мне. — Ты правда их всех убьешь?
— Правда! — отвечаю, глядя ей в глаза. — Буду карать гадов, пока сам не сдохну!
— Ты только попробуй сдохнуть, пока не найдешь и не убьешь всех! — огорошила девушка. — Миша сказал, что ты допрашивал пленного и узнал номер части.
— Узнал. Одиннадцатая танковая дивизия здесь орудует. Скорее всего, те ублюдки, что наших вчера… тоже оттуда.
— Значит, мы теперь знаем, кого искать!
— Знаем… — киваю. — Только я на номер части смотреть не стану. Буду резать всех фашистов без разбора. Чем другие лучше этих танкистов?
— Да, это верно… — устало согласилась Марина и вдруг, развернувшись ко мне всем телом, горячо спросила: — Ты меня стрелять научишь?
— Обязательно! И тебя и всех остальных…
Крохотный бутербродик уже давно съеден, вода выпита, адреналиновая волна откатила, и меня начало ощутимо клонить в сон. Марина, заметив, что я клюю носом, бесцеремонно вырвала из моих рук винтовку и почти силком заставила прилечь.
— Мишка сказал, что ты ночью так и не спал! Давай-ка, отдохни — ребята на постах, так что… А как крестьяне приедут — мы тебя разбудим!
Несмотря на такие успокаивающие слова, уснул я все-таки с тревожным чувством, в последний момент подтянув к себе за ремень «маузер».
Глава 7
Пробуждение оказалось не из приятных — спал-то, скрючившись на голой земле. С большим трудом, преодолевая боль в суставах и одеревеневших мышцах, я встал, опираясь на винтовку, как на костыль, и осмотрелся. Судя по изменившемуся освещению оврага, солнце уже давно минуло зенит, а следовательно, в полдень меня так никто и не разбудил. Раненые лежали на своих местах, а вот здоровых видно не было. Только две девчонки неподалеку делали перевязку обожженному мальчику. Их я и окликнул:
— Эй, а где народ? Где все?
— Так в поле они! — фразой из незнакомого в этом времени анекдота ответила младшенькая, обладательница смешных косичек.
— А что они там делают?
— Не знаю, — пожала плечами девчонка и, вопросительно посмотрев на меня (вдруг еще что-нибудь спрошу), вернулась к перевязке.
— Ладно, пойду посмотрю, — руки и ноги по-прежнему отказывались сгибаться и разгибаться в штатном режиме, поэтому я при каждом движении кряхтел, как старый дед.
К моему несказанному удивлению, поставленный утром часовой исправно нес службу. Он даже наблюдал за местностью так, как я ему показал, — по секторам.
— Что происходит? Где все? — спросил я парня.
— Час назад я засек движение возле леса. Несколько человек. На немцев было непохоже. Будить тебя из-за пустяка не стали, отправили двух ребят в разведку. Они почти сразу вернулись и сказали, что там красноармейцы с командиром. Раненые. Ну, наши и отправились им помочь… — доложил часовой.
Тихим незлобным словом помянув доморощенных мастеров караульной службы, я быстро осмотрел окрестности. Никого вокруг не обнаружил, только в указанном направлении наблюдалась группа людей. Понять с расстояния в километр, чем они занимаются, я так и не смог. Прошло пять минут, и люди на поле прекратили непонятное шевеление и двинулись в нашу сторону. Скоро я рассмотрел — ребята кого-то тащили. Именно «кого-то», а не «что-то». Предметы так бережно не носят. Значит, действительно нашли раненых красноармейцев?
Вскоре ответ на этот вопрос принесли прямиком к моим ногам. Три молодых парня в защитной униформе непривычного дизайна — конечно, гимнастерки я в кино видел, но что они длиной чуть не до середины бедра? У двоих на ногах уже виденные давеча обмотки, а третий щеголял синими шерстяными бриджами. У обладателя роскошных штанов, кроме них, был и другой отличительный знак — фуражка. В общем, по таким дурацким предметам (просто находка для снайпера!) я и отличил командира от солдат — поскольку совершенно не разбирался в знаках различия. Петлицы командира оказались черными, и на них размещались два красных квадратика и скрещенные топорики. У одного из бойцов петлицы были малиновыми с одним треугольником, у второго — красные, и на них красовались аж четыре треугольника, напоминающих зубья пилы. Ну и кто они по званию?[36]
Все трое были ранены, замотаны окровавленным тряпьем, причем офицеру оставалось жить не больше часа, максимум двух. Лицо цвета мела, губы синие, под глазами — черные круги. В сочетании с раной на груди — это очень нехорошие симптомы. Я, хоть и не врач, могу безошибочно поставить диагноз — проникающее в легкое, пневмоторакс. Насмотрелся на такое. Повязку неплотно наложили, вот воздух в легкое и проник. А теперь — всё. В полевых условиях нам его не спасти. Красноармейцам повезло больше — простреленное бедро у одного и колено у другого. Принесли и их оружие — мосинка, наган в кобуре. Следом нарисовался и туго набитый вещмешок.
— Вы кто такие, ребятки? — доброжелательно спросил парень с «пилой» на петлицах. Он выглядел постарше своих товарищей — лет двадцати пяти, даже усы у него росли нормальные, а не две волосинки в шесть рядов. — Что тут делаете?
— Эвакуированные. Семьи комсостава. Я сын комполка Игорь Глейман.
Надо же — парень попытался лежа изобразить строевую стойку. Похоже, что в этом времени к офицерам относятся с уважением, если солдатик даже на меня, простого пацана, так реагирует. Да, я знал, что сейчас слово «офицер» не в ходу, но в мыслях по привычке называл красных командиров именно так. Главное — вслух не ляпнуть.
— Старшина Петров. Владимир, — представился усатый. — Со мной лейтенант Макаров и младший сержант Гончарук.
— Наш эшелон разбомбили, а всех уцелевших вчера танками передавили. Здесь всего полсотни человек осталось, — объяснил я старшине. — Самому старшему шестнадцать лет. Несколько тяжелораненых… А вас где угораздило?
— Ехали на полуторке по… своим делам. Напоролись на мотоциклистов. Лейтенант сразу пулю в грудь словил, а мы с сержантом — уже когда выскакивали.
— Как общая обстановка? Что вокруг происходит? Мы тут уже сутки сидим, и только немцы вокруг…
— Львов вчера оставили, — после длинной паузы сказал старшина. — За Броды бои идут. Но Ровно вроде наш…
— Вас когда подловили?
— Часа два назад.
— Где именно? Направление, расстояние?
— В двух-трех километрах отсюда, вот там! — Петров махнул рукой на юго-восток.
— Понятно… Мы практически в окружении… Ладно, значит, на помощь надеяться бесполезно, надо выбираться самим и вас вытаскивать. Еда, перевязочные средства есть?
— Было два индпакета… Лейтенанта перевязал и себя. Гончарук сам перевязался. Еда… Вещмешок я прихватить успел! Где он? Там тушенка была!
— Здесь он! — сказал кто-то из пацанов, поднимая над головой мешок.
— А я щось ухопити не встиг![37] — подал голос сержант. — Сам не пам’ятаю, як з-за керма вискочив… І сидір і вінтарь… в машині залишилися [38].
— Ладно, товарищи, кончаем собрание! — громко сказал я. — Несите раненых в овраг! Не хрен здесь светиться — фашисты рядом бродят!
Пропустив вперед парней, я притормозил за локоть Барского.
