писать, «кузина» отдала ему Лиру. Однако писать он так и не стал. Зато, не без помощи Лиры, стал причиной смерти Столыпина. И из-за навязчивых дежавю оказался в сумасшедшем доме, где по той же причине пребывала Ахматова. Так состоялось их знакомство.
А затем, два года спустя, почти одновременно случилось сразу три события:
Маша погибла.
В тот же самый день красная армия в Киеве была уничтожена.
На следующий день Ахматова начала писать.
Между этими фактами была какая-то связь. И единственным способом ее прояснить было найти этого Булгакова.
Однако в клинике профессора Сикорского его нынешний адрес был неизвестен. На Андреевском, 13, где он проживал в 1913 году, засланный Катей сыщик узнал только одно — в начале войны Булгаков добровольно ушел врачом на фронт, с тех пор его судьба неизвестна. И даже всемогущий Интернет подвел Катерину.
Булгаковых там было много. Как верно заметил Митя, фамилия нередкая. Отыскался даже один врач, правда, не Михаил, а Николай — и не великий, известный — бактериолог, эмигрировавший из России в Париж в 1919 году.
Но ни о каком враче Михаиле Булгакове, так же как о самом Михаиле Булгакове, Катя ссылок не нашла.
Где же ты бродишь-то?
Глава двадцать третья,
в которой сбывается Санина мечта
Внизу лежал Киев, покрытый густым коричневым бархатом еще не зазеленевших деревьев, сияющий золотыми куполами церквей. Киев, вдруг сделавшийся таким маленьким и ставший оттого еще более дорогим и родным, — казалось, его можно положить на ладошку как лист и прижать к груди…
Лист каштана! Думская площадь, с убегающими кверху пятью стрелами — Крещатицкий переулок, Софиевская, Малая Житомирская, Михайловская, Костельная улицы — была столь похожа на пятипалый киевский каштан, точно кто-то спланировал это сходство специально.
Затаив дыхание, Саня стоял на летящем балкончике, поместившемся на крыле самолета «Илья», и точно знал, что еще никогда не был и никогда не будет так счастлив. И, как ни странно, был прав — ибо из множества счастий, больших и малых, мимолетных и долгих, заготовленных для него жизнью, многие должны были стать и ярче, и слаще, и бесконечней, и мучительней, но ни одно из них не могло сравниться по чистоте и прозрачности с этим, заветным — мальчишеским сном, ставшим сияющей явью.
Саня летел!
И даже с этой птичьей высоты видел, как внизу стоят крохотные-крохотные люди и смотрят на «Муромец», похожий снизу на огромную стрекозу, и машут им рукой. И, верно, говорят сейчас:
— О, Изидка наша полетела… — и улыбаются ей. И радуются, как царице небесной, — точнее царице небес.
Изиду в Киеве любили такой вот — высокой, небесной любовью, и сейчас Саня ощущал себя частью Неба и частью этой любви.
— Смотри, смотри! — стоящий на одной из Подольских улочек пятилетний мальчишка в грязноватой рубахе ткнул пальцем в небо. — Это дракон!.. — сказал он без особого удивленья — в его возрасте не удивляются ничему и всему.
— Сам ты дракон, — сказал старший мальчик лет десяти. — Это аэроплан!
— А кто на нем летит? — спросил младший.
— Знамо кто, — со знанием дела ответил десятилетний житель Подола, — наша ведьма.
Когда пятнадцать минут спустя Саня вернулся в салон самолета, Изида напевала у штурвала:
— Потому, потому, что мы пилоты…
Гимназист впервые услышал, как она поет.
— А у вас голос такой… совсем как у певицы, — удивился он.
— Так я и есть певица, — сказала та. — Я раньше все время пела. Потом танцевала. Чего только не вытворяла, пока летать не пошла…
— И сразу стали первой!
— Делов-то! Не я одна, — дернула плечом пилотесса. — В Киеве всегда летали! Начиная с ведьм. Они и были по сути первыми летчицами. Как те начали, так и пошло… Здесь все были первыми! Может, потому, что даже у мужиков тут ведьмацкая кровь и их не простые мамки рожали. Может, все они были просто потомственные ведьмаки, и желанье летать у них было в крови…
— Вы… верите в ведьм? — Саня выпучил глаза, не веря.
— Да я и сама ведьма, — захохотала Изида. — И если кто тебе скажет, что первый наш самолет изобрел Можайский, плюнь и разотри, — проговорила она в свойственной ей энергичной и экспрессивной манере, — ты тоже можешь сколотить этажерку и сказать, что по твоему разумению она будет летать. Но самолет Можайского не взлетел и не мог, и это доказано… Первый летающий самолет изобрели в Киеве! Князь Кудашев с КПИ! И второй — его Игорек изобрел. И первый оригинальной конструкции, и первый проданный за границу — тоже он. И первый большой — он. И первую «мертвую петлю» Петя Нестеров в Киеве сделал.
— А вторую — вы, — напомнил Саня. — А правда, что вы с ним дружили?
Изида замолчала, глядя в небо перед собой.
— Знаешь, когда его назначили в киевский авиационный отряд и мы познакомились, ему было всего 26 лет.
— А вам?
— Ну, если по-честному, то 27. Представляешь, он мой кумир, а я — на год старше его!
— А когда он стал вашим кумиром?
— Еще когда мне 10 лет было.
— А ему было 9? — Саня никогда не отставал по арифметике.
— Все! Проехали… Знаешь, что самое смешное. Я даже летать раньше него научилась — на полгода. И сразу взяла мировой рекорд. Он смотрел на меня, как на какое-то чудо… Чушь. Запомни, это он мой учитель. Игорь и он. Но Игорь тогда уже в Питер уехал. А Петя… Он меня всему научил. Как он меня по небу гонял! Как муштровал… Он, как и Игорь, все каноны рушил, крушил! Все говорили — ни-зя с выключенным мотором планировать, а он это сделал. И я вслед за ним. Все говорили — нельзя в небе летать кувырком — а он им «мертвую петлю»! И я тоже. Трудно, что ли, если мы вместе тренировались? Я могла быть и первой, — призналась Изида. — Я меньше, чем он, сомневалась. Но это бы уже подлость была. Просто я знала, что это возможно, а он не знал. А то, что я сделала петлю раньше Лидии Зверевой, — так это по- честному, — внезапно скривилась она. Саня уже приметил, что Изида не жалует прочих авиатрисс. — Она на два года раньше меня летать начала. Но побоялась… А ты хоть осознаешь, что наш Петя сделал первый в мире таран?! У наших пилотов в начале войны никакого ж оружия не было. Пилоты друг в друга из пистолетов стреляли. А он бомбы метал. Да так метко, что немцы огромную награду назначили тому, кто Петю собьет. А потом он решил их таранить. Смотри! — выпрямленная ладонь пилотессы взмыла вверх. — У него был масенький такой самолетик — моранчик. А он подошел на нем сзади к большому альбатросу и ударил его сзади, — ладонь совершила пике и ударила воздух. — Альбатрос повалился на левое крыло и упал вниз… И Петя тоже упал. И погиб, — Изида шмыгнула носом. — Но все равно, это он совершил первый таран! Он, а не Гастелло.
Саня хотел было спросить, кто такой Гастелло (он всех наперечет летчиков знал, а про этого ни разу не слышал), но вдруг понял, что это неважно. Изида смотрела прямо перед собой, и лицо ее было подозрительно застывшим — такие всегда бывают у девчонок, когда они собираются плакать.
— Жаль, что Петр Николаевич погиб, — сказал он. — Может, не надо было таранить?..
