бедствия, Юсе полезно иногда получить легкий удар, чтобы он не лез куда попало, но, допустим, ошпарившись кипятком, у нас уже не вспухал волдырь, а только слегка краснела кожа. Сто градусов пополам — это уже не так страшно. Травмы сократились.
Но жизнь от этого проще и слаще не становилась. Дедушка с бабушкой оставили нас как-то очень быстро, будто только и ждали, когда мы станем способны сами о себе позаботиться. Какое-то время денег нам еще хватало, но потом случился забавный правовой казус: нам урезали пенсию по инвалидности вдвое. Раньше нашими делами занималась бабушка, она обивала пороги всех инстанций, но едва ее не стало — все пошло кувырком.
Мы пришли в собес, и я потребовал ответа, почему пенсия выплачивается только на мое имя. И мне совершенно спокойно и довольно убедительно объяснили, что мы с братом — одно целое, и две пенсии на одного — жирно будет. На что я совершенно справедливо заметил, что паспортов у нас два, значит, и человека два, и пенсии, соответственно, тоже должно быть две. Нам предложили обратиться в суд.
— Вы еще и компенсацию получите, — пообещала чиновница.
— Я не хочу компенсацию, я требую, чтобы закон соблюдался.
— Ничем не могу помочь, — пожала чиновница плечами и уставилась в какие-то бумаги на столе, давая понять, что мы можем идти.
Я прекрасно знал, на что она рассчитывает. Пенсия по-прежнему капала из бюджета нам обоим, просто тетка один ручеек слегка придержала. Безусловно, вечно этот поток она сдерживать не могла, но месяца три-четыре — вполне. Как эта грымза собиралась обналичить наши деньги, я не знал и не хотел, но, очевидно, способы имелись. Она была уверена, что из-за малой подвижности мы не будем никуда ходить, не станем разбираться с этим безобразием.
— Ладно, — согласился я. — Но кроме компенсации я потребую вашего увольнения.
— Идите, — отмахнулась чиновница. — Не задерживайте очередь.
Мы с Юсей ушли, громко хлопнув дверью. Она не поверила. Я и сам не верил. Ходить вместе с Юсей невероятно тяжело. Мы даже не ходим, а переваливаемся с одной ноги на другую, со стороны это выглядит устрашающе, будто мертвец сбежал из фильма Джорджа Ромеро. Мысли, одна кровавее другой, копошились в моей голове: зарубить подлую чиновницу топором, задушить Юсиными руками, откусив перед этим уши с двух сторон одновременно.
Домой я вернулся с твердым решением разорить собес, муниципалитет и вообще убить всех людей. Первый кандидат на скоропостижную кончину уже поджидал меня у двери в квартиру. Это был жуликоватой внешности мелкий мужичонка, чернявый, с серьгой в ухе.
— Мезальянц, — представился он. — Иван Иванович. Меня прислала ваша бабушка.
Этим он развязал мне руки и подписал себе приговор.
Смерть дедушки Георгия все мы пережили очень тяжело. Благодаря ему в доме всегда толпилось полно народу, было весело и шумно, студентов-практикантов гостило как сельдей в бочке, и общей своей эрудицией я обязан именно дедушке. Когда дедушка ушел, оставив мне на память лишь старинное греческое зеркало да любимое кресло, навещать нас стали только самые верные и бескорыстные его ученики, а таких осталось два-три человека. Ушли в прошлое шумные застолья, никто не шутил и не смеялся, гости виновато жались по углам и норовили оставить деньги.
Бабушка отказывалась и просила больше так не делать, иначе дверь этого дома навсегда закроется перед такими визитерами. Бабушка не плакала или плакала тайком, потому что я никогда не видел ее расстроенной или опечаленной. Весь внешний вид бабушки, ее спокойствие и рассудительность внушали окружающим, что все у нас хорошо, все замечательно, и дедушкина смерть не способна разрушить наше семейное счастье. Бабушка стала единственным моим собеседником, она часто сидела в нашей комнате и рассказывала о своей молодости, о наших папе и маме, о разном. И когда она умерла, для меня умер весь мир, потому что друзей и собеседников в моей жизни никаких не осталось.
И теперь этот мелкий мошенник будет утверждать, что он — от бабушки?
Я сгреб незваного гостя в охапку и начал бить. То есть, конечно, по-настоящему бить я его не мог, просто мордовал — мял левой рукой испуганную злую физиономию Мезальянца, пока Юся держал его правой и злобно рычал. Третья рука (имеется у нас и такая: формально она числится моей, но пользоваться ею может и Юся) яростно колотила наглеца по макушке.
Возможно, мы бы даже убили его, но Мезальянц оказался скользким типом, вывернулся из захвата и дал нам по оплеухе, причем с такой силой, что трудно заподозрить в столь мелком субъекте.
— Барбара Теодоровна не предупреждала, что прием будет такой радушный, — сказал он.
— Кто? Какая Барбара?
— Ваша бабушка, Барбара Теодоровна Кравец.
— Вы ошиблись адресом, — смутился я. — Нашу бабушку звали Агнией Теодоровной, и не Кравец, а Кругловой. Это двоюродную бабушку зовут Барбара, но она с нами не живет.
Мезальянц открыл кожаный портфель, стоявший у стеночки, достал бумаги, сверился.
— Не морочьте мне голову, все правильно. Барбара Теодоровна... Ах да, точно — двоюродная.
Всплыла, родимая.
Мезальянц представился близким другом покойной Барбары Теодоровны. Перед смертью она велела Мезальянцу найти нас и сообщить о наследстве. Он вопросительно посмотрел на нас: откажемся, нет?
Представьте: в минуты роковые появляется хитрожелтый дяденька, говорит о мертвой бабушке и большом наследстве. Думаю, вы уже поняли, что я ему ответил.
— Пшел вон отсюда, мы по пятницам не подаем, — закончил я цветастую фразу.
Мезальянц крякнул, но не отступил.
— Постойте, молодой человек, я не обманываю, завтра похороны, можете сами сходить!
Он бы еще в морг меня позвал.
— Да что вы такой недоверчивый-то, а? — совсем расстроился незваный гость.
— Таким уж уродился, — сказал я. — Прочь с дороги, а то Юся кусаться будет.
Мезальянц плюнул в сердцах себе под ноги (Юся тут же повторил этот маневр и радостно заухал).
— Ладно. — Гость наконец уступил нам дорогу. — Панихида завтра в двенадцать часов на одинцовском кладбище. Я сам из Одинцово приехал, и бабушка ваша там жила. Захотите — приедете.
Как же, держи карман шире, подумал я. Видимо, очень громко подумал, потому что Мезальянц будто вспомнил что-то.
— Может быть, вас это убедит?
Он полез в недра пиджака и вытащил оттуда сберегательную книжку. Протянул мне, и я, стреляный воробей, попался. Я взял книжку и открыл. Книжка была оформлена десять дней назад в местном отделении Сбербанка, на мое имя, на счету лежало без малого четыре миллиона.
— Ловко, — сказал я. — А в чем подвох?
— Ни в чем, — ответил Мезальянц. — Ваша бабушка была страстной коллекционеркой, она собирала старинное серебро и незадолго до смерти продала коллекцию мне, с тем чтобы я деньги перечислил на ваше имя. Получите и распишитесь, как говорится.
— Я вам не верю.
— Зачем мне вас обманывать?
— Не знаю, но последнее время все только тем и занимаются, что обманывают меня.
Физиономия гостя стала кислой.
— Меня тоже, — сказал он. — Все равно — заберите. Я же все равно по этой книжке ничего получить не смогу.
Я взял книжку и тем обрек себя на страшные приключения. Вот честное слово — я не хотел. Но почему-то взял. И позвонил из дома в банк. И там мне сказали, что все верно, что я могу получить деньги хоть сейчас.
И я пришел, и действительно получил немного, так, на мелкие расходы. Я вовсе не собирался забирать все, мало того, я вообще не собирался пользоваться этими деньгами, это был просто эксперимент — не снится ли мне? Впрочем, никто бы мне сразу все деньги и не выдал.
