них и следа не останется.
Потом, когда ее стали засыпать вопросами, Марианна четко, кратко и правдоподобно объяснила, как все произошло:
–?Выехав на плато, которое от вершины горы простирается до самого замка, Кабри стал вести себя нервно, и я соскочила на землю, чтобы удостовериться в исправности упряжи. Не подозревая об опасности, я поправляла узду, как вдруг Кабри, разъярившись бог знает по какой причине, ударил меня головой, и я отлетела от него в сторону. Вот откуда, кстати, и рана у меня на лбу. Оглушенная и почти без чувств, я пролежала на дороге до тех пор, пока народ не повалил из Армуаза в Виттель.
Крестьяне, которые видели эту сцену издалека, довершили рассказ Марианны. Толкнув девушку, лошадь тотчас повернула в обратную сторону. Солнце ли, жар ли стали причиной ее внезапного бешенства — было непонятно. «Может, ее укусило какое-нибудь насекомое, — рассуждали крестьяне, — и тогда она, как вихрь, помчалась в Виттель».
Когда Марианне сообщили, на какую крайнюю меру пришлось пойти, чтобы остановить ее лошадь, готовую сбросить в овраг повозку с двумя девушками, она воскликнула:
–?Бедный Кабри! Он едва не совершил большого несчастья, однако служил мне верой и правдой.
–?Увы, — ответил Филипп, — мне пришлось всадить в него пулю. Несчастная лошадь не заслуживает, однако, особых сожалений — она приняла смерть воина.
«Верный слуга» лежал в луже крови на краю берега — там, где его настигла смерть. Лицемерная Марианна опустилась на колени перед трупом животного. Она подняла его еще теплую голову и, казалось, погрузилась во внимательное изучение смертельной раны. Но она не испытывала сожаления. Опущенные ресницы, нахмуренный лоб и дрожавшие руки девушки выдавали лишь страх и терзавшие ее раздумья.
Когда Марианна встала, можно было подумать, что она шепчет последнее «прости» своему любимцу. Но нет! Девушка с тревогой и изумлением говорила себе:
–?Где же булавка? Кто мог вынуть ее?
XXIII
Междоусобные распри
В то воскресенье был зафиксирован факт весьма необычный для местных устоев — Виттель обедал только в два часа пополудни. Как же иначе! Перипетии, о которых мы рассказали, заняли немало времени! И население городка хотело до дна испить чашу волнений и неожиданностей.
Местные жители с интересом наблюдали за тем, как Филипп Готье отъезжал в кабриолете гражданина судьи, который тот поспешил предложить поручику вместе со своим грумом.[16] Ефрейтор Жолибуа помчался в Мерикур на курьерских. Горожане видели, как Флоранс и Марианна под руку с Франциском и Себастьяном отправились в гостиницу матери и как старший Арну взвалил убитую лошадь на тележку, одолженную у гражданина Мансю — трактирщика «Великого победителя». Дюжина сельских мальчишек охотно впряглась в экипаж, чтобы доставить лошадь в конюшню гостиницы.
Когда все закончилось и толпа убедилась, что смотреть больше не на что, то аппетит и заведенные порядки вновь вступили в свои права, и все разошлись по домам. Во-первых, всем поскорее хотелось навернуть своего супчика из свинины, а во-вторых — обсудить последние события.
В «Кок-ан-Пат», где Флоранс, по настоянию доктора, уложили спать, происходила ссора. Старший Арну ходил по кухне, кидая раздраженные взгляды на высокую девушку, которая перевязывала раскроенный лоб холщовым бинтом, смоченным в водке. Наконец, он круто остановился перед сестрой и грубо обратился к ней:
–?Теперь, сокровище мое, я полагаю, ты дашь нам ключ к разгадке?
–?Разгадке чего?
–?Что ты сделала с Кабри?
Агнесса Шассар, стоявшая у печки, простонала:
–?Этот конь стоил нам полсотни пистолей! А теперь ни один живодер не даст за него и одного экю!
Жозеф продолжал с очевидной досадой:
–?Ну же, милая, не будем хитрить. Скотина не взбесилась бы сама по себе.
–?Позволь, — оторопела Марианна, — так, значит, это не ты вынул булавку?
–?Булавку?
Тут Франциск и Себастьян вмешались в ссору. Два близнеца выпили в трактире «Великий победитель», а затем продолжили дома за обедом. Хмель начинал оказывать свое действие. Прибавим еще, что старая вдова благоразумно убрала под замок бутыль со спиртовой настойкой, что привело ее сыновей в дурное расположение духа. Их злоба вылилась на Марианну:
–?Ах вот как! Значит, дело в булавке! Не думаешь же ты, что мы поверили этой царапине, которую ты сама себе нарисовала? Твоим стонам и вздохам? Твоим кривляньям?
Марианна пожала плечами и сухо ответила:
–?Да разве я ради вас кривлялась? Если те, для кого я это делала, попались на удочку, так какого черта вам надо?
Франциск топнул ногой:
–?Ты едва не убила Денизу с Флоранс…
–?Конечно, и ужасно сожалею…
–?Сожалеешь?
–?Сожалею, что у меня ничего не вышло, — пояснила Марианна и процедила сквозь зубы: — Эти дуры меня оскорбляют, особенно Дениза. Да, я ненавижу ее, ненавижу ее тонкие руки, ее восковое лицо, высокомерный взгляд! Стоит ей где-нибудь появиться, так другим там делать нечего. Сначала эти болваны принялись перед ней распинаться из-за какого-то обморока, потом Жозеф заставил меня принести ей воды, будто я ее горничная, затем вы стали спорить, кому быть ее кучером, и, наконец, решили, что я отвезу ее в павильон Армуаза, в наш, между прочим, павильон! Мое терпение лопнуло, и я сказала себе, что буду дурой, если упущу этот случай и не избавлю себя от вашей сахарной куклы, а заодно и от этого змееныша Флоранс, которая не сегодня, так завтра выдаст нас властям. А жандарм испортил все дело, и я напрасно себя искалечила. Ну ничего, я этого так не оставлю!..
Старший Арну, нервно ходивший по кухне, снова встал перед ней:
–?Хочешь, красавица, я дам тебе добрый совет?
–?Давай! — расхохоталась молодая фурия. — Это будет твой первый подарок.
Жозеф продолжал:
–?Я охотно подарю его тебе, потому что мне он не будет стоить ни гроша.
–?Ну?
–?Не смей прикасаться к поручику и его сестре.
Франциск захлопал в ладоши:
–?Наш старший сказал, как святой Иоанн Златоуст, и если мамаша поставит на стол бутылку с настойкой, мы с удовольствием выпьем за брата.
И, так как Агнесса Шассар не двигалась с места, пьяница обратил гнев на Марианну:
–?Ты поняла, не правда ли, милая?
–?Что?
–?Дениза и ее брат — под нашим покровительством, и если ты когда-нибудь посмеешь…
–?Да, — подхватил Себастьян, приняв угрожающий вид, — если ты только слово им скажешь…
–?И что тогда? — решительно спросила мегера.
Франциск показал ей свой кулак мясника и произнес:
–?Я раздавлю тебя.
Себастьян сжал свои пальцы, которые были крепче клещей, и ответил:
–?Я задушу тебя.
