наблюдала в зеркале, отчего все, что он делал с ней, казалось стократ чувственнее.
— Встань, — приказал он шепотом.
Его серебристые глаза тускло поблескивали в зеркале. Он провел ладонью по ее плечу и вниз, по груди в вырез декольте, нащупал маленькую пуговицу сбоку, расстегнул ее. Она посмотрела на него с вызовом и отклонилась назад.
Наклонив голову, он изучал обнаженную часть ее груди над корсажем. Точным и быстрым движением он расстегнул вторую пуговицу, затем накрыл ладонями ее груди. Франческа резко втянула воздух и прижалась спиной к Эдварду. Она чувствовала его эрекцию, вдавившуюся между ее лопатками. Он растопырил пальцы, надавливая на ее грудь, совершая ритмичные толчки бедрами.
— С тобой я напрочь забываю о приличиях, — сказал он с хрипотцой.
— Мне сейчас нет дела до приличий. — Она приподняла бровь, глядя на него в зеркало. — Приличия сильно замедляют процесс.
— Хорошо, — простонал он.
Через несколько секунд он целиком справился с застежкой и спустил платье с ее плеч. Франческа поднялась на ноги, собираясь отойти от туалетного столика, но Эдвард ее остановил. Он ногой оттолкнул разделявший их стул и подошел к ней вплотную, прижав ее к столу. Он позволил ей спустить платье с бедер, но к тому времени, как оно упало на пол, он уже намотал на руку подол ее сорочки, задрав ее до талии. Он держал ее, словно корабль на якоре, притянув за сорочку к себе, обхватив другой рукой поперек талии. Потом он провел свободной рукой по животу вниз.
— Слишком медленно, говоришь? — Он тихо засмеялся, когда она открыла рот, чтобы что-то сказать ему в ответ, но не смогла и лишь простонала, когда пальцы его скользнули между ее бедрами. — Мне придется еще потрудиться, чтобы угодить тебе, как я вижу…
Франческа не могла говорить. Она не могла отвести глаз от зеркала, в котором отражалось каждое его движение. Свет лампы падал на его золотое кольцо, тускло отсвечивая, притягивая взгляд к его пальцам — к его длинным и сильным пальцам, которые поглаживали мягкие завитки у нее между ног, а затем проникли вглубь, касаясь ее так деликатно, так мучительно-сладостно, что она превратилась в натянутую скрипичную струну, послушную каждому движению его умелых пальцев. Но он знал ее тело еще лучше, чем она могла бы думать. Его ласки стали нежнее, тоньше. Он ласкал ее до тех пор, пока она не растаяла. Он играл с ней, пока она не начала задыхаться, толкая бедра навстречу каждому его прикосновению.
— Ты чувствуешь, что со мной делаешь? — шептал он, вжимаясь в нее так, что она ощущала каждый дюйм его твердой как камень плоти. — Ты сводишь меня с ума, Франческа…
Она дерзко ему улыбнулась, при том, что едва ли не растекалась у него по груди, удерживаемая лишь его рукой, обвивавшей ее талию. Она поднялась на цыпочки, прогнув спину.
— Не могу поверить… Ты все еще одет…
Он криво ухмыльнулся в ответ и, отпустив подол ее сорочки, дал ей возможность прочно встать на ноги. Рывком расстегнув воротник рубашки, он снял ее. Франческа, затаив дыхание, смотрела на отражение в зеркале, когда Эдвард начал расстегивать ширинку на брюках.
— Обопрись ладонями о стол, — хрипло приказал он.
Она наклонилась и расставила ноги пошире, и затем он провел по ней головкой прежде, чем вошел в нее.
Франческа задрожала. Она уже была на грани оргазма. Эдвард накрыл ее грудь ладонью, а другая его рука скользнула вниз, к влажным завиткам. Пальцы его беспощадно ласкали ее, пока он энергично входил в нее, стоя за ее спиной.
— Открой глаза, — приказал он. — Я хочу, чтобы ты видела все…
Франческа послушно открыла глаза, пытаясь сосредоточиться на том, что видела в зеркале. Она видела себя, распутную, сластолюбивую, бесстыдно отдающуюся мужчине, который ублажал ее и снаружи, и изнутри. Волосы ее, разметавшись по плечам, вздрагивали с каждым его толчком, опираясь ладонями в столешницу, она отвечала ему толчками назад, все сильнее, все быстрее, все глубже. Она видела, как пальцы его двигались между ее ногами, словно натягивали невидимые нити. Еще немного, и она порвется как струна, не выдержавшая натяжения. Она смотрела, как его пальцы ласкают ее грудь, и потоки наслаждения устремились к низу ее живота. И над ее плечом было его лицо, стянутое гримасой страсти, и глаза струили серебристый свет, подобный лунному сиянию, когда он довел ее до пика наслаждения, до блаженного забытья.
Франческа, запрокинув голову, закричала. Эдвард толкнулся глубже и задержался внутри, чувствуя, как Франческа сжимает его раз за разом. Но он не мог долго это выдержать. При виде ее лица в пароксизме страсти он и сам утратил контроль над собой. Крепко взяв ее за бедра, он возобновил толчки, все сильнее, все чаще, пока и его не настиг оргазм, не оставив места ни для каких мыслей.
Долгое время единственным звуком был звук ее дыхания — тихие, частые вдохи, и еще стук его сердца, громом отдававшийся в ушах. Он никогда не испытывал такого… такого полного освобождения, такого полного удовлетворения. Ни с другой женщиной, ни после трудовых свершений, ни после блестящего делового маневра, ни даже после победы, одержанной в схватке с братьями… никогда. Тело его было выжато, голова в тумане, но вот сердце…
— Если это безумие, — донесся до него слабый голос Франчески откуда-то из-под сияющей вуали ее волос, — увези меня в Бедлам.
— Может, завтра. Не думаю, что сегодня я смогу донести тебя дальше, чем до кровати. — Он сделал еще один глубокий вдох, и Франческа рассмеялась, и вибрации ее смеха резонансом откликнулись в его теле. — Я могу остаться тут навсегда, — добавил он, скорее обращаясь к себе, чем к ней. Он убрал в сторону ее волосы и уткнулся носом ей в шею.
Она подняла голову и посмотрела на него томным взглядом.
— Навсегда! Сколько еще у тебя в запасе непристойных предложений?
— Ты даже не представляешь, — пробормотал он. Он повернулся и принялся расшнуровывать ее корсет.
— Может, у меня у самой есть кое-какие непристойные планы.
— С удовольствием приму участие в их претворении. — Он снял с нее корсет, за ним сорочку, оставив ее в одних чулках. — Поделись своими мыслями. Насколько ты испорчена, моя дорогая?
Франческа вновь засмеялась.
— До сегодняшнего вечера я могла бы сказать, что я испорченнее тебя! Но сейчас… — Она потащила его к кровати. — Теперь я больше никогда не смогу смотреть на этот столик, не вспоминая…
— И на меня тоже? — Внезапно став серьезным, Эдвард обхватил ладонями ее лицо. — Ты сказала, что никогда не передумаешь насчет Олконбери. Ты говоришь, то он для тебя только друг. А кто я для тебя?
Ответ высветился в ее выразительных глазах до того, как она отвела взгляд в сторону и, покраснев, смущенно засмеялась. Он был ей далеко не безразличен, ее чувство к нему было глубже физического влечения, пусть самого сильного. Важнее их сотрудничества, которое началось, когда он согласился помочь ей найти Джорджиану. И не проявлявший себя явно, не озвученный, но все же живший в нем страх того, что она его использует для каких-то своих целей, развеялся. Она начала, заикаясь, подыскивать слова для ответа, но Эдвард ее остановил. Он узнал все, что ему нужно было знать.
Следующие две недели он почти каждый день куда-нибудь выводил Франческу. Он брал ее туда, где, как ему казалось, ей может быть интересно и приятно побывать, вначале она возражала, но он сумел убедить ее в том, что жизнь ее не должна ограничиваться лишь поисками Джорджианы. Они ходили в театр, в оперу, в зверинец Пидкока. Они посетили Тауэр и расположенную там королевскую сокровищницу, а также Британский музей с его древностями. С каждым днем Эдвард все больше очаровывался Франческой. Он по-прежнему получал от Джексона доклады о ходе поисков Джорджианы, он по-прежнему вел дела, касающиеся собственности его покойного отца, работал с мистером Уайтом и направлял Уиттерса в его работе над петицией, в которой Чарли заявлял свои права на герцогство, но, чем бы он ни занимался, мысль о том, что он вскоре увидит Франческу, никогда не отступала слишком далеко. Чем больше времени он проводил в ее обществе, тем сильнее привязывался к ней, тем больше ему ее не хватало, когда ее не было рядом.
Однажды ночью к Эдварду пришла мысль о том, что счастье состоит только в этом: счастье лежать с
