Арцыбашева супер-пупер, и во-още охренеть, я буду землепотрясно тебе признательна».
Но Варенька никогда не слыхала, чтоб нечто подобное исторгала ее госпожа:
— Дарья, прекращай истерить! Ты как была тинейджеркой-переростком, так на том и завязла!
«Выходит, хозяйка тоже жила в Японии?»
«Выходит, настоящее имя Изиды — Дарья?»
Во всяком случае, гостья на него откликалась:
— Нет, Катя, ты, по-моему, не въехала…
— Нет, это у тебя крыша съехала! — гаркнула госпожа Дображанская. — Замолчи, и немедленно!
— Я не буду молчать! — закричала Дарья-Изида пуще прежнего. — Мы с тобой не из этого времени. И я не хочу умирать в этом времени! Я из ХХІ века! Я не обязана умирать здесь из-за их революции. Мы остались тут жить, потому что Маша сказала: мы все исправили, и теперь революции точно не будет.
«Не из этого времени… Что ж это значит?»
Но упомянутый ХХІ век был чересчур далеко, чтобы вызвать у Вареньки какие-то ассоциации. Да и не до ассоциаций ей было. Приблизившись к самой прославленной и героической женщине Империи, хозяйка отвесила той бесславную и умопомрачительную затрещину.
Голова Изиды дернулась. Она икнула и всхлипнула:
— Если бы с нами была Маша…
— Если все так, как ты говоришь, Маша нам тоже не поможет, — ответила Катерина Михайловна.
«Да кто ж такая эта Маша? Все время ее вспоминают…»
Ответ Варенька получила немедля. Да такой ответ, что лучше б его и не знать.
— Нет! Маша всегда была самой сильной из нас. Самой сильной ведьмой. Самой знающей. Мы с тобой сами не знаем ничего! — завопила Изида.
«Ведьмой… из нас!»
Десятки подозрений, расцарапывающих Варину душу, — изумительная красота ее госпожи, ее диковинный дом, и жабы на стенах, и змея на груди, огромное богатство и некрещеный любовник — сложились в одно слово.
Варя ошалело поглядела в окно «рогатого» зала — окно залепила пурга, белоснежная, злая.
«Боже, она — ведьма! Колдунья. Она гонит пургу. Она может превратить меня в жабу. И Изида… тоже ведьма. Она же летает!»
Но и это было еще не все, словно бы кто-то свыше вознамерился довести бедную Варю до полного обморока.
— Кое-что я все-таки знаю, — сказала хозяйка. — Например, то, что ты орешь на весь дом, в то время как моя горничная подслушивает у двери.
Варенька отпрянула и упала на зад. Узорный паркет фабрики «Тайкург» больно ударил ей спину, голова закружилась, приданое в мгновенье ока стало недостижимой мечтой, равно как и свадьба, квартира за десять рублей, восьмеро детей…
Дверь распахнулась.
Варенька зажмурилась, уразумев вдруг самое-самое страшное. Каменные жабы на стенах — никто иные, как прежние слуги хозяйки, обращенные ведьмой в безмолвных тварей!
— Варя, передай шоферу, чтоб отогнал мое авто обратно в гараж. Все дела на сегодня отменяются, — сказала хозяйка. — Мы с Изидой Киевской едем… на пикник. — она усмехнулась.
А затем девушка почувствовала, как ледяные подушечки пальцев коснулись ее лба, и услышала непререкаемый голос своей госпожи:
— Забудь. Все забудь.
— … если она ничего и не вспомнит, какая разница, что я кричала?! — Изида выкрутила руль.
Ее круглощеким лицом по-прежнему безраздельно владел темный страх. И без того круглые глаза были распахнуты, как две плошки. Зрачки расширены и черны. И увидев ее в своем кабинете, в первую секунду Катерина брезгливо подумала, что в своей богемной среде поэтесса могла стать морфинисткой и прийти к ней сейчас просить денег.
Эх, лучше бы она пришла просить денег!
— Если ты будешь орать на весь Киев о том, кто мы такие, нам никакого ведьмовства не хватит. — Катя поплотнее укуталась в шубу и одернула непроглядно-густую вуаль (она не желала привлекать внимание к их тандему). — Нельзя побыстрее?
— Все не можешь привыкнуть, что машины тут медленно ездят? — примирительно перевела поэтесса разговор в иную, нейтральную, сферу.
Авто с двумя самыми прославленными дамами Киева потрусило прочь.
Даша-Изида обернулась, чтоб посмотреть на самый колдовской киевский дом, облепленный химерными чудищами: носорогами, русалками, рыбами, жабами. Дом успел облачиться в белый покров: бетонные жабы обзавелись белыми жабо и манишками.
— А знаешь, где я живу? — сочла нужным похвастать она. — В нашей Башне на Ярославовом Валу
— В Башне Киевиц? — дрогнул голос Кати. — В нашей Башне?
— Ага. Только не в нашей квартире. На этаж ниже. Все пытаюсь выяснить, кто на четвертом живет, у подъезда променажу — без толку.
— Никто там не живет, — отрезала Катя. — Маша говорила: с 1895 по 1941 у Города не было Киевицы. Хранительница бросила Киев. Если бы Киевица защищала свой Город, революция никогда б не коснулась его. Но Киев бездетен.
— А мы? Мы ж Киевицы. И мы здесь, — оспорила Даша-Изида.
— Позволь тебе напомнить: мы — бывшие Киевицы. Мы были Киевицами в нашем времени. А переселившись сюда стали никем.
— Скажешь тоже, никем! — возмутилась поэтесса. Ее машина закончила спуск и, повстречавшись с Крещатиком, остановилась, чтоб пропустить трамвай.
Трамвай, как и все акции городских железных дорог, принадлежал Кате. И кинотеатр «Марго», поместившийся в доме напротив, равно как и все кинотеатры страны, принадлежал Кате. И дом, где сиял огнями «Марго», был Катиным. И доходные дома рядом с ним.
Крещатик был Катиным (за исключеньем двух-трех государственных зданий).
— Была Киевицей, а стала царицей, — бодро заметила ее собеседница. — Здесь все — твое! Это наш Город. И ты же ведьмуешь? Вон горничную как оприходовала!
— Это Маша… — неохотно сказала Катя. — Она списала заклятья из книги Киевиц. И записи остались на ее прежней квартире. Вот и все, что осталось от нашей прежней власти. Тише! Молчи, Дарья…
Поэтесса как раз открыла рот, чтоб возразить еще что-то, — и Катя быстро указала ей на регулировщика.
Киев 1917 года не должен был знать, кто они такие.
Но вам, мой читатель, пора принять правду. Прославленная поэтесса Изида Киевская действительно была Дашей по фамилии Чуб и кличке Землепотрясная. И она никогда не писала стихов. И не умела их писать…
Все то величие, которого достигли в начале ХХ века две некоронованные королевы Киева, объяснялось просто — их истинным местом рождения было начало ХХІ века. И согласитесь, не так уж трудно разбогатеть, если еще в 1910 ты можешь купить землю, где, как прописано в книгах, в 1915 найдут залежи алмазов и золота. Не так уж трудно стать великой стихоплеткой, если еще в 1911 ты можешь издать книгу стихов, которую должна была издать в 1912 Анна Ахматова. Совсем не трудно… Трудно попасть в нужный год!
Но и это не представляло труда для тех, кто девяносто лет вперед носил венец Киевиц — хранительниц Киева, чья власть над ним не знала временны?х преград. Для тех, кому позволено было менять историю Вечного Города и для тех, кто, воспользовавшись сим позволением, переселился сюда, думая, что им удалось отменить кровь революции и их ждут впереди долгие годы золотого века.
Но, похоже, история, которую они изменили, изменила им.
