Голос умолк и не напевал ничего больше. Видимо, пришла пора открывать глаза…
…Утро. Большой шатер; раньше Кангасск видел его только издали, а теперь лежал на чем-то мягком, накрытый шерстяным одеялом, и смотрел в самую его вершину, туда, где сквозь маленькое случайное отверстие, точно звезда на небосклоне, лился внутрь веселый солнечный свет.
Рядом сидела Влада. Глаза ее были печальны, как бывали иногда у Серега, когда тот — в редкие моменты — не злился на кого-нибудь. И Кангасск подивился, сколько же веков этой их печали. И о чем могут веками грустить миродержцы?.. Стихотворение все еще звучало в душе Кангасска, но он решил ни о чем не спрашивать.
— Как ты, храбрый Ученик? — улыбнулась ему Влада.
— Я… вроде, все в порядке… — он хотел потереть заспанные глаза, поднял правую руку и обнаружил на ней толстую повязку. Рука не болела, а от бинта пахло аптекой.
— Ты обморозил руку, — объяснила Влада, — моя вина: надо было сказать тебе, что сильно сжимать Лихт нельзя.
— Нет, это ерунда, правда… я бы и не заметил еще долго… Знаешь, мне… — он положил забинтованную руку на сердце. — Мне так пусто внутри. Как будто я слишком сильно, слишком долго боялся, или ненавидел, или любил… и от этого что-то перегорело…
— Это пройдет, Кангасск, — Влада нежно коснулась тыльной стороной ладони его щеки, гладкой, как у мальчишки. — С непривычки ты отдал все сразу. Охотники долго учатся командной работе, чтобы не истощать себя так… Не переживай, все восстановится, дай только время…
— Время, — меланхолично протянул Кангасск. — Может быть, кто-то специально вызвал витряника, чтобы вы с Серегом не могли заниматься пропавшим стабилизатором?
— Может быть, — спокойно ответила ему Влада. — Но с этим пока ничего нельзя поделать, придется потратить немного времени.
— Но… — хотел возразить Кангасск.
— Ты не переживай так, Кан, — мягко остановила его Влада. — Конечно, стабилизаторов еще никогда не крали, но это событие — лишь всплеск на поверхности Реки Времени, таких всплесков было на нашей памяти очень много. На то и есть миродержцы, чтобы улаживать подобные дела…
Смертного человечка такое объяснение не утешило. Река Времени просто не умещалась в его воображении. Даже сейчас ему хотелось немедленно что-то со всем происходящим сделать. И, похоже, под сердцем было уже не так пусто, и первые капли магического запаса легли на дно отдохнувшей души.
— Я тебе одежду принесла, Кангасск, — Влада указала на стопочку у кровати. Сверху лежали чистые штаны, и веяло от них не мыльным духом, а магией. Ну да, в них он прошел пустыню, кучу Областей, а недалече как вчера стоял в траве на колене и упал потом на мокрую от росы землю… Когда до Кангасска дошло, что лежит он под одеялом гол как сокол, он покраснел. Благо, для него это означало лишь немного потемневший загар на лице… — Одевайся, отдыхай и хотя бы эту ночь не вставай больше донором. И Флавуса не пускай, понятно?
Кангасск кивнул.
— Чего бы ты хотел поесть? — древнее существо, еще недавно рассуждавшее о всплесках на Реке Времени, теперь отчаянно торопилось и только на часы не поглядывало…
— Поесть… — Кан задумчиво поднял глаза к потолку. — Горячего мяса, может быть?..
— Ешь, а я пойду, — Влада вручила ему глубокую тарелку с жареным цыпленком на дне, заваленным горячей картошкой.
«И откуда она его взяла? — пожал плечами Кангасск. — Не иначе, из воздуха»… Он сел и огляделся, держа теплую тарелку в руках: Влады уже нигде не было. Полог палатки даже не шелохнулся. Умчалась на трансволо, может быть? И никаких искр и звезд — просто исчезла… Впрочем, видимо, у нее были на то причины. Порой ему самому хотелось исчезнуть… если бы он умел…
В шатре, предназначенном для лечения, Кангасск лежал не один. Напротив него беспокойно дремал пожилой Охотник; выглядел он неважно, словно долго и тяжело болел. У противоположного края шатра стояла кровать Флавуса; тот спал замертво и на имя не отзывался.
Кангасск оделся и устроился к нему поближе — сел на краешек кровати, пристроив тарелку на колени. Он задумчиво и неторопливо грыз цыпленка, до последнего надеясь, что Флавус проснется и тоже попросит кусочек. Но нет. Флавус спал, даже ни разу не шевельнулся во сне…
Раз в палатку заглянул лекарь, проведать больных. Звали его Тредиус. Он был молод, и его не успевшая зачерстветь душа горела участием, хотя, как он сам сказал, беспокоиться нечего. Лекарь пощупал пульс у седого Охотника, который наконец перестал ворочаться и заснул; перебинтовал заново руку Кангасску.
— Руку сама Владислава Воительница лечила тебе, Ученик! — сказал он с восторгом. — Ты ее заморозил совсем. Если б не Владислава, ты бы просто без пальцев остался. А мое дело скромное: рука твоя наполовину новая, надо ей окрепнуть, тут только время, лечебные травы да моя нехитрая магия… — бормотал лекарь, накладывая повязку.
Кангасск невольно удивился, как порой меняется ощущение самого себя. Заговори с Владой — чувствуешь себя несмышленым ребенком, а с Сильвией или вот Тредиусом-лекарем — воин, суровый, могучий и бывалый…
Он расспросил Тредиуса о том, что произошло. Тот особо ничего не знал, кроме того, что седой Охотник перед самым нападением витряника схватил сердечный приступ, — все-таки он был очень и очень стар, вот сердце и подвело. Дальше Кангасск дополнил сам: в боевой единице без этого Охотника осталось только шестеро человек, и, чтобы не создавать в защитном периметре слабого места, седьмым за него встал Флавус. А потом и сам Кангасск. Оглядываясь назад, он понял, что это было довольно глупо: при миродержце одно слабое место в периметре погоды бы не сделало… Но вот Тредиус-лекарь чествовал их с Флавусом как героев.
Розовая, точно рассвет над Кулдаганом, правая рука Кангасска скрылась под тяжелым, пропитанным травами бинтом. Заклинание, наложенное затем, живо напомнило то, что он давно уже знал: ядро у магического напева Тредиуса было то же, что и у стишка для снятия головной боли, который сам Кангасск когда-то учил. Так что запомнить труда не составило. Еще одно заклинание в копилку…
…О Флавусе лекарь сказал только, что тот проспит еще пару часов, пока действие сон-травы не кончится. Мол, кулдаганцы к зелью из нее не так чувствительны, как жители Юга и Севера.
С тем он и ушел, повелев больному вернуться в постель и отдыхать.
Если не считать зияющей пустоты в душе, Кангасск чувствовал себя хорошо. Тело было здорово, мышцы немного затекли от долгого лежания. Ему бы побегать, а не возвращаться в постель… Он сделал пару коротких кувырков, насколько позволяло пространство шатра, и помахал руками, воображая, что держит меч. Тело радовалось движению, а душе стало еще тоскливее.
Тогда Кангасск вздохнул и присел на краешек кровати Флавуса. Он долго смотрел на того, кто за какой-то день успел стать ему другом. И мать, и мастер оружейник всегда корили его за излишнее доверие к едва знакомым людям. Но, как бы там ни было, в людях Кан, даже маленький, ни разу не ошибался, когда шел к ним с открытым сердцем. Правда, в Кулдагане друзей у него не было. Странники, вызвав доверие