любви – а сам, по слухам, жил со своей попадьей плохо, без души. Попадья даже жаловалась на него в кулуарах. По слухам). Иза стояла насмерть – пока не может, потом обязательно познакомит. Зато она показывала Томочке все его письма и смс – такие на Томочкиной памяти никто никому в жизни не писал, только в романах. Он восхищался Изой и так разнообразно писал о том, как ее любит, – с ума сойти можно! Томочка плакала от умиления, реснички мило склеивались, как ласточкин хвост.
«Моя ласточка», – писал Изе любимый. А потом еще на французском –
Сеня Андер тоже интересовался знакомством – они с Изой с юности дружили и всех своих зазноб первым делом тащили «на сверку». Андер вот, например, честно представил Изе свою Юлю, и потом именно Иза вытирала ему сопли со слезами, когда Юля предала и хип-хоп, и самого Андера, уехала в Москву. На память она оставила Сене щенка-боксера по кличке Бакст. С претензией была девушка. И с длинными ногами.
– Ноги у нее хоть и длинные, зато толстые, особенно в коленках, – утешала друга Иза.
Андер плакал, и Бакст кривил морду, как будто тоже пытался рыдать по-человечески. Теперь оба перестрадали, и Андер даже добавил Юлю в друзья на фейсбуке – правда, она там мало что интересного про себя пишет, да еще и с орфографическими ошибками. Вот и все претензии!
В отель, где Изе придется изнывать четырнадцать дней, везли на автобусе. Дорога была – горный серпантин, и водителю звонили каждые пятнадцать минут – на самых крутых поворотах. Он охотно и очень подробно отвечал. По-гречески Иза знала несколько слов, но поняла, что на проводе у водителя любимая женщина.
– Элла! – говорил водитель. Наверное, это значит «алло». Иза вздрагивала немножко от этих «элла» – ее звала так мама, давным-давно.
– Мне за год столько не зво?нят, сколько ему за час! – злобно прошептала русская тетка на соседнем сиденье.
Иза снисходительно улыбнулась. Она-то знала все про звонки от любимых. Схватишь трубку даже в кресле у стоматолога, не то что на виражах.
Перекошенная луна за окном автобуса походила на деревенскую девку, только что крякнувшую самогона. Публику в салоне растрясло, бледный мальчик лет двенадцати сидел, уткнувшись лицом в пластиковый пакет с надписью
Изу хотели было спровадить в номер, но она распаковала нетбук прямо в холле и вышла в сеть. Сигарета дрожала в пальцах – пепел рос, как в старом клипе Питера Гэбриэла, на которого смахивал ее любимый. В ящике лежала аппетитная стопка непрочитанных писем – все с одного и того же, главного в жизни адреса. Иза благодарно вздохнула и открыла первое.
«Здравствуй, любимая!..»
День закончился, и тут же родился новый – вместе с Миклухо-Маклаем. В этот же день, в разные годы, убили Романовых в Екатеринбурге и казнили в далеком Париже Шарлотту Корде.
Луна пополнела, расправилась – девка уже не выглядела пьяной, в ней даже проявилась некая грустная задумчивость. Иза с трудом втягивалась в курортную жизнь – зря она послушалась директора, который прямо-таки выгнал ее в отпуск.
– Не могу больше смотреть на твою усталую физиономию. Считай, что делаю подарок.
Директор был у них такой, что не забалуешь. Иза покорно собрала вещи, написала любимому, что уезжает. В ответ получила рыдающий смайлик.
Повидаться перед отъездом они не смогли – его одолела мигрень. Раньше барышни болели мигренями, а теперь – мужчины, даже влюбленные.
«Глажу тебя по голове, – написала ему Иза из аэропорта. – Пусть не болит».
Томочка попросила привезти ей ра?кушку. Она была филолог по образованию и специально коверкала слова – чтобы люди не подумали, что она гордится знаниями. Гордынька – нехороший грех. Сеня Андер проводил в день отъезда баттл по хип-хопу, но всё-таки отвез Изу в аэропорт ранним утром. Они покурили на прощанье, и Андер побежал к машине, чтобы не платить лишнего за парковку.
И вот теперь у них там, в городе, шла неизвестная Изе жизнь, а Иза лежала на шезлонге с облепленными песком ногами и слушала, как тихо стонет Эгейское море. Где-то на дне его сгнили кости несчастного торопливого царя, не дождавшегося сына. Иза вспомнила концерт джазового пианиста, на который ее водила Томочка. Старый, красивый музыкант изобретательно терзал рояль и вдруг одними губами – но Иза услышала – спросил барабанщика: «Куда ты торопишься?!»
Барабанщик и правда гнал куда-то. Как Иза – в самом начале любви.
Любимый учил ее не спешить – ждать радости, удовольствий, подарков. Писем, в конце концов. Сейчас она тоже пыталась терпеливо ждать, пока отдых окончится, а он был просто бесконечный. В одиночку слушать море было как-то бессмысленно. Но директор сказал – отдыхай, и она отдыхала.
Обедала в таверне, под пальмой. Ела мелких рыбок, которых местные жуют вместе с головами – Иза так не могла. Головы и хвосты оставались в тарелке – кошкина радость. Хорошо, что он сегодня написал – и вечером напишет, Иза каждые два часа ходила в Интернет, как на рыбалку, и ловила свежие, еще горячие от его пальцев письма. Послания от Томочки и Андера она проглядывала наспех – там ничего интересного, сплошные танцы да молитвы – а его строчки обсасывала до последней запятой. Даже его ошибки – неуклюжие, хотя он утверждал, что специально для переписки купил себе словарь, – нравились Изе, она умилялась каждой. «Иметь ввиду». «Я думал по другому».
Сегодня родились Теккерей и Нельсон Мандела, а умерли Джейн Остин и художник-убийца Караваджо. Иза вспомнила, как Андер однажды усомнился в ее датах – откуда она узнала, например, что Платон родился 21 мая? Что это за отсебячество? Если не отсебятство?
Иза объясняла, что в некоторых датах есть сомнения – и тогда она в скобочках указывает «приблизит.». Но вообще источники у нее надежные – книжные. И почему бы Платону не родиться 21 мая, вместе с академиком Сахаровым? Отличная компания!
– Вы отдыхать приехали или работать? – рядом с Изой, нахмуренно перечитывавшей черновики писем к любимому, присел здоровенный грек. Шезлонг застонал под ним не хуже моря. На шее у грека висела золотая веревка – похожая на те, что носили братки в гремучих девяностых. О незабвенные красные шеи и двубортные пиджаки!
По-русски говорил прилично.
– Я и работаю, и отдыхаю. Всё успеваю, – вежливо, но холодно ответила Иза. Заводить знакомство с местными ей было совсем ни к чему. И мужчина ее интересовал единственный.
Он, как почувствовал, прислал сообщение – Иза так заторопилась взять телефон, что выронила его. Грек поднял, подал.
– Приходите вечером к бассейну!
Пока Иза сочиняла отказ, пришла официантка со стаканом фраппе на подносе. А Иза уже и забыла про этот фраппе.
– Не верьте ему ни о чём! – сказала вдруг официантка, неприязненно зыркнув глазами на грека. Она была из Белоруссии, такая славная девушка Света.
Грек тут же испарился – как и не было его. Искал, видно, себе на пропитание и наследил уже. Веревки золотые надо оплачивать, и мышцы бесплатно не покачаешь.
– Света, вы давно в Греции? – спросила Иза.
– Пять лет. Привыкла уже. А вы почему всё время с компьютером? Плавайте, загорайте!
– Вы замужем? – переключила ее Иза. Что всем дался этот компьютер.
– Я рассталася с другом месяц назад, – грустно сказала официантка. – Он не умеет подойти к женщине.
Отель находился в бухте, в нескольких километрах от Уранополя – «небесного города», как было сказано в путеводителе. Путеводитель тоже дал Изе директор. В небесный город ходил автобус, но Иза решила пройтись пешком, хотя жара стояла жирная и плотная, как печеночный паштет.
А ведь было еще раннее утро – в небе висела вымотанная бессонной ночью луна, похожая на старуху.
Иза шла по обочине, отшатываясь от автомобилей – впрочем, их было мало. Зато было много придорожных маленьких иконостасов – внутри каждого иконы, свечи, спички. Иза вспомнила Томочку,
