– Массажистке надо будет отдать на той неделе, – шептала Аня.
– Верно, – шептал я.
И трогал пальцами мочку ее уха.
– Перестань, – шикала она. Протягивала руку и брала с полки книгу – сборник пьес Мариво, случайно возникшее, а затем закрепившееся временем и привычкой место хранения наших денег. Их там было еле- еле, то есть денег, а не пьес. Даже в лучшие дни казалось, что Мариво написал лишь несколькими страничками больше.
– …И еще пятерка, – Аня шелестела бумажкой, прикидывая, отделить ее от других или нет, – купить бы крупу, а?.. Чтобы впрок была. Чтобы в конце месяца мы не оказались на мели.
– Крупу?.. Обязательно! – горячо и, конечно, фальшиво поддержал я.
– Значит, покупаем?
– Да.
– Решено: так что и этой пятерки уже нет…
А мне было все едино. Пятерки, трешки, рубли – я не совал в это нос. Однако я участвовал. Потому что знал, что Аня очень любит, если мы это как бы коллективно обсуждаем, и очень не любит, если я во время обсуждения как бы немного вздремну. Иногда все же случалось попасть впросак.
– Ну как же так? Ты же сам только что сказал – купим крупу! – возмущалась Аня.
– Крупу?.. Какую крупу?
– Ты опять пропустил мимо ушей, не слушал?
– Ах да, крупу, – поспешно соглашался я. – Ну конечно. Ну ясно… Подумать только!
Глава 6
Старый дом спал, как и положено спать старому дому, когда пик его деятельности уже пройден и остается стареть или идти под жилье. Дом старел. Но в тот вечер бывший киношный дом наверняка ударился в воспоминания, потому что в самой его сердцевине, в прохладном и пустынном холле, проводилось достаточно шумное мероприятие – отмечалось шестидесятилетие Павла Леонидовича Старохатова. И одновременно сколько-то лет творческой деятельности. Кажется, тридцать. Столики по этому случаю были выволочены из захиревшего и безлюдного буфета, и, когда их приставили один к другому, как детские кубики, они образовали стол. Длинный стол. Большой стол. Или, чтоб совсем понятно, богатый стол.
Можно считать, что на событие я налетел случайно и случайно же увидел серебристые горлышки выставленного шампанского. Можно считать, что это не случайно и что это, например, судьба. Или стечение обстоятельств. Как угодно. Во всяком случае, я ехал поговорить с Верой. Но, узнав о торжестве, я не уклонился, не отложил, не перенес разговор на завтра, а сказал себе – дождусь. Посмотрю. Даже любопытно.
И вот – я видел застолье. И эти самые, серебристые головки шампанского.
Я услышал третий или, может быть, четвертый тост. Но уже никак не первый. Предлагалось выпить не за заслуги и не за такие-то фильмы, а просто за то, что Старохатов Павел Леонидович был с нами и жил. Как человек.
– …За то, что жил! За то, что есть на земле такой
Дальше пар из говорившего будто бы слегка выпустили – он стал мямлить, разжевывать и путаться. А начало было неплохое. И будь в руках рюмка, я бы тоже выпил за то, что Старохатов был и есть. Поддержал бы. Не бог весть чему учил он нас, но люди, с которыми он нас сталкивал, и фильмы, которые он выпрашивал и крутил для нас в зале, уже сами по себе стоили тоста.
Я рассматривал застолье издалека, из глубины холла, – их было человек сорок. Это не много, это скромно. Правда, половина из них были, что называется, имена. Громадный холл давил пустотой. Из зевак кроме меня была пожилая вахтерша – она как раз затаилась возле входа, полусогнутая, тихонькая, и указывала в сторону застолья скрюченным пальцем. Указывала и шептала то ли своему сыну, то ли своему племяшу.
Объясняла ему, кто есть кто.
– …А этот? – спрашивал племяш. Спрашивал недовольно и нетерпеливо. Вид торжества и серебристых головок выводил его из равновесия.
Она ему шептала. Этот – такой-то. Знаменитый. Очень знаменитый.
– А этот?
Она опять шептала. Знаменитый. Очень знаменитый.
– Не знаю такого, – сердито шипел племяш.
– Ну как же так, Володенька! Как его можно не знать…
– А вот не знаю!.. А этот? Который с трубкой?
Она шептала. Теперь для большей ясности она нашептывала ему звучные названия давних фильмов.
Я отметил, что некоторые из именитых были с женами. Сам Старохатов сидел во главе стола.
И конечно же я отметил столик с самого края. Замыкающий столик. Там, как бы образуя особый мирок, сидели (двое плюс двое напротив) четыре человека. Рыжая секретарша. Уборщица тетя Дуся. Шутник киномеханик. И Вера.
