знать… хочу услышать из твоих собственных уст, по какой причине ты расторгнул наш брак. Я хочу от тебя лично услышать, что ты меня больше не любишь. Скажи, что это так, и я больше никогда тебя не побеспокою, никогда! — выкрикнула Сирена срывающимся голосом, вынуждая его произнести эти жуткие слова и в то же время отказываясь верить, что он так и сделает. — Я люблю тебя, Риган! Да, я до сих пор люблю тебя! Я отдала тебе все, чем обладала: сердце, душу, тело. Я подарила тебе сына! Я любила и твоего первого сына, Калеба, любила так, словно он был и моим ребенком! Я была готова отдать за тебя жизнь… Так почему же, скажи, почему ты так жестоко поступил со мной?! У меня теперь нет ничего, ты все отнял! Даже Калеб от меня отвернулся! — в глазах Сирены стояли слезы. — Почему?
В глубине ее сердца родился этот крик и вырвался наружу, обжигая слух Ригана, как горячая лава обожгла бы ему тело.
Ван дер Рис буквально оцепенел, когда заметил тонкую женскую руку, протянутую ему навстречу.
— Как хорошо, как трогательно умеешь ты просить, Сирена, — сказал он. — Я помню еще один подобный случай, когда ты столь же выразительно умоляла меня запастись терпением и подождать, пока ты, наконец, смиришься с потерей сына. Я и тогда тебе не поверил, и сейчас верить не собираюсь. Твоя жизнь всегда была полна обмана и лжи. Надувательство — вот твой оплот. Ты проливала направо-налево человеческую кровь, спала с Цезарем, а потом нагло заявляла мне, что тебя опоили каким-то зельем и ты была не в себе. Хорошо, я простил тебе все это, когда ты подарила мне сына. Я любил тебя с не меньшей страстью, чем та, которую ты тут пытаешься изобразить. Когда умер Михель, не было печали более глубокой и безысходной, чем моя. Ты, конечно же, тоже глубоко скорбела, но при этом не позволила мне помочь твоему горю, не захотела, чтобы я разделил его и тем самым приблизил хоть немного пору окончательного примирения с этим ужасным событием, потрясшим нашу жизнь. Я упрашивал тебя днями, неделями, месяцами, но ты неизменно отвергала меня. Тогда я предложил тебе вернуться в Испанию и попробовать начать все с начала, но ты и от этого отказалась, заявив, что никогда не покинешь могилу сына. Поскольку я прощал тебе все и очень любил тебя, мне удалось кое-как уверовать в это твое заявление. Ты мне не оставила другого выбора. Так что, если мы уже начали обмениваться взаимными обвинениями, давай будем благоразумными и возложим, наконец, вину на того из нас, кто действительно этого заслуживает.
— Да, Риган, да, я во всем виновата, пусть на мне останется бремя этой страшной вины! — достаточно твердым голосом проговорила Сирена, и хотя по ее гладким, цвета слоновой кости, щекам ручейками текли слезы, она еще могла сдерживать подкатившие к горлу рыдания. — Я принимаю тот факт, что потребовала от тебя гораздо больше терпения, чем то, на которое ты способен. Я ошибалась, отвергая тебя, когда твое тело жаждало насладиться моим. Я отрицала утешения, которые считала грубыми и недостойными памяти сына, но которые все-таки следовало бы дать тебе. Что ж, я всего лишь хрупкая слабая женщина, но, пожалуйста, взвали на меня бремя этой вины! Мне и в самом деле жаль, что все так обернулось. Я для того сюда и приехала, чтобы все исправить. Прошу тебя, возвращайся ко мне, мы сможем начать все сначала. Прости, Риган, это любовь к сыну и тоска по нему ослепили меня. Но ведь Михель — это наш сын, ведь правда? Он не только твой или мой, он — наш! Простишь ли ты меня?
Риган не проронил ни слова, по выражению его лица также ни о чем нельзя было догадаться.
«Становись на четвереньки, — шептал Сирене внутренний голос, — и ползи, если он этого хочет. Ты ведь уже знаешь, как тяжело без него жить! Проси, умоляй! Ты ведь это и намеревалась сделать?»
Она ждала и молча смотрела на Ригана. Губы его зазмеились в знакомой насмешливой гримасе, уголки рта оттянулись книзу…
Сирена медленно расправила плечи. Нет, она, должно быть, сошла с ума! Женщины не должны пресмыкаться перед мужчинами. «По крайней мере, именно эта женщина перед этим мужчиной», — с горечью усмехнулась про себя Сирена.
— Я вижу, ты не собираешься сказать ничего такого, что мне хотелось бы услышать, — сказала она и, чуть помедлив, угрожающе низким голосом спросила: — Но почему?
— Извини, я не вижу необходимости продолжать разговор, — холодно ответил Риган. — Наш брак расторгнут. Но уж поскольку ты пришла сюда, мне хотелось бы все же кое-что сказать тебе. Я тут повстречал одну очень хорошую девушку и… Словом, я намерен жениться на ней, если она согласится на это. Так что, сама понимаешь, между нами все кончено.
«Господи, пожалуйста, помоги мне! — взмолилась про себя Сирена. — Не допусти, чтобы я дрогнула перед этим мерзавцем!»
Чувствуя, что близка к обмороку, женщина собрала все силы, чтобы как можно тверже держаться на ногах. Изумрудно-зеленые глаза красавицы вспыхнули, когда встретились со взглядом Ригана. Заговорив, она сама удивилась звуку своего голоса, настолько он был тверд и внушителен — ничуть не менее тверд, чем голос Ригана.
— Я хочу быть уверенной, что я правильно тебя поняла, — сказала Сирена, медленно, подчеркнуто внятно произнося каждое слово. — Итак, мы разведены. По твоей воле. И теперь ты собираешься жениться на другой? Прекрасно! Отныне все, что ты у меня отнял будто бы в соответствии со своими законными правами, я постараюсь вернуть! Сейчас ты можешь распоряжаться моим имуществом, однако я получу его обратно! — Сирена говорила так тихо, что Риган даже вытянулся, желая получше ее расслышать, — На другую женщину ты из моих денег не истратишь ни пенни. Мое моим и останется! Ты можешь заниматься чем хочешь, но, пожалуйста, не забывай о моем предупреждении! Ах да, есть еще одно дельце, — небрежно добавила Сирена. — Я на днях просмотрела соглашение, которое ты составил с сеньором Арройей, и внесла туда кое-какие поправки, на что, по словам стряпчего, имела право. Я не желаю довольствоваться двадцатью процентами от прибыли. Мне нужны акции, и побольше. Так что позаботься об этом особо, ведь через три дня наступает срок первой выплаты! Это дело уже решенное…
— Чего, чего ты хочешь? — проревел в бешенстве Риган.
— Мне нужно вовремя получить деньги, чтобы купить на них акции твоей компании. Знаешь, Риган, я в тебя верю. Если ты, как когда-то я на засаженных мускатным орехом плантациях, будешь работать по двадцать часов в сутки, то сделаешь меня богатой женщиной. Тебе следовало бы научиться читать по- испански. В последней строчке контракта, скрепленного твоей размашистой подписью, как раз об этом и говорится. Акции, Риган! И не вздумай скупиться!
— Но закон…
— Хватит с меня твоих законов! Я устала выслушивать от тебя, что мне можно и чего нельзя делать. Меня тошнит от всего этого! В данном случае у тебя, дорогой, нет выбора. Подумай, однако, и о том, что, согласившись на мои условия, ты сумеешь увеличить капитал и расширить дело. Плати честно, иначе я могу и убить тебя. Яснее выразиться мне, увы, уже не под силу. И не думай, что я потом буду проливать слезы раскаяния! На земле не найдется ни одного человека, который осудил бы меня, узнай он, как ты со мной поступил! Да, кстати, если ты еще не в курсе, довожу до твоего сведения: богатства Вальдесов в моих руках! А имея достаточно денег, можно запросто подкупить не только судей, но даже тех, кто пишет законы. В том числе и непокорных мужей!..
— Если есть на свете что-то, от чего меня тошнит, то это злобные, одержимые ревностью женщины! — с ухмылкой проговорил Риган.
— А если эти женщины богаты? — звонко рассмеялась Сирена, но в глазах ее вновь вспыхнули опасные огоньки. Тебе разумней трудиться как можно усерднее, не покладая, как говорится, рук… ради меня, естественно… И если я захочу быть великодушной, то позволю тебе продолжать, — вновь расхохоталась испанка. — Продолжать зарабатывать для меня деньги! Адью, Риган!
Ван дер Рис смотрел, как она уходит от него. Ее раскованная походка была в то же время царственно величава. Чертова баба!
Риган сел на стул и обхватил голову руками. Она приехала в Англию ради него, это ясно. Но, Боже, зачем он так холодно разговаривал с ней, зачем был так упрям и туп? При одном взгляде на нее у Ригана перехватывало дыхание. Черт побери, она совсем не изменилась с той поры, когда он в последний раз видел ее. Пожалуй, стала даже еще более прекрасной.
Сердце бешено колотилось в груди ван дер Риса. Оно рвалось к ней, он страстно желал сейчас прижать ее к себе.
Что он сделал не так, в чем его неправота? Ведь и сам Господь Бог не мог бы убедить его, что Сирена
