– Она ничего не предсказала! – оборвала его женщина. – Предсказать можно то, что еще не произошло. Она РАССКАЗАЛА. И рассказала то, что случилось миллионы лет назад. Также и то, что произойдет миллионы лет спустя после того, как мы с вами закончим этот бесполезный разговор. Гибель вашего «Викинга-1» в семьдесят шестом году – глупая случайность. На ее модели Марса ясно видно, что аппарат нельзя было сажать на местность с подобным рельефом. Вы заметили?
– Да! Тогда же!
– С помощью лупы?
Женщина встала и приоткрыла створку окна. В комнату влился сырой туман. Дождь утихал, только редкие капли еще ударялись о карниз. Внизу завели тягучую восточную музыку.
– Вы так накурили… Что ж, она сделала вам хороший подарок. Все эти годы вы могли бы совершать открытия за ее счет. Если бы только захотели поверить в ее систему. И вот только теперь вы, старик, приходите ко мне, почти старухе, чтобы задать вопрос. И я знаю, о чем. Готовится экспедиция на Меркурий. Вы уже привыкли проверять на модели моей дочери все сделанные открытия. Иначе не искали бы нас все эти годы. Нам не пришлось бы так часто переезжать, прятаться и жить в подобной нищете!
Она обвела рукой сырые стены, где из-под отклеившихся обоев виднелись заплесневевшие газеты.
– Ведь это все из-за вас! После того как меня прогнали, дочь приказала больше с вами не контактировать. А теперь вы пришли просить милостыни у нас, нищих! Тогда вы не поняли ее, не захотели понять. А ведь были единственным человеком, с которым она пожелала познакомиться! За всю свою жизнь!
– Но я столько лет искал вас, чтобы извиниться! – Профессор попытался взять ее за руку, но женщина отшатнулась.
– Не трогайте меня! Не выношу! Если вы пришли, значит, с меркурианской экспедицией что-то неладно. Заметили на поверхности планеты нечто, что вам не понравилось? Все кончится куда хуже и обойдется куда дороже, чем на Марсе, в семьдесят шестом! И потому вы пришли ко мне…
– К вашей дочери.
«Во что бы то ни стало надо ее увидеть! Да, на Меркурии, на склоне одной из каменных волн, образованных смещениями коры, я разглядел через лупу… Но этого не может быть! Ближайшая планета от Солнца! Там нет воды! Нет жизни!»
– В том смысле, как здесь принято считать, – внезапно сказала женщина.
– Что?! – подскочил он.
«Она прочла мои мысли?!»
Ее дыхание горько пахло лекарствами, глаза смотрели ему в грудь – профессор был намного выше ростом. Он вспомнил Алису, ее последние дни, злые взгляды, бессмысленные жалобы. Ее ревность… А разве он хоть раз дал ей повод ревновать? Она ревновала его к спутникам Юпитера, к лунотрясениям, к сиделкам, даже к этой слепой женщине, которую вспоминала очень часто.
– На Меркурии нет жизни в том смысле, как это принято понимать здесь, – повторила женщина, открывая дверцы буфета и на ощупь доставая единственную чашку. – Моя дочь должна поужинать. Немного молока – это все, что ей нужно.
– Я мог бы… – Профессор торопливо вытащил бумажник, но женщина остановила его повелительным жестом:
– Моего пособия вполне хватает. Давайте расстанемся мирно. Договоримся, что вы больше не будете нас преследовать. Тогда мы сможем устроиться здесь поудобнее. Хотя, повторяю, в особом комфорте мы не нуждаемся. Обратите внимание, я не прогоняю вас. Не называю сумасшедшим, как когда-то вы назвали меня…
Ему показалось, что в ее темных глазах блеснул огонек. Профессор спрятал бумажник и поежился.
– Но…
Под потолком раздался негромкий хлопок и свет погас. Мгновение профессор не видел ничего, потом различил на фоне ничем не занавешенного окна смутный силуэт.
– Лампочка перегорела, – спокойно сказала женщина. – Это была последняя. Ну что ж, все равно. К нам никто не ходит, а мне и дочери свет не нужен.
– Ваша дочь… – Он внезапно понял. Эти невероятно тщательные рельефы на глиняных планетах, похожие на… Азбуку Брайля! – Тоже слепа?!
– И не только. – Женщина прикрыла створку окна и снова двинулась к буфету. – Все дождь и дождь… В такие дни у нее ломит кости, ревматизм, знаете ли… Хорошо бы переехать куда-нибудь в теплые края. Скажем, на Меркурий.
Раздался тихий смешок, а затем плеск наливаемого в чашку молока.
– Она обладает только осязанием. Зрение, слух, обоняние, вкус – все отсутствует. И тем не менее уже в три года она научилась читать по системе Брайля. Врачи от нее отказались, я учила ее сама. Она родилась случайно, я не могла себе позволить иметь ребенка, но все же сохранила ее. Мы жили на пособие. Ее отец неизвестен. Меня изнасиловали, когда я возвращалась из магазина. Я слепа от рождения, воспитывалась в приюте, там при выпуске мне подарили часы. Без циферблата – время я узнавала на ощупь, дотрагиваясь до выпуклых цифр. Меня ударили по голове, а часы украли, так что я не знаю, когда все случилось. Утром, вечером – какая, в сущности, разница? Сколько времени я была без сознания? Помню только запах мусорных баков, когда очнулась. Потом – как смогла встать и нащупать стену рядом. Потом – как добралась до человеческих голосов. До людей, которые, в самом деле, были людьми и отвезли меня в больницу.
– Простите, – прошептал профессор, – я не знал, что…
– В четыре года у нее появилось хобби – астрономия, – продолжала женщина, не слушая его. – В пять она сделала модель Солнечной системы и велела отнести ее вам. Узнала о вас из журнала для слепых. Там появилась маленькая заметка о том, что готовится первая экспедиция на Марс. Она просто хотела помочь, во всяком случае, так сказала. Иногда мне кажется, что дочка на миллиард лет старше меня. Я люблю ее, но и боюсь. Я мало о ней знаю. О чем она думает? Чего хочет, если хочет вообще чего-то? Мы почти не разговариваем, разве что когда переезжаем. То есть бежим. А теперь…
Ему показалось, что в комнате стало светлее. Или глаза привыкли к темноте? За окном ровно шумел дождь. Арабская музыка внизу стихла.
– Теперь я прошу вас уйти. Когда в квартире появляется кто-то чужой, она это чувствует и начинает волноваться. Она ощущает малейшую вибрацию. Лучше, чем ваш «Викинг-1». Он так и остался в клетке, моя дочь тоже находится в клетке. В вашем понимании. И я тоже. Ну а вы сами? Разве нет?
Ему снова послышался сдавленный смешок. По спине мужчины прошла дрожь, возможно, в этом был виноват отсыревший плащ.
– Позвольте только с ней увидеться, – еле слышно произнес он.
– Это слово для нее ничего не значит.
– Поговорить!
– У вас не получится, – хладнокровно напомнила женщина. – Она глуха.
– Как вы с ней общаетесь?
– Рисую знаки и буквы на ладони, складываю пальцы особым образом. Отстукиваю морзянку по подлокотнику ее кресла. Мы начинали учиться с горячего и холодного, с удара и поглаживания. Она все схватывала очень быстро, и ее сознание напоминало мне птицу, которая пытается вырваться на волю. Громадную сильную птицу, заточенную в крохотную клетку, где она не может даже расправить крылья.
– Ну прошу вас! – Профессор зябко запахнул на груди плащ. – Согласитесь на несколько минут выступить в роли посредника! Ведь когда-то вы сами настаивали на этом! Я хочу только спросить об…
– Экспедиции на Меркурий. – Тень снова появилась на фоне окна. – Боюсь, что это совершенно неактуально. Моя дочь давно уже работает над новой планетной системой. Прежняя система ее разочаровала, не без вашей помощи. Вы не захотели ее принять всерьез, а теперь поздно. Дверь – там.
В машине ему пришлось проглотить несколько таблеток, в последнее время сильно пошаливало сердце. Профессор включил радио и тут же убрал звук. Ужасная музыка! А что передавали тогда, в семьдесят шестом году? На какой фильм его так звала Алиса?
«Это был „Человек, который упал на Землю“ Николаса Роуга, с Дэвидом Боуи в главной роли, – вдруг
