Рза молча наблюдал за ней, курил папиросу за папиросой.
— Нам сообщат до вечера, где он находится? — в который раз спросила Нушу.
— По-моему, до вечера скажут.
— Узнать бы скорее, с утра бы тронулись в путь.
— Нушу-хала, если желательно с утра отправиться в дорогу, мне нужно, не теряя времени, ехать в село. Оставлю там за себя человека, скажу, что делать, указания дам. Чемодан собрать надо! А рано утром я буду здесь.
— Ты уезжаешь? А кто нам скажет, если позвонят из Баку?
— Скажут сразу, как только что-нибудь выяснят. У них же там круглосуточное дежурство.
Глава восемнадцатая
1
Тяжелораненого Ази Асланова привезли в санчасть бригады. Капитан Смородина удивилась, увидев генерала на носилках — всего несколько часов тому назад она беседовала с Аслановым в штабе бригады и видела, как генерал с адъютантом поехали в бронетранспортере.
И вот — ранен. С трудом переводит дыхание.
Смородина распорядилась подготовить все к операции, и генерала сразу с носилок переложили на хирургический стол.
Уже первый осмотр подтвердил наихудшие опасения. Но бороться за жизнь следовало, и был шанс добиться успеха. Вот крови только много потерял генерал… И нога… Но сначала надо исследовать рану в груди.
— Повязку! Инструменты! Обработать операционное поле! — отдавая распоряжения фельдшерам и сестрам, Смородина старалась не смотреть в лицо генералу.
Смородина знала, что весть о ранении командира бригады разнеслась по подразделениям, произвела тягостное впечатление. Около санчасти собралось много людей, некоторые не прочь заглянуть в операционную, и все ждут, что скажут врачи. По ту сторону дверей ходил взад-вперед подполковник Филатов, оказавшийся после ранения генерала самым старшим офицером в бригаде ему, вероятно, и придется пока принять командование ею.
К палатке санчасти подъехала машина, из нее вышли генерал Черепанов и еще двое старших офицеров: услышав о ранении Асланова, Черепанов захватил с собой хирургов из армейского госпиталя.
Филатов начал было докладывать, но Черепанов махнул рукой:
— Как чувствует себя Асланов?
— Раны очень тяжелые, товарищ генерал. Начальник санчасти приступает к операции.
Вперед выступил приехавший вместе с Черепановым пожилой полковник медицинской службы.
— Давно преступили к операции?
— Только что.
— Пройдите в операционную, полковник, — распорядился Черепанов. — Если Смородина еще не начала, оперируйте вы.
Закончив необходимые приготовления, Смородина хо тела дать наркоз, когда вошли хирурги, и полковник, представившись, сказал:
— Извините, капитан, если вы не возражаете… Оперировать приказано мне… Я хотел бы, чтобы вы ассистировали.
— Я подчиняюсь, товарищ полковник, — сказала Смородина.
Снова начался осмотр.
Наконец, приступили к операции. Черепанов прошел в палату. Генерал лежал на кровати. Наркоз еще не прошел, и он спал. Черепанов сел в ногах. Привычно потянулся за папиросами, но тут же поспешно сунул их в карман.
Тихо вошел Филатов, встал позади Черепанова. Смородина предложила ему табуретку, но Филатов не сел. В палатке стояла такая тишина, что можно было даже различить голоса людей, которые тихонько переговаривались за стеной палатки. Танкистам не терпелось узнать о состоянии командира бригады, но никто ничего утешительного им сказать не мог, и они, хмурые, подавленные, уходили в подразделения.
Смородина неотлучно сидела около генерала.
За неполный месяц на нее обрушилось два удара. Погиб Пронин, теперь при смерти генерал.
Гибель Пронина потрясла ее так, что и до конца жизни ей не опомниться.
Никогда ни о ком она еще в жизни не горевала и не плакала, как по Пронину. Казалось, как она уверила себя, что между ними все кончено. И только когда он погиб, она поняла вдруг, как сильно она его любила. Теперь; уж никто и ничто не заменит ей Николая, и до конца дней будет она жалеть об этой трудной любви, о своей к нему беспощадности.
Пронина разорвало на куски, его останки едва собрали в ящик, и Лена не смогла даже взглянуть в последний раз ему в лицо. Лицо, говорят, осталось нетронутым…
Генерал как заснул во время операции, так за всю ночь и не просыпался. Смородина дежурила возле него до утра. Тут ее должны были подменить, но чуть свет пришли навестить раненого Черепанов с Филатовым.
Асланов медленно открыл глаза, хотел было повернуться на бок.
— Нельзя, нельзя двигаться, товарищ генерал.
Асланов не видел Черепанова, сидящего в ногах кровати, но увидел Филатова, который стоял.
— Михаил Александрович, что на передовой?
— Все хорошо, Ази Ахадович. Задача выполнена.
Черепанов встал, легонько взял Асланова за руку, лежащую поверх одеяла, — рука Ази была горячей, — сказал ласково:
— Ази Ахадович, ты за людей не тревожься. Задача действительно выполнена. Бригада закрепилась за железной дорогой, так что тут все хорошо. Вот одно только плохо — твое ранение… Не ко времени. Но ничего, поправляйся, мы еще повоюем.
Старый генерал видел, как тяжело, с хрипом вздымается грудь раненого, как побледнело от потери крови лицо.
— Евгений Иванович, это вы?
— Я, дорогой, я, узнал? Как ты себя чувствуешь?
— Что я могу сказать… Внутри все пылает. И воды не дают напиться вдоволь, — Ази тяжело сглотнул тягучую слюну.
— Вам нельзя много пить.
Смородина, смочив в воде вату, провела по пересохшим губам Ази.
— Что мне с этого, доктор? Дайте стакан, я хоть на минуту…
Он не договорил. Беспощадная боль заставила его застонать, лицо его вдруг покраснело, на висках крупными каплями выступил пот.
Смородина вытерла ему лицо, поправила под головой подушку.
— Евгений Иванович, — сказал вдруг Асланов. — Я знаю, что не выживу. Врачи всегда скрывают правду. Они думают, я ничего не чувствую, не понимаю. Смерти я не боюсь, рано-поздно мы все умрем, никто не задержится на этом свете, но…
— Врачи ничего от тебя не скрывают… Трудно тебе, больно, но без этого не бывает, Ази. Ты поправишься…
— И о боли я не думаю. Боль тоже пройдет. Говорят, кружка для воды в воде ломается… Солдат
