телефону. Спал на полу. И со дня на день ждал отъезда с какой-то бедненькой и зачуханной экспедицией. И дождался.
– Уже завтра, – сказал он.
* * *
Было у него хобби, а лучше сказать, любимая блажь – любовь к техническим штучкам, возникшая оттого, что в детстве не было игрушек. Оно сейчас и привело меня к нему, аукнувшееся детство. У Женьки были транзисторы, которые работали якобы только под водой, диковинные детекторы, вмонтированные в шахматную пешку, он копался, мастерил, совершенствовал и тратил на это лишние копейки, хотя лишних копеек у него не было. Сейчас все добро лежало в углу. Небольшой горкой.
Это было единственное, что он жене не отдал (а она бы и не взяла). Но и себе оставить он тоже не мог. Под оседлой жизнью была подведена черта, а в рюкзаке такое добро долго не поносишь. Женька продавал вещь за вещью таким же ненормальным, как он сам: не психи эти вещи не покупали. Или же он просто сдавал в радиоателье как гору деталей. И по мере того как пустел угол, на душе становилось легче и легче. И таежные сосны уже кивали своими верхушками.
Конечно же он был мне симпатичен. И я мог бы, скажем, проводить его завтра и понести до вокзала его рюкзак. Но я был ему не нужен, потому что завтра на вокзале будет полным-полно бородатых, или наголо бритых, или курящих трубку – всех тех, кто ему нужнее и ближе теперь всей пишущей братии, вместе взятой. Я мог бы попытаться остановить его. Удержать. Но это тоже было не к минуте. Ведь я считал или должен был считать его уход слабостью и бегством, потому что самосохранение заложено в пишущих глубже, чем кажется. Непрощение отступникам. И охранение самое себя. В то время я верил в эти формулы и как-то даже поскупился сказать ему десяток мужественных и банальных слов. Не захотелось.
И потому я старался думать лишь о том, что меня сюда привело. Занимался конкретным мышлением. Синицей в руках, а не журавликом в небе.
– Я ведь, Женька, тоже покупатель – хочу кое-что у тебя купить.
– Что?
– Магнитофон… Тот, который в портфеле.
Он секунду таращил бельмо в потолок – припоминал:
– Ч-черт! Кажется, я его уже загнал… Или нет. Дай бог памяти…
И он заорал:
– Женька!
Молчание. Пауза. И опять своим голосищем, который перемножался на гулкую пустоту комнаты:
– Женька!
Послышались шаги, и она вошла. На лице праведность гнева. И откровенное презрение к неудачнику, который был ее мужем. Который не сумел построить жизнь ни себе, ни женщине.
– Чего тебе?
– Портфель – тот, кожимитовый.
– Зачем он тебе?
Я тут же вмешался. Знаю жен.
– Я покупаю этот портфель, я не беру в подарок.
– Покупать будешь на базаре, – отрубил Женька и захохотал. Он всегда громко хохотал. И никакого тут надрыва, человек смеялся – громко, и зычно, и всласть.
Она молчала. Секунду они смотрели друг на друга – муж и жена (Женька и Женька, совпадение имен).
– Ну? – грозно спросил у нее человек с дурацкой лысой башкой, восседавший посреди дурацкой голой комнаты вместе с каким-то своим приятелем, тоже, должно быть, кретином. И повторил: – Ну?
Она принесла. Она бросила портфель именно мне – швырнула наотмашь. И я хорошо сделал, что поймал его, потому что после такого броска что-то могло перестать работать: либо магнитофон, вмонтированный в портфель, либо я.
Она вышла.
* * *
– … Можешь спокойно идти с портфелем по улице, ехать в метро, сидеть, стоять, обедать, – объяснял азы Женька, – и ничуть не волноваться. Кассета достаточно большая.
– Внешне портфель закрыт?
– Само собой. Никому и в голову не придет, что ты записываешь. Сидишь себе – портфель на коленях. Обычный портфель.
– И хорошая запись?
– Нормальная… Ты можешь поставить портфель у ног. Или даже отнести в другой угол комнаты.
– Замечательно!.. И на ходу тоже записывает?
– Да.
– Ну, а все-таки – если в самый интересный момент разговора кассета вдруг кончится?
– Есть запасная. Смотри. Ты лезешь в портфель за пачкой сигарет. Или за «Советским спортом». Нажимаешь этот рычажок – щелк! – заработала параллельная кассета.
Рычажки включения и выключения были расположены в накладном левом кармане, в который легко было сунуть руку. Это я уже понял. И тем самым понял немало. Потому что главное понимание все равно придет не здесь, а там, в процессе. Женька придумал этот портфель, чтобы записывать специфику языка – язык рынка и язык собраний, разговоры в электричках и разговоры в гостях. Косноязычный и
