комнату не платишь, да почему не дежуришь как все. Бывшая супруга тоже повадилась звонить: когда алименты платить начнешь, ребенок о тебе спрашивал… А тут благодать: никому ничем не обязан и всем остальным до тебя тоже никакого дела.
В один из приездов он захватил с собой спальник, продукты, все самое необходимое и решил зависнуть в заброшенном поселке по крайней мере на несколько дней. Местные приняли его доброжелательно, показали несколько незаселенных комнат в бараке, из которых Денис выбрал одну, вполне приличную. Барак стоял на центральной улице рядом с давно закрытым продуктовым магазином.
Первое время Денис чувствовал себя как на каникулах. Все вокруг было интересным и необычным. К царящему там запаху отбросов он скоро привык и уже через пару дней не обращал на него никакого внимания.
Он вытащил на крылечко старинное кресло и дни напролет просиживал в нем с детективом, банкой пива и сигаретой. Или под настроение совершал дальние прогулки по Помойке и ее окрестностям. Образовался и круг общения — Маргарита, бродяжка со стажем, которая могла подолгу читать наизусть Есенина или за считанные секунды выдать стихотворный экспромт на любую предложенную тему. Астроном, пытающийся наблюдать за звездами с помощью самодельного телескопа, где вместо линз было вставлено множество стеклышек от очков и довольно увлекательно рассуждающий о траекториях планет и очередном конце света. Был там и ровесник Дениса — Безумный Шарманщик. Молодой мужчина в старинной широкополой шляпе и длинном изорванном пальто всюду таскал за собой самую настоящую шарманку, извлеченную им когда-то из груды строительного мусора и собственноручно починенную. Шарманка вполне прилично играла несколько мелодий, среди которых Денис знал только «Разлуку». На вопрос новенького, почему же Шарманщик не играет на улице или хотя бы не продаст шарманку в музей, все только отмалчивались: интересоваться подробностями чужой жизни здесь было не принято. Было еще несколько не менее колоритных личностей, с которыми время от времени было интересно разговаривать.
Денис и не заметил, как вместо запланированных нескольких дней провел здесь неделю, затем еще одну, а потом просто перестал считать дни; да и зачем, на работу все равно не надо. И вообще, чем не жизнь: бесплатная крыша над головой, консервов полный рюкзак, целый блок сигарет; что еще нужно для счастья?
Постепенно многие привычные вещи начали терять для него свое значение. Денис перестал причесываться и бриться; какая разница, здесь на это никто не смотрит; затем, когда закончилась зубная паста, перестал чистить зубы. Взятый с собой радиоприемник он больше не включал: то ли батарейки сели, то ли новости из внешнего мира почему-то перестали его интересовать. Одежда — не шикарные, но вполне приличные свитер и джинсы, как-то вдруг превратились в живописные лохмотья, не хуже чем у Робинзона Крузо до того, как он обзавелся одежкой из козьих шкур. Денис подобрал в одной из куч ядовито-зеленые брюки и черный пиджак, который был модным лет за десять до его рождения. «Теперь я свободен от всяких идиотских условностей — рассуждал он, удобно устроившись на дверце от холодильника времен „первой оттепели“ и обозревая помойный ландшафт. Мне наплевать, что на мне надето, наплевать, что думают обо мне всякие закомплексованные мещане. Я свободная независимая личность, стоящая вне общества и гордо чихающая на него с высокой… мусорной кучи».
А потом закончились продукты и Денис поймал себя на том, что поглощает пельмени, забракованные каким-то АООО «…», и не чувствует при этом ни капельки брезгливости или отвращения. Еда как еда, и батон тоже ничего; отрезал заплесневевший бок и все дела.
Время от времени его все же посещали тревожные мысли: «куда я качусь и кем стану, если все так и будет продолжаться? Что бы сказали институтские приятели, увидев меня сейчас? Руки бы не подали, это точно. А хорошенькие девушки просто перешли бы на другую сторону улицы… Нет, надо срочно что-то менять в жизни, пока я не стал таким как эти… помойные люди»! Но всякий раз лень побеждала и начало новой жизни откладывалось на завтра, послезавтра, понедельник, когда-нибудь… А, может, и правда, не стоит ничего менять?
В пяти больших автобусных остановках находился аэропорт и те из обитателей поселка, кто не ленился пройти пешком несколько километров и чей вид не внушал страха благонамеренным гражданам, летающим самолетами Аэрофлота и различных иностранных компаний, имели шанс заработать, помогая пассажирам поднести багаж до машины или автобуса. Иногда сердобольные иностранцы подавали им просто так, вежливо отказываясь от услуг.
Денис и сам не понял, почему его потянуло в тот день в аэропорт. В деньгах он не нуждался, как раз накануне ему повезло: он отнес в пункт приема целый рюкзак латунных стружек, да еще на обратном пути наткнулся на ящик просроченной тушенки. Так что особой необходимости тащиться в такую даль у него не было, ну, разве что, прогуляться.
К самолету он опоздал: все пассажиры уже вышли из аэропорта и разбрелись кто к автобусной остановке, кто на маршрутку, кого-то встречала машина. Мимо прошел один из новых соседей, Мишаня- музыкант, тащивший немаленький баул для старушки со значком «армия спасения» и с умным видом слушавший ее разглагольствования, время от времени с готовностью кивая.
Неподалеку от выхода остался только старик-китаец с большим чемоданом — старинным, обитым красной материей и с окованными железом углами. Судя по всему, старику было уже за восемьдесят. День был довольно холодный, дело шло к осени, а на странном пассажире была только синяя куртка и такого же цвета штаны. Старик стоял, спокойно глядя куда-то вдаль. «Вот козлы, встретить забыли — неожиданно для себя разозлился Денис. Дедушка-то старый совсем, простудится еще на ветру, а в городе вообще жуликов полно. Как пить дать, облапошат или еще чего похуже случится; покажут потом по телеку объявление:? исчез в районе аэропорта? знаем мы эти дела».
Денис одернул пиджак, застегнул его на все оставшиеся пуговицы, пригладил волосы и, взглянув на себя в стеклянную дверь, подошел к старику и старательно произнес:
— Могу ли я быть вам полезен?
Старик повернул голову к Денису, внимательно посмотрел на него, но ничего не ответил. «Не понимает» — решил тот, но продолжал настаивать, энергично помогая себе жестами:
— Дедушка, ты не понимаешь, куда приехал: это Россия, итыз Раша, понял? Время, между прочим, не детское, милиционера поблизости нет, а вот всякого жулья, наоборот, плюнуть некуда. Тебе ехать-то куда, бумажка с адресом есть? Или, давай, до гостиницы провожу, а то слупят немеряные бабки в свободно конвертируемой, а завезут черт знает куда, днем с огнем не сыщешь. Слушай, а может у твоих, ну, которые тебя должны были встретить, телефон есть? Я позвоню. Ты не смотри, что я в таком прикиде, я не хулиган, я просто… человек искусства, вот! Айм нот э ганкстер, ай эм эн артист. Не, давай, правда, а то нехорошо как-то получается: прилетел из-за границы а, вроде, никому не нужен, некоторые встречать даже и не чешутся. Ты не думай, я не из-за денег так стараюсь. Ну, если доллар-другой дашь, не откажусь или сигарету, давно хороших не курил…
Внезапно Денис услышал за спиной шум мотора, оглянулся и увидел, что прямо за его спиной стоит черная тоета с тонированными стеклами. Из тоеты вышел спортивного вида молодой человек, склонился перед стариком в восточном поклоне и протянул руку к чемодану. Старик отрицательно покачал головой, легко, как перышко, поднял свой багаж и шагнул к машине. Потом таинственный пассажир пошарил в расшитой сумочке, висевшей у него на поясе, при этом продолжая другой рукой держать на весу чемодан, достал и протянул совершенно обалдевшему Денису пачку сигарет. Денис поднял голову и открыл рот, чтобы поблагодарить, но увидел только стремительно удаляющийся автомобиль с иностранным номером.
Несколько минут спустя Денис обнаружил, что не может оторвать взгляда от висящего прямо напротив выхода рекламного щита. Там на фоне холодильников и прочей бытовой техники красовалась яркая надпись: «Пойми, чего ты хочешь, и твоя жизнь изменится». Вряд ли он смог бы ответить, чем его так затронула эта фраза, но именно ее Денис повторял и повторял до самого вечера.
Вдоволь поудивлявшись, молодой человек отправился домой, как он уже привык называть «помойный поселок». Правда, перед этим он совершил поступок, не укладывающийся в его новые понятия здравого
