— Правду?! — взревел Локен, и Каркази мгновенно вспомнил, с какой легкостью кулаки капитана сокрушали человеческие черепа. — Это не правда, а клеветнический вздор! Твои выдумки читает уже весь флот! Игнаций, я должен бы убить тебя за это.
— Убить меня? Так же, как вы убивали невинных людей на стартовой палубе? — запальчиво воскликнул Каркази. — Таково теперь правосудие Астартес? Вы убиваете всех, кто оказался на пути или сказал нечто, с чем вы не согласны? Если Империум докатился до такого, я не хочу иметь с ним ничего общего.
Он увидел, как мгновенно испарился гнев капитана, и на какое-то мгновение даже почувствовал к нему жалость, но тотчас прогнал ее, вспомнив кровь и стоны умирающих. Он взял со стола листовку и протянул ее Локену.
— Так или иначе, вот то, чего вы добивались.
— Ты думаешь, я этого хотел? — спросил Локен, бросая листок на пол и нависая над Игнацием. — Ты с ума сошел?
— Ничуть, мой капитан, — с напускным спокойствием ответил Каркази. — И за это я должен благодарить вас.
— Меня? Что ты несешь? — удивленно спросил Локен.
В его ярости Каркази заметил проблеск сомнения. Он предложил Локену вина, но гигант только покачал головой.
— Вы велели мне продолжать писать правду, какой бы неприятной она ни была, — заговорил Каркази, наливая себе вина в помятую и грязную оловянную кружку. — «Правда — это все, что у нас есть», помните?
— Помню, — со вздохом признал Локен и сел на скрипнувшую под его весом кровать Каркази.
Каркази, понимая, что непосредственная угроза миновала, позволил себе облегченно вздохнуть и сделать изрядный глоток вина. Напиток нельзя было назвать отличным, и бутылка давно стояла открытой, но вино успокаивало его расшатанные нервы. Затем он выдвинул из-за стола кресло с высокой спинкой и уселся рядом с Локеном. Неожиданно капитан протянул руку за бутылкой.
— Ты прав, Игнаций, я действительно сказал именно так, но никогда не подозревал, куда это нас приведет, — произнес он и отхлебнул прямо из горлышка.
— Я тоже, но так получилось, — ответил Каркази. — Теперь осталось решить, как нам поступить дальше.
— Я и сам еще не знаю, — признался Локен. — Я думаю, ты незаслуженно оскорбил морнивальцев. Учитывая обстоятельства, в которых мы тогда оказались…
— Нет, — прервал его Каркази. — Вы, Астартес, во всех отношениях стоите выше нас, смертных, и требуете к себе уважения. Но уважение надо заслужить. Ваша нравственность должна быть безупречной. Вы должны быть не только выше границы между добром и злом, но и не опускаться до серых областей неопределенности.
Локен печально усмехнулся:
— А я думал, что лекции по этике — работа Зиндерманна.
— Ну, наш дорогой Кирилл в последнее время несколько удалился от дел, не так ли? — заметил Каркази. — Я признаю, что совсем недавно примкнул к рядам праведников, но я знаю, что поступаю правильно. Более того, я знаю, что это
— Ты так уверен в этом?
— Да, капитан. В это я верю крепче, чем во что бы то ни было за всю мою жизнь.
— И ты продолжишь это распространять? — спросил Локен, поднимая пачку исписанных листков.
— Капитан, а на этот вопрос имеется правильный ответ?
— Существует, если ответишь честно.
— Если смогу, — сказал Каркази, — то продолжу.
— Игнаций Каркази, ты навлечешь беду на нас обоих, — сказал Локен. — Но если у нас не останется правды, мы превратимся в ничто, и если я запрещу тебе высказываться, я стану тираном.
— Так вы не собираетесь запрещать мне писать и не отсылаете обратно на Терру?
— Надо бы, но я не буду этого делать. Но ты должен сознавать, что этими поэмами ты навлек на себя гнев могущественных людей. Они будут требовать твоей высылки, а может быть, и хуже. Начиная с этого момента ты находишься под моей защитой, — сказал Локен.
— Вы считаете, что мне потребуется защита? — спросил Каркази.
— Определенно, — заверил его Локен.
— Мне сказали, что вы хотели меня видеть, — сказала Эуфратия Киилер. — Могу я узнать — зачем?
— Ах, моя дорогая Эуфратия, — откликнулся Кирилл Зиндерманн, поднимая голову от еды. — Входите, прошу вас.
После того как она целый час бродила по пыльным проходам третьего зала Архива, Эуфратия обнаружила итератора в столовой на нижней палубе. По словам одного из его коллег, еще остававшихся на корабле, старик целые дни проводил в Архиве, пропуская назначенные лекции — хотя, надо заметить, что желающих его услышать было не так уж и много, — и игнорируя приглашения сослуживцев присоединиться к ним за обедом или ужином.
Торгаддон предоставил ей самой разыскивать Зиндерманна — его миссия закончилась, едва они ступили на борт «Духа мщения». После чего капитан отправился на поиски Локена, чтобы вместе с ним снова вернуться на Давин. Киилер ничуть не сомневалась, что он расскажет своему приятелю о том, что видел неподалеку от Дельфоса, но ей уже было все равно, кто еще узнает о ее новой вере.
Зиндерманн выглядел ужасно: глаза ввалились и покраснели, а лицо стало серым от усталости.
— Вы не слишком хорошо выглядите, Зиндерманн, — сказала она.
— То же самое я мог бы сказать и о вас, Эуфратия, — ответил Зиндерманн. — Вы похудели, а вам это не идет.
— Большинство женщин были бы польщены этими словами, но ведь вы послали капитана Астартес не ради того, чтобы комментировать мой аппетит, не так ли?
Зиндерманн рассмеялся и отодвинул книгу, которую пристально изучал до ее прихода.
— Вы правы, я не за этим хотел вас видеть.
— Тогда зачем? — спросила она и села напротив. — Если причина в том, что вам рассказал Игнаций, то лучше не тратьте зря слов.
— Игнаций? Нет, я уже давно с ним не разговаривал, — ответил Зиндерманн. — Это Мерсади Олитон зашла меня навестить. Она и сказала, что вы стали ревностным агитатором в пользу культа Божественного Откровения.
— Это не культ.
— Нет? А как вы назовете это новое течение?
Эуфратия ненадолго задумалась.
— Новая вера.
— Умный ответ, — заметил Зиндерманн. — Если вы согласитесь мне помочь, я хотел бы больше узнать об этом.
— Правда? Я-то думала, что вы вызвали меня сюда, чтобы попытаться объяснить ошибочность избранного пути и отговорить от следования моей вере.
— Ничего подобного, моя дорогая, — заверил ее Зиндерманн. — Вы можете полагать, что обязаны хранить свои убеждения в самых дальних уголках сердца, но они все равно обнаружатся. Когда дело касается преклонения, мы становимся очень любопытными существами. Те вещи, что оказывают влияние на наше воображение, влияют и на нашу жизнь, и на характер. А потому надо быть крайне осторожным в выборе объекта поклонения, поскольку мы становимся похожими на того, кому поклоняемся.
— И как вы думаете, кому мы поклоняемся?
Зиндерманн с опаской посмотрел по сторонам и вытащил листок бумаги, в котором она немедленно узнала одну из листовок Божественного Откровения.
