— Все же ты видишь, любезная. Почем комнату сдашь?
— Две монеты.
— За три можно снять комнату в другом конце города, ненаглядная.
— За две большую, за одну — маленькую.
— Давай большую, драгоценная.
— Деньги вперед.
Щербатый развязал кошелек и достал серебряную монетку. Хозяйка впилась в нее глазами.
— Сдача есть? Или всю возьмешь?
— Всю. — Хозяйка жадно сглотнула.
— Тогда комнату покажешь после. Сейчас пожрать дай что — нибудь. Только не кишки. И вина получше. Мы здесь остановимся на несколько дней. Посмотрим что тут за город. Серри!
Стоявший сзади подросток сорвал с головы шапчонку, обнажив коротко стриженую голову с небольшой выстриженной полоской. Мальчишка — то раб!
— Да, господин!
— Возьми жратву и неси к нам за столик.
— Слушаюсь, господин.
— Пошли, Топор.
Хозяйка заворожено смотрела, как уплывала ее монетка вместе с наглым парнем. Ясно, кто они такие — залетные воры. Этот старший, а здоровяк работает по мясу, мальчишка же у них на побегушках.
Поев принесенного мяса непонятно какого животного, но хорошо прожаренного и выпив кувшин довольно кислого вина, воры ушли в отведенную для них комнату.
Утром, довольно помятые, они наскоро перекусили и куда — то ушли. Через пару часов из подвала замка вышел виконт Ксандр, в кольчуге и в своем знаменитом рогатом шлеме. Не снимая их, он в таком виде проследовал на половину своего брата, графа Дарберна Ларского.
— Сашка! Наконец — то! Я весь испереживался!
— Да всё нормально, Дар. Напрасно волнуешься. Устроились мы на постоялом дворе. Называется, представь себе: «Лев и яичница»! Надо же так назвать. Не двор, а притон какой — то. Мы там смотрелись чуть ли не господами.
— Так это же плохо, выделяться из всех.
— Ничего ты не понимаешь, Дар. Мы показали, что цену себе знаем, не последняя шантропа какая — то. Теперь надо будет, чтобы нами заинтересовалась местная братия. Заинтересуются, когда сегодня к вечеру принесем на продажу несколько интересных побрякушек.
— Смотри, не забудь поделиться, а то закон нарушишь, нож в спину.
— Да знаю я, сам же мне и рассказывал в Гендоване. Половину доли сразу же отделю. Вот через нее и выйдем на местных бандитов…
На улице уже было темно, когда на постоялый двор вернулись залетные постояльцы. Заказав снова мяса и вина, щербатый дождался, когда раб — подросток отнесет его на столик, за которым уже разместился парень, которого щербатый вчера назвал Топором. А затем также как и вчера, нагло улыбаясь, наклонился к женщине и сказал:
— Есть золотишко, хочу продать. И поделиться. Закон блюду.
Толстуха бросила на него свой жадный взгляд и, оглядевшись по сторонам, ответила:
— А что есть?
— Пока немного. Медальончик на золотой цепочке. На завтра утром, думаю, будет больше.
У щербатого, до этого в пустых руках, вдруг оказался небольшой серебряный медальон в виде рыбки. Сам медальон был на порванной золотой тоненькой цепочке. Сорвали, значит с чьей — то шеи.
— Двенадцать серебрянок.
— Если переплавить, то серебра на три монеты, а цепочка весит на золотой. Но целые они стоят дороже, рыбку мастер делал.
— С целой засветиться можно. А за переплавку тоже цена похудеет. Двенадцать!
— С той половины, что мы отстегнем, ты получишь половину. Значит, ты в доле. А кто в доле, тот должен давать правильную цену. Потому что нельзя два раза зарабатывать на одном и том же.
— По закону я тоже должна на скупке заработать.
— Но не более двойной цены.
— Здесь золота меньше, чем на золотой.
— А ты взвесь, драгоценная.
— Нет у меня весов. Цепочку оцениваю в тридцать три серебрянки и ни медным грошем больше.
— Ладно, милая. Всего будет тридцать шесть серебрянок. Тебе на руки восемнадцать.
— Будет меньше, придется делиться. Девять отдам Кабану.
— Так над тобой Кабан что ли?
— Он самый. Долю сами ему отдадите или я?
— Через тебя, дорогая, через тебя. Держи девять монет. Теперь в расчете. А завтра с утречка подготовь еще монет. Что — нибудь принесем.
Взяв девять серебряных монет — их долю после всех операций, щербатый сел за стол к своим спутникам.
— У них здесь старший какой — то Кабан.
— И кто сколько заработал?
— Мы девять монет, трактирщица девять монет заработает на скупке и четыре с половиной на нашей доле для Кабана. Самому Кабану достанется столько же. Половина будет его, а другая уйдет Бондарю, самому главному в Ларске.
— Ладно, давай есть, а то Хелг заждется.
После того, как трое залетных поужинали, они не спеша ушли с постоялого двора.
— На дело пошли, — определила трактирщица. — А куда еще ночью идти? Тем более, утром пообещали еще что — нибудь принести. Надо будет послать весточку Кабану. Нет, после того, как придут и принесут. Тогда половина доли, что они отстегнут, будет ее. Иначе Кабан по праву заберет себе всё.
А Сашка с Ловкачом и Серри уже шел по ночному городу, стремясь побыстрее выбраться на центральную улицу. Городские ворота уже закрыты, поэтому вернуться через подземный ход обратно нельзя. Придется садиться в ожидающую их закрытую карету, которую подогнал Хелг, и ехать в ней в замок.
А вот возвращаться им пришлось следующим утром вновь через подземный ход. А как иначе? Светло, в замке без свидетелей в карету не сесть и на улице тайно не выйти.
На постоялом дворе были уже ближе к полудню. Трактирщица, это было видно сразу, их заждалась. Передумала, наверное, кучу плохого: они попались и выдали ее, как скупщицу, или решили с хорошей добычей уйти из города или… да мало ли что могло произойти?
На этот раз она повела их к себе в подсобку, ведь такие дела при посторонних не делаются.
— Ну?
— Сейчас, дорогая, достану, — ответил нетерпеливой трактирщице Ловкач.
Сашка стоял рядом, держа топор за спиной на поясе. А Серри, как и положено рабу, был сзади них.
— Господин, у вас топор загрязнился, — подал голос подросток.
Сашка вытащил топор из — за спины и слегка чертыхнулся, проведя пальцем по лезвию топора. Палец был в крови.
— Дай — ка, милая, тряпочку какую, видишь, дрова рубил и плохо почистил.
Трактирщица заторможено подала кусок какой — то тряпки, а Сашка с невозмутимым видом вытер палец и обтер лезвие.
— Ну, смотри, любезная, — и Ловкач неуловимым движением достал из невзрачной холщовой сумки четыре серебряных тарелки и шесть золотых ложек. Трактирщица жадно сглотнула. — Давай, оценяй, красавица.
— Пять… золотых.
— Смеешься? По весу это тянет на двадцать золотых. Наша половина — десять золотых.
