подачи драгоценных реактивов, прекрасно осознавая, что этим сокращает и без того короткую жизнь.
Колба засветилась изнутри мягким голубоватым светом. Несколько минут Раннинг просыпался – тревожно и мучительно, в волнах судорог.
Его тело побелело от напряжения, неровно сформированные культи подергивались. Он открыл глаза – поначалу бессознательные, тоже почти белые, но сориентировался быстро и вопросительно наклонил голову, потянув шлейф упакованных в пластик трубок.
– Послушай, – сказал Андрей, не зная, с чего начать. – Послушай… Я врач. Я занимаюсь тобой и твоей историей. Я нашел вот это…
Неловкими пальцами он развернул лист и показал Раннингу.
Тот покачал головой – ослабевшее зрение не позволяло ему рассмотреть изображение сквозь колыхающуюся жидкость и колбу.
Тогда Андрей вывел изображение на гигантский экран монитора, висевший напротив.
Раннинг смотрел на экран с выражением вежливой внимательности, но приборы зафиксировали всю поднявшуюся в нем бурю – страшные изменения, присущие шоковому состоянию.
Андрей положил руку на пульт и незаметным движением добавил несколько кубов успокоительного. Если бы не электронное наблюдение, он никогда бы не догадался о том, насколько важен был для Раннинга этот момент.
– Это не он, – несколько секунд спустя сказал Раннинг.
Его слова старательно продублировались динамиком.
– Я не нашел твоего Квоттербека, – признался Андрей. – А это – вообще прототип той серии. Мне в голову пришла безумная мысль, что, может, прототип сам затесался в ряды Игроков… и потому его нет в картотеке Квоттербеков.
Раннинг медленно отвел взгляд от экрана и задумчиво посмотрел на Андрея.
– Ты подумал, что таким мог быть только настоящий человек?
– Нет, – решительно отказался Андрей. – Я так не думал. Я просто не нашел его в картотеке.
Раннинг все так же задумчиво рассматривал Андрея, и под этим пристальным взглядом Андрей, чувствуя невыносимую жажду, плеснул в стакан ледяной минеральной воды из блестящего крана, выпил и поморщился.
– Зубы, – пояснил он. – Вечно забываю.
Было странно жаловаться на зубную боль полуживой модели со вскрытым черепом и ампутированными ногами, но Андрей почему-то ощущал, что Раннинг воспримет это правильно.
– Игры еще существуют? – спросил Раннинг.
– Не совсем Игры. Соревновательный элемент мы убрали – он стал не нужен. Нынешние ребята сильно от вас отличаются… Им не нужна мотивация. Ты же знаешь, в чем был смысл ваших Матчей?
– Знаю.
– Вам нужна была мотивация. Вашу самостоятельность тогда блокировать не умели. Приходилось направлять ее в нужное русло. Мужскую особь проще всего мотивировать соревнованием, стремлением к победе.
– А теперь?
– Теперь Игроки – по старой памяти все еще Игроки, просто исполнители.
– Сложно, – коротко сказал Раннинг.
Андрей поставил стакан и сказал тоскливо:
– Сложно – не то слово, Раннингбек. Меня до сих пор не отпускает мысль, что зря, зря мы в это все влезли и что в каждой колбе зарыто не свершение, а преступление… Хуже, чем убийство. Намного хуже. Только доказательств никаких нет. И судить некому.
Говорить на эту тему было легко – Андрей признался себе, что легко – потому что не воспринимает Раннинга человеком. Фред, допустим, сразу же прочел отповедь.
Андрей, сказал бы он, не надо софистики. Первым – и основным, заметь! – правилом биоинженерии остается правило: все, что выращено искусственно, не есть человек.
И правило это раз в пятьдесят лет подлежит пересмотру. Пересматривают-пересматривают, но до сих пор не пересмотрели. А ведь в комиссии умы посильнее твоего, Андрей. Так что… не надо.
Раннинг ничего не ответил. Он следил за Андреем глазами и изредка прикусывал обескровленные губы.
– Мы стремились до минимума свести вашу свободу – шаг за шагом… не для нас это было нужно, а для вас. Добились. И что теперь? В соседней лаборатории десять Лайнменов. Подойди к любому, поздоровайся… он смотрит сквозь и через. Приказа нет. На остальное – внимания не обращает. Идеальный результат, да? Но когда я их вижу, мне кажется, что преступление наше разрослось до таких масштабов, что дышать нечем становится…
Он остановился.
– Здравствуй, Раннинг.
– Привет, – сказал Раннинг, следя за ним со странным вниманием.
– Еще хуже, – выговорил Андрей и остановился над пультом, согнув прямые плечи под летним тонким свитером – халат он надеть забыл. – У тебя пульс падает. Стимуляторов добавлю… Где-нибудь болит?
– Нет.
У него болело. Приборы отчетливо показывали очаги боли в медленно разрушающихся органах. Только врожденная способность к регенерации спасала его от быстрого превращения в кисель.
– А у меня вот… зуб.
Больше говорить было не о чем. Андрей еще раз отрегулировал подачу веществ и двинулся к выходу.
– Подожди, – окликнул его Раннинг и глазами показал на экран. – Отключи.
– Да, – согласился Андрей и погасил фото давно почившего лейтенанта.
Домой он не пошел – голова горела и ныли плечи, словно протащил с километр легендарное Солнце. Через километр с Солнцем за плечами я бы сдох, брезгливо подумал Андрей о самом себе.
Он направился в центр города, где разноцветными грибочками расселились по лужайкам маленькие ладные домики. В одном из них жила Анечка, готовая по причине известной симпатии принимать Андрея у себя в любое время дня и ночи.
Она приняла – позевывая и потряхивая блестящими волосами, одетая в тоненькую синтетическую маечку и короткие шорты.
– Какой мне снился сон, – сказала она. – Ни за что не догадаешься… а я не расскажу, за то, что прервал на самом интересном месте.
Андрей сделал вид, что ему безумно интересно, она кокетливо хохотала и сказала, что это слишком личное.
От личного Андрей постарался перейти к частному.
– Аня, ты специалист высокого класса.
– Маленький специалист высокого класса, – улыбнулась Анечка, намекая на свой миниатюрный рост.
– Маленький… да. Но не в этом дело.
– Кофе?
– Кофе. Аня…
– С сахаром?
– Аня!
– С молоком?
– Я серьезно.
– Я тоже. Я знаю, почему ты примчался в ночи, и поверь, ни одной женщине такая причина визита не понравится.
– Я быстро, – пообещал Андрей. – Только помоги разобраться в тезисах комиссии по поводу Основного Правила.
– Все просто, – отозвалась она, выставляя тонкие чашки, сделанные под фарфор. – Пункт «а» – радость жизни, пункт «бэ» – сопереживание, пункт «цэ» – любовь. Это упрощенно. Так вот, ничего из
