Когда лимузин приблизился, стало видно, что объектом возмущения красноповязочников является, скорее всего, посольство Сахары. Во всяком случае, некоторые плакаты оказались написанными вязью. Те же, что на руста, выражали активное возмущение агрессивной колониальной политикой сахарского империализма, растущей на Юге безработицей, беспокойство за судьбу борца за права белого населения Патрика Мулумбова и прочими положенными по комплекту вещами. Олег озадаченно почесал нос. Странно. То есть для обычного митинга где-нибудь на заводе набор вполне типичный, но чтобы здесь, перед посольством? Кажется, ранее такого еще не случалось. У нас все-таки не агрессивно-колониальная Сахара, где борцы за народное счастье демонстрируют прямо перед президентским дворцом.
Видимо, участники митинга тоже слегка чувствовали себя не в своей тарелке, потому что предпочитали держаться на некотором расстоянии от объекта своих эмоций. Вернее даже, на заметном расстоянии – в полусотне метров от высокого крыльца Гостиного двора. Но если они вдруг решат перейти к каким-нибудь решительным действиям – Олег ухмыльнулся, представив, как митингующие пытаются выбить дверь тараном из древка плаката – остановить их некому. Вопреки обыкновению рядом не болталось даже одинокого наряда СОД, только два полицейских в парадной форме с любопытством наблюдали за происходящим из будочки рядом со входом в здание. Понятно, печально подумал Олег. Предвыборная борьба, так сказать, в полном разгаре. Трудовой народ демонстрирует свою решительную поддержку нынешнему Народному Председателю в его тяжкой борьбе с гидрой мирового империализма. Тупо и топорно. Среди дипломатов разве что круглый дурак поверит, что толпа собралась сама по себе, а патрулей для воспрепятствования рядом не оказалось по чистой случайности.
Нет, народный гнев хорошо выглядит на киноэкране, в журнале перед фильмом. Что-нибудь на тему «Трудящиеся Сахары, возмущенные недавними провокационными действиями своего правительства в Южном Океане…», и далее по тексту. В Народной же Республике Ростании такие вещи самопроизвольно случались лишь в первые годы После Того Как. Отдельные свергнутые эксплуататоры требовали возвращения своих неправедно нажитых и на деле принадлежащих трудовому народу предприятий. Так, по крайней мере, рассказывают учебники по истории. В учебниках только не говорится про массовые аресты и высылки после каждого такого выступления, ну да что с них, с учебников, взять. На школьников они рассчитаны, а неокрепшие детские души не стоит смущать сомнениями. Да и объем у учебника не тот. Да и взрослые люди историей, как правило, не интересуются, у них и других забот хватает – например, квартальный план на три процента перевыполнить. Не меньше, чтобы премий не лишили, но и не больше, чтобы план не увеличили.
Интересно, каков конкретный повод для протеста? Опять в Табаронго очередной борец за права бессрочную голодовку объявил с ночными перерывами?
Олег опустил окно и прислушался. Мегафонные хрипы сносило в сторону налетавшими порывами ветра, и понять, о чем речь, не представлялось возможным. Он наклонился вперед и тронул шофера за плечо.
— Пожалуйста, туда, — он ткнул пальцем в сторону толпы. — Припаркуйтесь неподалеку.
— Олег Захарович, здесь запрещено останавливаться, — откликнулся тот, нерешительно притормаживая. — Только со спецпропусками…
— Ничего, перебьются без пропуска, — нетерпеливо откликнулся Олег. — Кандидат я или погулять вышел? Давайте, поворачивайте.
Шофер пожал плечами – мол, наше дело маленькое – и повернул в сторону толпы. По приближении машины толпа притихла, размахивание плакатами прекратилось, а кое-какие даже опустились и стыдливо спрятались за спинами. Только выступающий с импровизированной трибуны, составленной из пустых бутылочных ящиков, какое-то время продолжал надсадно выкрикивать в мегафон про обнаглевших швабомасонов, устраивающих диверсии против народного хозяйства на деньги с прогнившего Юга. Наконец заметив отсутствие у аудитории надлежащего отклика, он недоуменно покрутил головой по сторонам, заметил неподалеку посторонний предмет в виде правительственного членовоза, жалобно пискнул что-то неопределенное и затих.
Олег решительно открыл дверь и вылез из машины.
— Сидите здесь и не высовывайтесь, — не допускающим возражений тоном бросил он, краем глаза уловив, что телохранитель тоже схватился за ручку. — Драки не предвидится, а для остального вы мне не нужны.
Краем глаза он уловил озадаченное выражение лица охранника, разрывавшегося между долгом и прямым приказом, хмыкнул и решительно направился к «трибуне».
— Я Кислицын Олег Захарович, — заявил он оратору. — Представьтесь, пожалуйста, и объясните цель вашего мероприятия.
Больше всего сейчас Олега интересовало, не захочет ли тот узнать, кто такой Кислицын Олег Захарович и откуда он свалился на незадачливую ораторскую голову. Конечно, титул «кандидат на пост Народного Председателя» звучит внушительно, только вот содержания за ним ноль. Лучше, если сработает слуховая память – ведь слышал же он обо мне по телеящику хотя бы краем уха?
То ли память действительно сработала, то ли внушительный автомобиль вкупе с правительственными номерами отбили у оратора охоту задавать вопросы, но он с готовностью откликнулся:
— Я Иванов Семен Фатихович, председатель Прогрессивно-народовольческой партии. Мы проводим митинг, санкционированный мокольским Управлением Общественных Дел.
— И тема митинга? — мягко поинтересовался Олег с едва заметной угрожающей интонацией, которую украл у Прохорцева, имеющего богатый опыт работы в органах.
— Нет врагам народного общества в лице швабомасонов, наймитов мировой закулисы! — четко отрапортовал Иванов Семен Фатихович, которому, очевидно, такая интонация оказалась более чем знакома. Он даже по струнке вытянулся и едва ли честь не отдал. — Давно прошли те времена, когда кучка масонских…
Очевидно, он опять собрался сесть на излюбленного конька, но Олег не позволил.
— А не могли бы вы, уважаемый Семен Фатихович, объяснить вот что, — быстро вклинился он. — В Народной Ростании партии полностью ликвидированы еще в двадцатых годах, вскоре после Гражданской войны. В двадцать седьмом, если я правильно помню, последние отменили. Разве вы не знаете, что капиталистические эксплуататоры изобрели их незадолго до Великой Революции с целью взять под контроль нарождающееся движение народных масс? Откуда же в нынешней Народной Республике Ростании могут взяться партии?
Олег придал лицу угрожающее выражение и с удовольствием заметил, что в толпе началось брожение.
— Да как же… — залепетал подследственный оратор, судорожно оглядываясь по сторонам. — Мы… того… официально… Служба Общественных Дел разрешение дала…
— Клевещете на народные органы власти? — ласково поинтересовался Олег. — Так-так.
Брожение в толпе усилилось. Наименее стойкие ее элементы начали потихоньку отрываться от коллектива с дальнего края, разбредаясь в стороны ближних переулков.
— Все законно, господин Кислицын, — вмешался откуда-то сбоку начальственный басок. — Прошу вас не препятствовать проведению мероприятия.
Олег обернулся. Перед ним стоял одетый в представительный черный костюм человек с ружьем. Собственно ружья в его руках не наблюдалось, но Олегу ясно представилось, как он в ночи бдительно охраняет неприступные рубежи… чего? Явно не Родины – на ее заболоченных или, наоборот, пустынных рубежах такие отглаженные костюмы и белые рубашки встречаются не чаще волосатых мамонтов. Нет, скорее, границы вверенного ему особо секретного предприятия про производству спецколбасы для спецконтингента.
— Митинг, как вам верно сообщили, санкционирован Службой Общественных Дел, — сообщил человек с ружьем. — А вот насчет партии вас дезинформировали, — он вроде бы ласково положил руку на плечо оратору с мегафоном, но Олег заметил, как у того перекосилось лицо. — Речь идет всего лишь о неформальном движение «За прогресс!», созданном на базе одноименного общественного политклуба. А чем, простите, мы обязаны вашему вниманию?
Его буравящие глазки уперлись в Олега, который только сейчас разглядел за толпой телекамеру с
