страны. Крушения империи коммунист Андрей Слюсаренко тем более не заметил. Молодые люди любили друг друга и были счастливы. Им казалось, что весь этот мир существует для них одних, а остальные люди — лишь приложение к их жизни. Понимали, что окружающий мир следовало уважать и не мешать ему развиваться. Но не более того. Обособляться опасно, нужно не выделяться из толпы и для виду соблюдать принятые большинством правила поведения. Под впечатлением от происходящих вокруг них событий, постоянной нехватки денег и родилась мысль открыть свой бизнес. Такой опыт у Ти-Хай уже был.
— Андрей, у меня чек на двести тысяч долларов, — как-то проговорилась она. — На моей родине мы не можем снять такую сумму. Воспользоваться ею также не получится. Почему бы нам не попробовать открыть свое дело? Скажем, то же кафе вьетнамской кухни?
— Не знаю, как это делается, но попробовать можно, — подумав, ответил Андрей. — А откуда у тебя такая большая сумма?
— Еще во Вьетнаме нам ее прислал мой американский отец. В письме говорилось, что это для переезда в Лос-Анджелес. Он там живет и хотел меня удочерить. Но я его ни разу не видела. Да и приживалкой быть не хочется. Нам выпал с тобой случай самим встать на ноги. Первоначальный капитал есть. Дело за малым — создать предприятие и приступить к работе. Заработаем денег и вместе поедем в США.
— Никуда мы не поедем, будем жить в новой России. Тем более и ты будешь ее гражданкой, — уверенно ответил Андрей.
— Да нет, я гражданка своей страны! Но с тобой готова поменять и гражданство, — улыбаясь, ответила женщина.
Однако для начала им следовало узаконить отношения. На этом настояла сама Ти-Хай. Такое решение давало возможность получить российский паспорт.
— Совместная собственность лишь укрепит молодую семью, — так же справедливо рассудила юная бизнесменка.
В загсе на удивление быстро выписали свидетельство о браке с иностранкой и выдали справку с просьбой в Министерство иностранных дел о получении нового гражданства. Правда, в конверт заведующей пришлось положить несколько купюр самой твердой валюты. В дальнейшем они не раз убеждались в волшебной силе зеленых бумажек, выпускающихся Федеральной резервной системой США. Андрей же получил первый опыт влияния денег на людей как способа решения многих проблем. Платить приходилось за каждую встречу с чиновниками, не говоря уже о нужной разрешительной бумаге.
Оформление аренды и частного предпринимательства, выбор помещения отнимали все силы и время. Деньги же чудесным образом разрешали, казалось бы, неразрешимые проблемы. Помещение под кафе им выделили в самом центре города, на улице Ленина, возле флотского Дома офицеров. В последний момент ребята поменяли название на более конкурентоспособное — «Американские бигмаки». Названий кафе в городе было множество, но до такого еще никто не додумался.
А вскоре во Владивосток прилетел в командировку Алексей Коркин. Тогда он уже служил в Москве, в Главном штабе Военно-морского флота. За это время нужно было успеть отметиться в управлении воспитательной работы Тихоокеанского флота, поработать в бригаде кораблей, ремонтировавших другие корабли в Дальзаводе. Обменять доллары на рубли. Он подсчитал, что получит прибыль, если четыреста долларов, которые у него были, продаст во Владивостоке за 15 рублей. Вернувшись в Москву, купит доллары уже за 7 рублей. Навар в целых 29 долларов.
В Дальзаводе его уже ожидал давнишний товарищ Владимир Белов. Он встретил московского инспектора прямо у трапа штабного эсминца. Всегда молодцевато подтянутый и в отутюженной форме, Володя встречал друга и однокурсника по училищу в потертом альпаке[35] с незастегнутой молнией. Брюки не первой свежести, но черные ботинки блестели ярким неестественным блеском. Всем своим видом капитан третьего ранга демонстрировал свое руководящее положение на крупном ремзаводе. Хозяйство у Белова и правда было огромным. Территория судоремонтного завода протянулась на несколько километров вдоль бухты Золотой Рог. На узкой полоске прибрежной земли, прижавшись друг к другу бортами, стояли военные корабли и гражданские суда. Надстройки покрывали строительные леса. Все это войско походило на больных людей, стоящих в очереди на операцию. Они жались друг к другу, а над ними, как врачи со скальпелями в виде стрелы, возвышались огромные краны. Не спеша, монотонно, почти что беззвучно они зависали над кораблями, что-то цепляли и отправляли тяжелый груз на берег. Там, в огромных одноэтажных кирпичных цехах, доставленное железо и механизмы ремонтировали, прямили, красили.
— Заместитель командира бригады ремонтирующихся кораблей по воспитательной работе, — лихо отрекомендовался тот, не прикладывая правой руки к пилотке с вышитым, но почерневшим «крабом»[36].
Друзья обнялись и не спеша взошли по стальному трапу на палубу корабля. Несмотря на долгую разлуку, разговор как-то не заладился.
Шел 1990 год. Обстановка в стране напоминала море перед штормом. Внешне тихо, но тучи затягивали небо, усиливался ветер. Волны с белыми барашками предвещали большое волнение. Чайки, слегка покружив, садились на волну. Как по старой морской примете: «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду, если села на волну, моряку сулит беду».
Владимир Белов служил по старому и более понятному названию начальником политотдела бригады ремонтирующихся кораблей в Дальзаводе. Личный состав постоянно менялся. Их перебрасывали на боевые корабли, а в заводе оставались, как правило, военнослужащие с сомнительной репутацией. Для нарушителей воинской дисциплины, как считали командиры, это являлось серьезным наказанием. Правда, заводские матросы совсем не чувствовали себя обделенными. То откровенно бездельничали, то ходили в самоволки, пользуясь тем, что завод охранялся гражданским ВОХРом[37] .
С десяток кораблей нашли здесь постоянную прописку. Их почему-то никак не могли отремонтировать. В силу особых условий службы, присутствия на кораблях гражданских рабочих основное внимание приходилось уделять мерам производственной безопасности и сохранению остатков воинской дисциплины. Пьянство было основной проблемой. Офицеры пили на берегу, матросы проносили спиртное на корабль. Ситуация усугублялась разговорами о свободе слова, послаблениях в службе, повальной критикой советского образа жизни и, соответственно, требований командования.
— Давай прогуляемся, — предложил Владимир, — покажу тебе интересный корабль.
Друзья снова сошли на берег и двинулись вдоль стоящих кормой к причалу сплошной линии кораблей. Вскоре они молча подошли к высокой корме противолодочного корабля 153-го проекта. В силуэте обезоруженного, с ржавыми бортами, некогда бороздившего своим стальным форштевнем Тихий океан корабля было что-то до боли знакомое.
— Узнаёшь? — спросил Белов.
— Удружил!.. Это же мой корабль… Ему и пятнадцати лет нет, почему его поставили на разрезку?
— Ну, брат, не я решение принимаю. Средств у флота нет, чтобы его содержать. Вот и решено порезать на металлолом да продать в Японию.
— Как это — продать, ему еще в море ходить да ходить, — не скрывая раздражения, ответил Алексей.
— Перестройка закончилась, мы входим в мировую капиталистическую экономику. Поэтому врагов у нас сегодня нет, одни друзья. В кавычках, конечно, — сыронизировал Владимир.
Вместо трапа на корме были закреплены две широкие деревянных доски, по которым они и поднялись на борт. Алексей увидел картину разрухи: темными глазницами зияли проходы в переборках, двери отсутствовали, палуба залита маслом, кругом свалки ржавого железа, обрывки проводов. В рубке дежурного выворочены все приборы, срезана мебель и сейфы. Корабль был похож на искалеченного и израненного бойца. С каждым порывом ветра его корпус стонал, как живое существо в предсмертных судорогах. Но это была не мольба о помощи, а обреченность на смерть стойкого и сильного духом моряка. Он выполнил свой долг до конца, и пришло время погибнуть до срока. Именно это и было обидно.
Алексей полной грудью вдохнул в себя специфический запах резины и топлива вперемежку с солоноватой морской влагой, исходящей с залива. Вспомнил, как жена, стирая его форменную одежду, жаловалась: не могу вывести этот корабельный запах. Она ревновала его к кораблю, на котором он
