зачем ищем. А насчет яда — извини, господин директор, вопрос не ко мне, а к умникам из Минобороны.
— Я сам знаю, кому и какие вопросы мне задавать! — прошипел директор, преображаясь. Взгляд его глаз за стальной оправой очков стал совершенно безумным. Он с размаху врезал кулаком по столу и поднялся на ноги. — А вот ты, господин майор, придержи язык за зубами. Если ты еще раз первым ляпнешь про Минобороны даже просто при мне, не говоря уже про других, я тебя…
Запиликал настольный коммуникатор, и тут же, без подтверждения, прорезался голос чоки- секретарши:
— Господин директор, госпожа заместитель директора Эхира требует немедленной встречи.
Директор зашипел от ярости. Несколько секунд он стоял, сжимая и разжимая кулаки, но в конце концов умудрился взять себя в руки.
— Пусть войдет, — сквозь зубы процедил он.
Кайн вполне понимал чувства своего непосредственного шефа. За две недели пребывания в Институте стерва умудрилась нажить себе врагов практически везде — в основном своими настойчивыми требованиями допустить ее к инспекции лабораторного корпуса, предоставить доступ к программам и материалам секретных экспериментов, а также острым как бритва языком, способным, кажется, нарезать дольками гранитный окатыш. Майор не понимал, благодаря каким политическим играм она умудрилась стать заместителем директора и что она вообще здесь делает, но, будь его воля, чокнутую суку уже давно нашли бы где-нибудь в горах неудачно сорвавшейся с обрыва. Однако когда дверь директорского кабинета скользнула в сторону, открывая проход, он уже стоял с каменным лицом, на котором не читалось ни малейшего проблеска эмоций.
— Итак, господин Джой, ваше расследование по-прежнему не дало никаких результатов, — с места в карьер заявила стерва. — И, полагаю, наш выдающийся начальник охраны уже подробно описал, какие именно объективные обстоятельства помешали найти двух сбежавших из-под опеки детей. Верно, господин Кайн?
Майор даже не пошевелился. Много чести в перепалку вступать!
— Однако, — ничуть не смутившись его молчанием, стерва повернулась к директору, — я надеюсь, что руководство Института в лице господина Джоя поделится со мной чуть большим количеством информации, чем с журналистами. Итак, поваленное ветром дерево уже забыто. Вторая версия разнесенного вдребезги холла лабораторного корпуса — неосторожное обращение с оружием. Никто не хочет мне пояснить, с каких пор частью экипировки охранника стали осколочные гранаты или что-то похожее? Или я что-то упустила, и теперь пуля любого пистолета может отбросить контрольную камеру в сотню килограмм весом на десяток саженей и больше?
— Госпожа Эхира, — на лице директора заходили желваки, — я, кажется, уже сто раз тебе объяснял, что допуском в лабораторный корпус обладают только специально отобранные надежные люди, в число которых ты не входишь и никогда не войдешь. Любая информация о происходящем там является для тебя такой же засекреченной, как и для журналистов. Твоя зона ответственности — департамент этической философии. Вот им и занимайся.
— Вот как? — мурлыкнула стерва. — Ну что же, я готова последовать твоему указанию. Хочешь ли ты узнать, что полагает этическая философия по поводу экспериментов, проводимых над малолетними детьми? Невинных таких экспериментов, по программам Седьмого Департамента Министерства обороны?
Начальник охраны невольно дернулся. Откуда она?..
— Тихо! — гаркнул директор. — Госпожа Эхира, я не знаю, откуда ты нахваталась подобной чуши про Министерство, но в этих сказках правды не больше, чем…
— Чем в официальной версии насчет событий вчерашней ночи? — язвительно перебила его стерва. — Ну-ну. И что, господин директор, ты совсем-совсем ничего не хочешь мне рассказать?
— Прошу тебя немедленно покинуть кабинет, великолепная госпожа, — прорычал директор. — Немедленно! Или я прикажу охране тебя вывести!
— Разумеется, — фыркнула стерва. — У самого-то у тебя кишка тонка даже малолетнего ребенка удержать… блистательный господин Джой Митера.
Она развернулась и, гордо вскинув подбородок, вышла. Дверь автоматически закрылась за ней. Директор не торопясь подошел к начальнику службы охраны и аккуратно, двумя пальцами, взял его за узел форменного шейного шнурка.
— Откуда. Она. Знает. Про. Седьмой. Де-пар-та-мент? — отчетливо проартикулировал он. — Только не говори мне, майор, что утечка идет внутри Института. Я ведь тогда живым тебя отсюда не выпущу.
Глядя в его бешеные глаза, майор как-то сразу поверил, что тот не шутит. Может, и не из кабинета, но из Института — точно.
— На территории Института она под непрерывным наблюдением, — просипел он пересохшим горлом. — Под круглосуточным. Она ни разу не разговаривала ни с одним человеком, владеющим информацией. Ни с одним! У нее какие-то свои каналы. Я могу тихо взять ее сегодня же и…
— Нет, — оборвал его директор, отпуская шнурок, и майор сразу же почувствовал немыслимое облегчение. — Нет. Пока нельзя. У нее слишком большие связи. Пока, — он выделил голосом слово, — нельзя. Ну, а там решим. На поиск сбежавших бросить все силы, какие только можно и какие нельзя. Живы они или нет — мне они нужны обе в таком состоянии, в каком их можно найти. Пусть даже трупами. Имей в виду, майор, в суде можно свидетельствовать с четырнадцати лет, если только растрогавшиеся присяжные не позволят в виде исключения тринадцатилетнему. Или тринадцатилетней — вроде Карины. Ты понял, майор? Если что, похоронят нас рядышком. Так что не прекращать поиски до тех пор, пока соплячки не найдутся, живыми или мертвыми. А сейчас свободен.
— Так точно, — майор козырнул и, печатая шаг, вышел из директорского кабинета. Где-то в глубине живота у него образовался маленький холодный комочек. Имел это директор на самом деле в виду или нет, но ведь даже идиомы можно иногда понимать буквально…
Тащить полные сумки вверх по улице оказалось тяжело, тяжелее, чем Яна думала. Она, перекосившись на бок, мужественно топала по дорожке меж кустов, загнанно дыша и мотая головой в ответ на предложения Палека взять пакет с продуктами.
Дзинтон ожидал их в дворике, полулежа на скамейке и нетерпеливо постукивая пальцами по чугунному подлокотнику.
— Вам только у смерти на посылках бегать, — фыркнул он. — Я уж испереживался. Что так долго — в магазине проблемы?
— Не-а, — качнул головой Палек. — Мы… поиграли немного. Извини.
— Ладно. Только играйте возле дома, хорошо? Чтобы я не волновался? Кстати, об играх.
Он сел прямо и ткнул пальцем в большую плоскую коробку рядом с собой.
— Вот. Не первый год с собой таскаю — выбросить жалко, а играть надоело. Видели раньше такое?
Дети, плюхнув пакеты прямо на землю, дружно сунулись носами к коробке. Дзинтон, усмехнувшись, чем-то щелкнул и откинул крышку, под которой оказался плоский серый экран.
— Игра называется «сто сорок четыре», — пояснил он. — В ней сто сорок четыре фишки, тридцать шесть раз по четыре штуки, — он что-то нажал и продемонстрировал на экране Яне с Палеком фишку с замысловатым рисунком. — Тридцать четыре набора содержат одинаковые фишки, два — разные. Из фишек можно складывать фигуры. Вот, например, один из раскладов, «классический».
Он быстро нажал три цифры на встроенной сбоку коробки панели, и на экране возникла масса фишек, выстроившихся в сложную трехмерную конструкцию.
— Суть игры в том, что одинаковые фишки нужно снимать парами. Одно снятие — один ход. Но фишку можно снять, только если ее не прижимают сверху другие фишки, а еще остается открытой правая или левая сторона. Например, вот эту пару снимать нельзя, а ту можно. Если играет один человек, его задача — снять все фишки, не оставив ни одной. Далеко не всегда получается: каждый раз фишки ложатся в разные позиции, так что иногда расклад не сходится, а игроку засчитывается поражение. Если играют вдвоем или большим количеством народу, то выигрывает тот, кто снимает последнюю доступную пару,
