из стороны в сторону. Не было возможности разыскать в ней кого-либо, никто не знал, здесь ли уже активисты. Отчаявшись сдержать напор людей, навести хоть какой-то порядок, ополченцы побежали за Чжан Чжэн- го.
— Откуда набралось столько членов Крестьянского союза? — удивился Чжан Чжэн-го. — Ведь раньше на собрания приходило человек сто, не больше.
И поднявшись на крыльцо, он крикнул:
— Эй! Сегодня мы собираем только членов Крестьянского союза! Кто не состоит в союзе — расходись по домам!
Но люди все прибывали, уходить никто и не думал.
Чжан Чжэн-го подбежал к Чжан Бу-гао, чтобы посоветоваться с ним, как быть. Раньше на собрания являлось по одному представителю от каждой семьи: отец или сын, жена или мать. Кто же имеет право присутствовать сегодня?
— Ты же организатор! Где у тебя списки членов союза? — сердито спрашивал вспыльчивый Чжан Чжэн-го.
— При чем тут списки? — рассвирепел и Чжан Бу-гао. — Ведь там указан только глава семьи. На собрания люди ходили не по списку. Болен отец — его заменял сын, нет времени у сына — приходил старик. Что? Беспорядок? А по-моему, чем больше народу, тем лучше. Сегодня пришли все! Гнать их прикажешь, что ли?
— А чтоб вас! Как вы там работаете, чортовы дети! А каково мне? Как соблюдать порядок?
— А почему нельзя всей деревне присутствовать на собрании? — с недоумением спросил кто-то.
— Всей деревне? А дом-то выдержит? Развалится! — кипятился Чжан Чжэн-го.
Пока они спорили, людей набивалось все больше. В одном конце двора молодежь во главе с Ли Чаном затянула песню. Пели громко и дружно; круг поющих все расширялся, песня заглушала крики, под напором толпы спорящим пришлось податься в сторону. Людской поток сразу поглотил их. А песня взвивалась к небесам, точно крик ярости и гнева:
