беспокойства (за тонким потемкинским фасадом), то чванство уже лишено всяческого колебания или смятения. Чванный тип, считая себя полномочным представителем государственной власти, как сама власть, представлен везде. Он просто есть. Вот и все. Какой-нибудь более чванливый Потемкин не бегал бы по сырым южным полям, догоняя императрицу. Не беспокоясь, что красивая хрупкая иллюзия будет воспринята неправильно, он просто доложил бы: «Нате, Катя! Вот село — очевидное доказательство высокой населенности».
Президент Путин не раз говорил о вредном влиянии такого мировоззрения в политической сфере. Например, в мае 2007 года: «Давайте говорить открыто на основе взаимного партнерства без всякого чванства».[49] В процессе споров по делу Литвиненко русские власти единогласно обвинили британских политиков в том же нехорошем качестве, приписывая им чрезмерность амбиций.[50]
Чванство, будучи свойственным маленькому человеку, наделенному большой властью, подразумевает иерархию. Хотя понт тоже вызван осознанием недостаточности собственного статуса, его основной комплекс можно определить как «“Я” стою против “бог знает чего”». Это не противоположение: бедный понтярщик понятия не имеет, где он находится. Он вошел в совсем непонятную ситуацию или время. По сравнению с ним чванный мужик имеет очень даже четкое представление о мире как о вертикали власти, так сказать. Оно заключается в разных ступеньках, подъемах, повышениях и т. п. Каждый уровень обусловливает соответствующую философию: эти убеждения отражают взаимоотношения между собственным представлением о себе и материальным и статусным благополучием. Те же отношения выражаются не только внешне, но и внутренне — с какими моральными принципами (или их отсутствием) человек ассимилируется с окружающим его миром. Где на общественной лестнице чванливому будет хорошо?
Итак, на глубине 20 000 лье под прожиточным минимумом просматриваются следующие уровни в соответствии с социальным, эмоциональным и финансовым состоянием. Тут речь идет об уровне дохода на одного члена семьи в месяц. На дне преобладает «безысходная обреченность на вымирание от голода и необеспеченность жизни». Доход менее $23–30. Следующий этап: «Полное скотство, жизнь впроголодь, апатия. Безнадежность — уровень, обеспечивающий лишь элементарные животные, биологические потребности ($30–38)». Только когда достигаем $40, взгляд на жизнь годится для «среднего или умеренного скотства».[51]
Ближе к вершине находим интересующее нас миропонимание. Умеренное чванство ($1665–2602) находится на одну ступеньку ниже «ненасытной пресыщенности». Другими словами, надменность формируется отходом от противного, от нежеланного скотства. Такое представление о себе строится на отсутствии некоторых мерзких черт, но это сильно отличается от революционной значительности «того ничего», что мы видим в понте. Любитель чванства прямо идентифицирует себя с конкретным объектом желания: с положением другого человека, хладнокровно сидящего над его головой в давно знакомой иерархии.
Порой этот представитель ненасытности, якобы стремящийся ко всему — к последнему, окончательному объекту желания, постепенно соображает, что абсолютного счастья нет. Овладеть абсолютно всем миром, строго говоря, невозможно, так как ты являешься частью его. Каждое приобретение вызывает одинаковое осознание: «Маловато». Он обнаруживает эти слабости и потом атакует себя. Приняв как можно больше «в себя» и захватив как можно больше власти или статуса у мира и лишь затем поняв, что самой большой шишкой он никогда не будет, вскоре он наполняется ненавистью к себе как к центру неуспешной материализации движения вверх по лестнице.
В отсутствие полной идентичности с «вершиной» его стремление к удовольствиям становится мазохизмом, точнее, пофигизмом к собственному телу и здоровью: «Тьфу! Паскудство вообще! Да что вы? Повышение? Больше денег? Таких вещей я никогда не хотел. Мне плевать на это всё!» Максимальная скорость достижения превращается в такой же экстремальный отказ. Поэтому никакого счастья «выше» (над нашим чванным карьеристом) нет. Человек, «имеющий почти все, что душенька пожелает, может патологически стремиться к изощренным изыскам, мотовству, наркомании. Он может относиться наплевательски ко всем и ко всему, включая самого себя».[52] У чванства, следовательно, есть своя унылая сторона. Принято считать, что выделяются спесивостью те, «кто был ничем, а стал всем», а точнее, те, кому «хотелось бы стать и богом, и царем, и воинским начальником».[53]
Главная разница поэтому между понтом и чванством в том, что последнее знает, куда стремиться, — к одной цели, расположенной выше. Такая спесивость, будучи комплексом статуса в вертикальной, но зато константной системе, усугубляется социальной нестабильностью, характерной для общества после 1991. Здесь важно упомянуть известное понятие французского философа Делёза — детерриториализация. Имеется в виду вот что: на современном рынке все ценности движутся капиталом. Деньги диктуют, что важно, чего мы хотим, скажем, через рекламу, обращающую наши желания неожиданно и без логичного повода на новый, совсем другой — и еще более роскошный! — предмет. Такая зыбкость в ценностях ведет иногда к оскудению бывших «территорий» огромной важности: семьи и церкви. Капитал лишен малейшего уважения к традициям. Короче: иерархии, конечно, строятся сегодня (в новых компаниях или через новые моды), но ненадолго. Рынок и бабло их постоянно подрывают.
Постсоветский комплекс совка появился тогда, когда после долгих лет ограничений финансовая свобода якобы «опьянила и ударила в голову».[54] Эмиграция часто отягощает этот комплекс, даже теперь. Высокая степень мобильности, присущая западной жизни, просто губит тех, кто дома страдал от спеси. В англоязычном мире детерриториализация ощущается и буквально. Люди, к примеру, перебираются всей семьей в другой город гораздо чаще: раз в несколько лет. Обычно это происходит по профессиональным причинам, т. е. ради лучшей зарплаты или повышения. В эмигрантской жизни наблюдается печальная тенденция жаловаться на западную переменчивость или с ней связанную «некультурность». Совковые, т. е. иерархические, понятия о высокой и низкой культуре переносятся через океан. «Вот от этой вечной привычки унижать и быть униженными русские и не понимают, как можно из добрых побуждений рассказывать о хорошей жизни в Канаде или США. Единственный мотив, который русские могут предположить, — чванство, хвастовство, комплексы неполноценности или желание возвыситься за счет оставшихся на старой родине».[55]
Если надутый, закомплексованный гражданин (уже на пенсии) попадает за границу, то он, как типичный дядька из типичного городка, колеблется между двумя психологическими состояниями: тоской и паникой. Тоска по тому, что было, а паника перед тем, что может быть. И тут комплекс совка разгорается в полную силу: в постсоветском обществе ощущения понтярщика и чванного мужика порой начинают совпадать. Первый теряется в психологическом эквиваленте пространственной дилеммы, а последний — во временном. Советская служебная лестница предусматривала четкие временные рамки: на каждом этапе своей карьеры чиновник мог оценивать свой прогресс. Были курсы повышения квалификации, предлагалось дополнительное профессиональное образование, более высокая зарплата и т. п. Теперь же ему приходится иметь дело вопреки его ожиданиям не со свободой или независимостью, а с «беззаконием».
Корни понта уходят в более отдаленное прошлое в сравнении с теперешним чванством, но их представители сегодня одинаково страдают. И то, что чванливому человеку когда-то грезилось во сне, неизбежно оборачивается мажорством и пафосом. И это отнюдь не головокружительный триумф. Это последняя, отчаянная попытка казаться победителем, прежде чем вступить в «наплевательские отношения ко всем и ко всему, включая самого себя».
Ниже приводится длинная, но остроумная цитата на тему: «Что значит мажорство и пафос сегодня?». Как русский человек смотрит на жизнь после того, как он добрался туда, куда его чванливый коллега будет стремиться вечно?
Отец русского пафоса — не Илья Муромец. И не Лев Толстой… Отец русского пафоса — русский хаос. У русского пафоса есть братья. Старший и младший. Это страх русского хаоса и страх русской тоски. Они очень повлияли на своего средненького, и русский пафос полностью находится под их влиянием. Русский пафос начинается там, где страх русского хаоса и страх русской тоски уже не стесняются сами себя и превращаются в самодостаточные вопросы… Но после покупки Романом Абрамовичем клуба «Челси» некоторые ответы дать можно. Что делать? Кто виноват? Когда же придет настоящий день? За что? Зачем
