Родители Палтуса из города уехали.
Мартышка развелась, а еще годы спустя Банан увидел во сне странного черного типа.
Ясно, что черный говорил о сперме Палтуса; надо только догадаться, что конкретно он имел в виду.
— Ты когда улетаешь? — спросила сестра, откровенно радуясь тому, что Максим больше не донимает ее расспросами.
— Завтра, — ответил он. — Завтра утром.
— В город пойдешь?
— Я хотел бы в школу зайти! — сказал Банан.
Мартышка прыснула.
— Ты чего? — удивился Максим.
— Там давно не школа, — пояснила она. — Там сейчас это…
— Что — это?
Она опять засмеялась, а потом выдавила:
— Краевой банк спермы!
И опять залилась смехом, а Максим посмотрел на нее, и по его спине побежали мурашки.
Ниточка начинала разматываться.
Необходимо добраться до центра лабиринта.
Держась за кончик этой ниточки, понятно, какого цвета, — у спермы почти всегда один и тот же цвет.
Мурашки исчезли, но спине вдруг сделалось холодно.
Он стоял у края пропасти, и ему предстояло прыгнуть.
Там, на дне, — камни. И журчит ручеек.
Но журчит далеко внизу, и Банану придется лететь, а потом он шмякнется о камни и разобьется.
Или не разобьется; все зависит от того, насколько правильно он понял слова Адамастора.
Где-то он уже слышал это имя, где-то и когда-то.
Давно, очень давно.
— Что с тобой? — спросила сестра.
— Я пройдусь, — ответил он. — Я недолго.
— Я сегодня дома, — сообщила она. — Суббота, я тебя еще в порт провожу…
— Не надо, — сказал Максим. — Не маленький…
— Провожу, провожу! — настаивала Мартышка.
— Там посмотрим! — пробормотал Банан, поцеловал ее в щеку и отправился на улицу.
Спустился по лестнице и вышел из подъезда.
Ему вдруг захотелось вниз, к морю; прогуляться по берегу, полюбоваться кучами бурых водорослей, выброшенных ночной волной, может, порыться в них, высматривая небольшие черные ракушки, да просто — подышать крепким, одурманивающим настоем соли и йода.
И он действительно пересек площадь и начал спускаться вниз, решив, что разочек посмотрит на вывеску у входа в бывшую школу, а потом пойдет к морю — глазеть на водоросли и искать ракушки.
Дверь была заперта.
А рядом висела черная табличка, на которой золотыми буквами было написано пять слов.
«Краевой центр репродукции и генетики».
Банан подергал дверь, затем постучал.
Безрезультатно.
Сегодня суббота, у сотрудников выходной.
Должен быть сторож, но он или заснул, или ушел.
До вечера.
Банан посмотрел на окна — наглухо задраены, попасть внутрь не представлялось возможным.
Если не учитывать, что когда-то он знал здесь все ходы и выходы.
Море, водоросли и ракушки вылетели у Максима из головы.
Он обошел здание слева, перемахнул через невысокий штакетник и очутился на заднем дворе.
Когда-то при школе была кочегарка, дверь туда не закрывалась — он это помнил, потому что через нее сбегал с уроков.
Кочегарка давно не функционировала, но дверь в то помещение виднелась, она была прикрыта, однако неплотно.
Он потянул ее на себя, дверь скрипнула и отворилась.
Пахнуло сыростью и чем-то еще, чего он не мог, да и не хотел определить; может, утраченным запахом прошлого?
Ноги сами вспомнили дорогу, Максиму даже не пришлось напрягать мозги.
Он спустился по темной лестнице в не менее темный подвал, повернул налево, прямо, снова налево, толкнул черную дверцу.
И оказался там, где когда-то была школьная столовая, а сейчас размещался какой-то склад — банки, склянки, запакованные ящики, тюки, наваленные один на другой.
И виднелась еще одна дверь, которая вела в школьный коридор, под лестницу: выходишь и поднимаешься на второй этаж.
Что он и сделал.
Нижний коридор был пуст. Банан на всякий случай снял ботинки, подумал, связал их шнурками — так удобней нести.
И осторожно, на цыпочках, начал взбираться наверх.
Здесь все изменилось, кроме стен.
Они были такие же светло-зеленые, но двери в классы сменили на металлические, покрашенные желтовато-белой краской, и на каждой виднелась табличка.
Лаборатория № 1, № 2, № 3 и так далее, и так далее…
Банан дернул ручку первой двери, она была заперта были заперты вторая, третья и четвертая.
Зато пятая подалась, он потянул тяжелый металлический блок на себя, тот беззвучно распахнулся, Банан вошел в комнату, огляделся и понял, что когда-то здесь был его класс.
Теперь на месте доски висели горшки с вьющимися зелеными растениями, покрытыми меленькими, невзрачными розоватыми цветочками.
На окне висели жалюзи, Максим прикинул, стоит ли их поднять, и решил, что не стоит.
Из коридора пробивался свет. Были хорошо заметны большие металлические цилиндры, расставленные по комнате вместо парт.
Банан положил ботинки на пол и все так же тихо, на цыпочках, приблизился к самому дальнему цилиндру.
Сверху поворачивающаяся ручка, радом с ручкой — бумажка, приклеенная скотчем.
И на ней — четыре цифры.
Судя по всему, дата.
Последняя цифра была на два меньше той, что обозначала год, когда Палтус поступил в таинственный ВКУППВКР и исчез.
По спине опять поползли мурашки, затем Максим услышал громкий смешок.
Он обернулся и увидел ухмыляющуюся рожу Адамастора, который, впрочем, испарился так же быстро, как и возник.
Цилиндры стояли в непонятном порядке, цифры На следующем уводили Банана на два года вперед от того, в котором пропал Палтус.
Максим обошел цилиндры по очереди, их было восемнадцать, нужный отыскался в самом конце класса, на месте парты, где сидел Славка.
Все правильно.
Последняя цифра маркировки — именно та, которую он искал.
Цилиндр никелированный, а ручка на его крышке — черная.
Не просто ручка, нечто вроде старомодного вентиля: вертишь против часовой стрелки — он
