Он бросил шприц в стоящее на полу ведро, тот разлетелся вдребезги, по стенкам ведра запрыгали буквы, из которых складывались следующие слова:
— Мом, — спросил Вилли, не открывая глаза, — а что, ты и вправду с небес?
— На небесах — Бог! — укоризненно сказала мом.
— Значит — ты Бог! — торжественно произнес Вилли.
— Вот твой отец — он сейчас на небесах, — так же торжественно продолжила мом, — хотя и лежит в земле, а я здесь, с тобой…
— Мы тоже на небесах! — сказал Вилли.
Самолет стало швырять из стороны в сторону.
Доктор поудобнее ухватился за изголовье кровати, на которой лежал Вилли, и взял со стеклянного столика второй шприц.
Этот был еще больше. При одном взгляде на него мом задрожала.
— Это же не для людей, док! — сказала она.
— Зовите меня Даниэль, — ухмыльнулся доктор, — можно просто Дэнни. А что не для людей — так мы все здесь не люди…
Мом заплакала.
Ее красавчик был хорошим мальчиком и совершенно точно, что человеком.
А сейчас ему снова вонзят в лоб иглу и высосут последние мозги.
Выкачают, вытянут, оставят ребенка с пустым черепом.
— Хорош ребеночек, — сказал доктор Дэнни, — настоящий кобелина, вон что между ног!
— Это семейное, — гордо ответила мом, — у покойного отца такой же штырь был, если не больше…
Доктор медленно потянул на себя поршень шприца, было отчетливо видно, как в прозрачной тубе заметалась новая порция слов.
Стюардесса принесла виски.
У нее было испуганное лицо.
У всех людей в самолете были испуганные лица.
Краснолицый с большим носом и густыми усами с вожделением уставился на стакан с виски, который Вилли держал в руке.
— Enjoy your drink! — сказал краснолицый и добавил: — Marko… Marko Vanderdecker…
Вилли поймал за задницу опять куда-то бегущую стюардессу и попросил виски для Марко.
Доктор Даниэль внимательно изучал откаченную из Виллиной головы очередную порцию слов.
— Странные симптомы, — сказал доктор, обращаясь к мом, — он что, всегда крутит в голове эту песню?
Та покачала головой.
Она этого не знала и не знает, она вообще плохо представляет, что творится у Вилли в голове.
Самолет полностью вошел в полосу грозового фронта, но Вилли этого не знал.
Он лежал на кровати и смотрел на доктора.
У того были веселые глаза, он опять держал в руке шприц.
— Мне надоело, — сказал Вилли, — от этих уколов что-то не то… Вначале странно квакает, а потом куда-то ухает…
— Спи, красавчик! — сказала мом. — Тебя сильно ударили, доктор тебя лечит…
— Это плохой доктор, — возразил Вилли, — он хочет меня убить!
Доктор засмеялся.
Орел пролетел над головой Вилли и злобно щелкнул клювом.
Клюв был желтым и острым, такими же острыми были орлиные когти. Вилли отчетливо видел, как орел примеривается ими к его груди. Сейчас рухнет на него камнем и полоснет когтями по телу. Тогда доктору придется зашивать рану без анестезии.
— Это можно, — сказал доктор, — все можно!
Мом запричитала и принялась отгонять орла.
Тот злобно щелкал клювом, клекотал, но улетел, пробив самолетную обшивку.
Из дыры потянуло омерзительным холодом.
Краснолицый выпустил из руки стакан с виски, тот исчез вслед за орлом.
Вилли опять попытался уснуть, ему все это не нравилось, в голове мельтешили пятна и превращались в слова.
Эта дура никак не может выключить музыку.
Они падают, скоро погибнут, а музыка становится громче и громче.
Чертов врач мог бы поставить нормальный укол.
Когда ставят нормальный укол, то уши закладываются сладкой ватой, а тело исчезает. Ни легких, ни сердца, ни печени — ничего.
Даже глаз нет: вместо них просто отверстия, через которые ничего не видно.
И тогда становится хорошо.
Не надо дышать, видеть, слышать…
— Дыши! — гундосит доктор.
— Смотри! — мяукает мом.
Вилли улыбается и слушает.
— Веселая песенка, — обращается Вилли к краснолицему соседу и внезапно замечает, что лицо у того больше не красное.
Оно потемнело, глаза пучатся, вылезают из орбит.
— Эй, — говорит Вилли, — парень, что с тобой?
— С ним все нормально, — ухмыляется доктор Дании, — просто он уже готов… Почти готов… Скоро будет готов… Ты тоже скоро будешь готов!
Вилли пытается встать с кровати.
Ему осточертел этот долбаный док со своим шприцем. Нагнал черную тучу на разум, в голове бардак. И вся она исколота. Но все равно продолжает болеть. Если он сейчас не встанет, то доктор его залечит… Залечит, долечит, улечит. От Вилли ничего не останется, одна дырка в черепе. Большая, сквозная дырища, в которую свищет ветер, доктора самого надо скрутить и положить на кровать, связать руки, привязать ноги, отобрать шприц и поставить укол в голову — чтобы знал, как это больно…
— Больно, — соглашается доктор, — поэтому и не хочу!
