— Что мистер Гудкайнд любит время от времени переодеваться в женскую одежду. Он находит, что это — очень эротично.
Синтия, ошеломленная, молчала.
— Я тоже нахожу женскую одежду эротичной, — бодро продолжал Майлс. — Но мне не нравится надевать ее. Я предпочитаю снимать ее с женщин.
Синтия догадывалась, что ее лицо пламенеет. Приложив украдкой два пальца к запястью, она обнаружила, что ее пульс бился отчаянно гулко.
Она сделала глубокий вдох, пытаясь унять волнение.
— Надеюсь, он делает это… не на публике, — произнесла она, запинаясь. Может, ей следовало притвориться более искушенной?
— Нет, конечно. И не все время. — Как будто это могло служить утешением. — Только когда на него находит такая причуда.
Синтия помолчала.
— А что именно он надевает? — Боже, только не вечернее платье!
— О, чулки. И подвязки. А также перчатки, если ему удается их заполучить. Однажды он надел шляпку. Так мне рассказывали, — сообщил Майлс деловитым тоном человека, который повидал в своей жизни немало странностей — включая плотоядные растения и каннибалов, — и поэтому не считал причуды Гудкайнда чем-то особенным.
Синтия представила себе картину, описанную Майлсом. И не смогла удержаться от восклицания:
— О Господи!
Впрочем, она не знала, как к этому отнестись. Подвязки, перчатки, шляпки… Сами по себе эти вещи казались вполне безобидными. Но на Гудкайнде? Во время… интимной близости? Такой, как та… которой она предавалась прошлым вечером?
— Так что, Синтия? Это снимает его с забега? — полюбопытствовал Майлс.
Помоги ей Боже. Она просто не может позволить себе исключить кого-либо из списка. Опять же… взятые по отдельности… подвязки, перчатки, шляпки…
— Он же не занимается этим все время, не так ли? И наверное, он хотел бы иметь жену… С разнообразным гардеробом, — добавила Синтия с отчаянием в голосе.
Майлс помолчал, недоверчиво глядя на нее. Синтия выдержала его взгляд. Ей нечего стыдиться. Он не представляет, каково это — находиться в ее шкуре. Ему достаточно взять деньги у отца его будущей жены, чтобы удовлетворить свою страсть к приключениям и науке, отправившись в рискованное путешествие на экзотические острова. И он не знает, как живет она, Синтия.
Майлс опустил голову, глядя на перо и лист бумаги, лежавшие перед ним.
Синтия молчала, сожалея, что спросила о грешках Гудкайнда. Но с другой стороны, предупрежден — значит, вооружен. Возможно, ей удастся преподнести себя Гудкайнду как сочувствующую его слабостям.
— Как поживает котенок? — неожиданно спросил Майлс.
Синтия оживилась. Это была ее любимая тема.
— Он ужасно задиристый, неугомонный и очень ласковый. И предпочитает спать в моей постели.
Майлс улыбнулся. Но улыбка почти не затронула его глаза. В них не было тепла. Он тут же опустил взгляд и снова схватился за перо.
— У вас больше нет голубых кругов под глазами. Вы хорошо спите?
Синтия вздрогнула и неосознанно поднесла пальцы к глазам.
«Впрочем, ничего удивительного, — сказала она себе. — С его наблюдательностью нельзя было не заметить, что я плохо сплю. Не поэтому ли он подарил мне котенка?»
О Боже! Что этот человек делает с ней?!
— Я… — Синтия запнулась. Она настолько не привыкла, чтобы кто-нибудь заботился о ней, что у нее перехватило дыхание! — А вы?.. Вы хорошо спали… прошлой ночью? — решилась она спросить.
Синтия не хотела думать о нем, но тем не менее думала о каждом его движении, о каждом его слове и вздохе.
Майлс окинул взглядом комнату, затем посмотрел на нее и тихо проговорил:
— Нет. — В его голосе не было эмоций, но он произнес это слово так, словно был уверен: она знала, что оно означает.
А она действительно знала?
«Это далеко не все», — сказал Майлс прошлым вечером. Но он ошибся, и именно она в этом виновата.
— Я… мне очень жаль. — Синтия не знала, что заставило ее так сказать. Но она сожалела, что не понимала его настроения и что они оба, похоже, страдали.
Она проследила за его взглядом. Он смотрел сейчас не на леди Джорджину, а на леди Мидлбо. А та, перехватив его взгляд, едва заметно кивнула ему. Выражение лица красавицы брюнетки не изменилось, и леди Уиндермир, игравшая с ней в шашки, казалось, ничего не заметила.
Тут Синтия вдруг вспомнила о репликах леди Мидлбо, которые показались ей нелепыми. Об отсутствующем муже, который должен приехать через несколько дней. О точных, до смешного, указаниях, где расположена ее комната.
Сердце Синтии сжалось и похолодело. Она пристально взглянула на Майлса, но тот твердо встретил ее взгляд, затем молча указал на перо и бумагу.
Синтия поняла: он вежливо дал понять, что ему нужно заняться работой.
Она изобразила улыбку и слегка присела, прежде чем направиться к Джорджине и Вайолет, которые сидели напротив друг друга, занятые вышиванием.
Протягивание иглы с ниткой через ткань казалось на редкость умиротворяющим времяпрепровождением, а прокладывание стежков настраивало на философский лад.
Как плетение паутины.
Девушки улыбнулись, приветствуя ее. А Аргоси встал и поклонился; Синтия села рядом с ним, что заставило его просиять. Его радость слегка улучшила ее настроение.
Он снова вытянул перед собой свои длинные ноги, явно красуясь перед ней. И это тоже подействовало на нее как успокоительное. И только сейчас Синтия сообразила, что испытывала стеснение в груди от разговора с Майлсом.
— Она полоумная, — мрачно произнес Джонатан. — Десять детей!.. Это ж надо додуматься.
А… они все еще говорят о цыганах… И Джонатан все еще пребывает в бешенстве.
— Полоумная! — Синтия радостно ухватилась за эту идею и постаралась развить ее. — Признаться, она меня напугала.
— Я так и не понял, что она имела в виду, говоря о пистолетах и крови. — Аргоси оказался слишком проницательным, чтобы клюнуть на подобное объяснение. — И она назвала вас плутовкой. Мне это не доставило удовольствия.
Синтия встревожилась. Но тут же, взглянув на Аргоси, вспомнила, что у него пять сестер, и решила, что его слова — это проявление галантности.
Она сочла нужным улыбнуться, и он одарил ее одной из своих страстных улыбок.
Впрочем, она ни в чем не была до конца уверена, когда дело касалось Аргоси.
— Мы должны быть снисходительны, если она страдает умственным расстройством, — мягко сказала Синтия, мысленно извинившись перед несносной, но, несомненно, одаренной цыганской девушкой. — Представляю, как это ужасно…
— Действительно! — подхватила Джорджина, хотя она и не присутствовала на гадании. — Говорить такие вещи, будучи не в состоянии остановить себя… Да-да, это ужасно!
— По-моему, она просто испорченная девчонка, которой хотелось привлечь к себе внимание, — высказала свое мнение Вайолет.
— Тебе виднее, — поддел ее Джонатан.
Вайолет наморщила носик, но мигом спохватилась, вспомнив о морщинах, и ограничилась тем, что попыталась снова пнуть брата ногой. Джонатан изменил позу, отодвинувшись от нее.
