Люди все шли и шли, двор уже был набит до отказа. Опоздавшие продолжали напирать с улицы, но стоявшие в воротах оттесняли их. Отдышавшись, они снова начинали кричать:
— Впустите нас! Ведь мы члены Крестьянского союза!
Чжао Цюань-гун искал Чжао Дэ-лу, Чжао Дэ-лу — Чжан Юй-миня, а Чжан Юй-минь — членов бригады. Едва успевали заметить где-нибудь нужного человека, как он снова терялся в толпе. А ведь бригада предполагала провести еще совещание перед собранием.
И снова Чжан Юй-минь искал Чжао Дэ-лу, Чжао Дэ-лу — Чжао Цюань-гуна, а Чжао Цюань-гун еще кого-то. Договаривались прийти одновременно, а теперь не могли найти друг друга.
Песня замерла, шум немного утих. Активисты, наконец, нашлись и прошли в маленькую боковую комнату, где оставалась только беззубая глухая старуха, едва державшаяся на ногах. Прильнув к окну, она смотрела во двор и беспрестанно смеялась беззубым ртом. Увидев входящих товарищей, она застыла от изумления, но вдруг, как бы что-то сообразив, сползла с кана, подняла руки и, тряся дряхлой головой, широко открыла рот, но так ничего и не сказала и, шатаясь на слабых ногах, снова стала беззвучно смеяться до слез. Ху Ли-гун подбежал к ней и обхватил за плечи. Она упала к нему на грудь и заплакала навзрыд, а Ху Ли-гун гладил ее по голове, словно маленькую. Успокоившись, она подняла голову, оглядела всех, вытерла слезы и, держась за стенку, поплелась к кану и снова приникла к окну.
Активисты сбились тесной кучкой в заднем углу.
— Ну и беспорядок, ну и беспорядок! — повторял Вэнь Цай.
— А ведь все члены Крестьянского союза! Не разберем, кто от какой семьи. Прямо не знаю, что делать, — сказал Чжан Чжэн-го.
— Если вся деревня хочет присутствовать на собрании, рассчитываться с Цянь Вэнь-гуем, пусть все и приходят. Почему не устроить общего собрания? — предложил старый Дун.
— Эх! — сказал Чжао Дэ-лу. — Об этом надо было думать вчера вечером. А теперь придется все менять на ходу.
— Ну, и что же? Переменим, — решительно заявил Ян Лян. — Вчера нам казалось, что нужно созвать только членов союза, а сегодня без зова пришел весь народ. Перейдем на театральную площадку. Только и всего.
— Правильно, перейдем. Ха-ха! Не арестуй мы Цянь Вэнь-гуя, народ не повалил бы так к нам!
— Пусть старый У еще раз ударит в гонг, чтобы уже собрались все, — поддержал Чжан Юй-минь.
— Не торопись, товарищ Чжан, нам нужно еще кое-что с тобой обсудить, — остановил Ян Лян Чжан Юй-миня, собиравшегося покинуть комнату.
Все остальные вышли. Над двором стоял нестройный гул. Старый У быстро поднялся на крыльцо и с силой ударил в гонг. Голоса умолкли, весь двор затих. Старый У закричал:
— Собрание переносится на театральную площадку, здесь двор слишком мал…
Не дослушав до конца, все бросились к воротам. Все смешалось. В узких воротах образовался затор. Послышались крики женщин и детей. Стоявшие на улице, даже не разобрав, в чем дело, тоже бросились бежать точно на пожар. Слышался лишь топот многих ног да время от времени пронзительные крики.
В несколько минут народ перебрался на театральную площадку. Там было просторно, места занимались без боя. Некоторые даже отошли к стенам, уселись на камнях, на бревнах, оживленно делясь впечатлениями.
Хоу Дянь-куй тоже очутился на площадке, украдкой пробравшись на свое обычное место. Но все старались держаться подальше от старого ханжи.
А красноносый У обходил деревню, бил в гонг и громко, во весь голос, распевал:
ГЛАВА XLIX
Счет преступлений Цянь Вэнь-гуя
Пройдя по главной улице, старый У стал сворачивать в один переулок за другим. А люди уже выходили ка перекрестки и спешили за всеми на площадь. В толпе попадались и хорошо одетые люди, осторожно и с оглядкой пробиравшиеся вслед за другими: торговцы, в городских соломенных шляпах, перебрасывались шутками; по-двое, по-трое шли, жеманно озираясь, напудренные женщины в нарядных платьях, с блестящими напомаженными волосами. Старики и старухи, давно уже не выходившие из дому, тоже вешали замок на двери и плелись за всеми. Шли матери, окруженные старшими детьми, держа маленьких на руках.
— Женщины пусть пройдут на правую сторону! — распоряжался Чжан Юй-минь, стоя посреди площадки. — Эй, вы! Расступитесь! Дайте дорогу! Не толкайтесь! А вы оставайтесь там, у стены!
Все зашевелились, выполняя его приказания. Но только установился порядок, как все снова пришло в движение, все обернулись. Из школы, с учителем Лю во главе, выступили стройными рядами школьники. Точно спортсмены на состязании, они шли веселые и резвые, как молодые тигрята. Громко звучала их песня «Без коммунистов нет Китая».
Чжан Юй-минь отвел для школьников уголок перед сценой. Колонна прошла сквозь расступившуюся толпу. Учитель Лю с трудом построил ребят и подал знак прекратить пение.
В толпе тихо шептались:
— Привели уже преступника?
— Посмотри-ка на старика, на Хоу Дянь-куя!..
Жена Цянь Вэнь-гуя стояла в глубине сцены, то и дело поднимая край кофты и утирая слезы. Она только что отнесла мужу поесть, а теперь кланялась каждому активисту и причитала:
— Что он вам сделал плохого? Разве после освобождения он обижал вас? Не ради золота, так во имя Будды! Вспомните, что наш Цянь И в Восьмой армии!
— Поговори еще! Той же веревкой и тебя свяжем! — припугнули ее. Но она не отходила.
— Пора открывать собрание! — слышались голоса.
— Верно, открываем! — вскочил на сцену Чжан Юй-минь в распахнутой, как всегда, куртке и выжидательно оглядел собравшихся.
Наконец все стихло. Слово взял Чжан Юй-минь.
— Прошло уже больше десяти дней, как мы стали проводить земельную реформу. Нам нужно сбросить гнет феодалов-помещиков. Это нелегко. В одной нашей деревне несколько таких кровопийц. И сегодня мы с корнем вырвем их из нашей среды. Самый коварный злодей — Цянь Вэнь-гуй, прозванный народом «хитрее Чжугэ», — арестован сегодня ночью.
Все бурно зааплодировали.
— Арестовали! Вот здорово! Бей этого сукина сына! — раздавались крики.
— У нас есть и еще подлецы, — снова заговорил Чжан Юй-минь. — Вот наш милиционер, Чжан Чжэн-дянь, у него душа не лежит к народу. Интересы тестя ему дороже. Ради него он готов сорвать нашу земельную реформу. Из уезда уже пришло указание снять его с работы. Наше дело теперь смотреть за ним
