любви… а тогда у них наступает неверие в себя плюс склонность к понту. Наилучший киножанр, традиционно способный раскрывать вопросы виртуального, «коллективного» общения (тебя со мной!), — это романтическая комедия.
В таких фильмах сегодня идет постоянная поп-музыка на звуковой дорожке. Звучащая далеко за пределами даже самого большого экрана, она всегда подчеркивает эмоциональную ограниченность действующих лиц ироническими аллюзиями на их любовные неудачи. Делается это так: запускается красивая песня на фоне действия (по всему кинозалу, за пределами видимого действия), а перед нами герой неуклюже борется с чувством утраты самоконтроля. Музыка идет — распрекрасная, а действие на экране — комическое. В этом и весь юмор: иногда этот прием называется не «ассоциацией» вездесущей музыки с физическими поступками актера, а «бисоциацией». Через превосходную музыку мы ощущаем и смехотворность, и глупость собственных действий: видим себя в неловких действиях кинолюбовников. Сочувствие неудачам понтующегося героя на экране (сейчас) рождает у нас надежду на собственный романтический потенциал (потом, после титров). Провал открывает новые возможности.
В молодежном фильме 2007 года «В ожидании чуда» прием бисоциации употребляется довольно часто. Вот под какие фразы фильм рекламировался по всей стране: «Майя была уверена, что все слова, которые начинаются на “не”, как раз про нее — невысокая, некрасивая, несчастливая… Но она не отчаивалась. Ведь главное — это поверить в собственные силы. Измени себя — и мир изменится вместе с тобой, а жизнь наполнится настоящими чудесами». В Майе примечается миниатюрная версия той же философии, переданной через колоссальные усилители взрослыми, мускулистыми и достаточно волосатыми музыкантами группы «Пилигрим». Тем не менее зрителей это не убедило. Даже скромная уверенность Майи показалась понтом.
Героиня оказывается на периферии городского пространства: «Удивительно, что в городе, где постоянно перемещаются миллионы людей, человек может быть одиноким». Но она справляется. Она находит себе бой-френда. Своего принца. Зрители не поверили: это просто нереально. Несбыточно. Неубедительный понт.
Можно отыскать в фильме сугубо американский подход к жизни: ведь их Золушки рассчитывают не на чудо, а на самих себя. Не теряют туфельки, убегая от принца, а надевают туфли Prada и идут на свидание с ним. Поэтому наша героиня, веря в чудеса, знает: главная ее задача — «поверить в себя».[276]
Пресса изобиловала сравнениями с фильмом «Москва слезам не верит» и косвенно с его «утешительным реализмом». Это, если вспомним, открытие в действительности какого-то неисправимого эксцесса («невообразимой» любви, например), а утешение наступает, когда становится ясно, что такая любовь недостижима.[277] Майя оказалась неубедительной героиней. «В студию! Всем лузерам утешительный приз!»
Такой избыток — объект и желания, и страха одновременно: он проявляется виртуальностью за пределами романтической или революционной риторики. Далекий от веселого общения на YouTube или Second Life,[278] он обнаруживается не только в романтических комедиях, но и в ТВ-драмах о революции и ее эксцессах. Например, сериал «Завещание Ленина» Николая Досталя, снятый по мотивам «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Этот сериал — попытка восстановить политическую истину, на этот раз в солидной драме о документированном прошлом. О «настоящем».
В 1929 году Шаламов был арестован за распространение письма Ленина соратникам по партии, в котором многим из них (в том числе и «грубому» Сталину) была дана очень негативная характеристика. Шаламов, другими словами, не разделяет представления о партии как о «единственной, всегда правильной партии», для него полную, абсолютную значимость имеет революция. Он в нее просто верит: не в идеологию, а в революцию как в непредсказуемое событие, нарушающее навсегда обычный, знакомый порядок вещей. Его революция нигде не останавливается, поэтому не имеет ни пределов, ни конкретного образа, ни вождя — ведь дать имя такой «безобразности» невозможно. А когда речь идет о революционной политике как об абсолютной, децентрализованной и центробежной любви «ко всему» или необузданном потенциале, то прагматичные политики (со своим здравым смыслом и всяческими «планами» на будущее!) сильно обеспокоены. Хочется утешения вместо постоянной подрывной деятельности. В конце концов перед лицом виртуальности, где может случиться абсолютно всё(!!), хочется правил.
Сегодняшнее отношение к виртуальному бескрайнему общению или, точнее, к взаимодействию бесконечного множества коллективных культур формируется под воздействием привычных, традиционных стереотипов. Как было сказано в ТВ-сериале «Вепрь»:
— А вот такой момент… «Временные трудности».
— А знаешь, как наши временные трудности называются?
— Ну?
— Постоянные.
Постоянное возвращение к одним и тем же проблемам порождает повторяющиеся темы, приводя к неожиданным совпадениям романтических комедий и политических драм. Если считать, что такое слияние разных жанров объясняется коллективной реакцией на недавние разочарования или травмы даже, то полезно кое-что отметить по поводу аналогичного развития советского кино после смерти Сталина. Тогдашняя ситуация — похожая.
Режиссеры, осмысливая политические, общественные и психологические перспективы в свете дискредитации сталинских заветов, переписали биографии многих киногероев и героинь. Сценаристы обратились к более молодым, неоперившимся действующим лицам, часто изображая их в групповой активности (в школе, спортивной команде и т. д.). Фильмы о молодежи показывали новые потенциалы нового общества, и вместе с этими более дерзкими, если не понтовыми, героями постсталинского кино зрители эпохи оттепели тоже определяли границы новых, неожиданных сфер деятельности, даже новой реальности. Так формировались «ключевые образы [пересмотренного, взрослого] национального сообщества».[279] Новые герои формировали новый романтизм. Только потом, во времена «застоя», как часто бывает, опыт и крепкие напитки победили молодость и веру. Вернулись более взрослые и более циничные персонажи. И «утешительное» кино.
Та же интерпретация молодой виртуальности задает форму самых популярных телевизионных сериалов сегодня с точки зрения их кинематографических и музыкальных тенденций. Который раз из оркестровой ямы (из-за пределов ТВ-экрана) доносятся ритмы и звуки, выражающие нечто такое, что слишком красиво или слишком страшно для прозаической речи. Вечный, безбрежный потенциал юности — когда еще далеко до взрослых разочарований и запоев — сегодня рассматривается сызнова в кино и ТВ- шоу, часто спонсированных государственными деньгами. Они обращаются к теме виртуального / возможного через призму уже сложившихся форм и традиционных жанровых правил! Эти повествования стремятся как-то совмещать ограниченное (традицию / изображения по квадратному экрану) и неограниченное (вездесущий потенциал / «за-языковую» музыку). Всем так спокойнее.
Возьмем, например, сериал «Кадетство». Действие происходит в Суворовском училище города Твери: подобные военные школы были созданы при Сталине в 1943 для обучения и воспитания детей советских солдат и партийных работников. В сериале мальчики исследуют пределы новой реальности, уверенности, если не наглости, и поэтому (потенциально!) постоянного, ничем не ограниченного понта. Пресс-релиз сериала звучит так:
Мальчишки четырнадцати лет оказываются в Суворовском училище — кто-то благодаря семейной традиции, кто-то ради высоких идеалов, а кто-то даже не по собственной воле. Поступив в Суворовское, ребята поначалу не представляют всей степени нагрузки, а главное — ответственности, которая окажет глубокое влияние на их последующую жизнь. Издавна, начиная с XVIII века, из стен кадетских корпусов выходили благородные офицеры, цвет нации, защитники Отечества, опора и гордость высшего общества…
Продюсер Вячеслав Муругов сказал военной газете «Красная звезда», что сериал повествует «обо всех нас, о нашем обществе, о любви. Сейчас особенно нужны хорошие фильмы. Народ подделкой не возьмешь. Настало время, когда затертое, обескровленное слово “патриотизм” снова стало востребованным. Я искренне ждал этого часа, когда чистота помыслов возьмет верх над сиюминутной
